– Я-то ничего другого и не ждала, – сказала Рошнани, которая была поспокойней своей порывистой невестки. – То, что нам вообще позволили выехать оттуда, – большая победа, а остальное приложится. Через несколько лет многие женщины будут пользоваться полной свободой передвижения, и никто не вспомнит, какие нам пришлось принять условия, чтобы сдвинуть лавину с места.

– Эта лавина прокатилась по мне, – сказал Абивард.

– Уже вторая дурацкая шутка за несколько минут. Похоже, тебе не окончательно вышибли мозги, – сказала Рошнани.

Поставленный на место, Абивард услышал, как Динак говорит:

– Ей-Богу, это несправедливо. Мы убежали с женской половины, значит, должны были убежать и от всех ее строгостей. Какой был смысл уезжать, если мы по прежнему можем высунуть голову из фургона только тогда, когда мужья вызывают нас в свои шатры?

Рошнани определенно что-то ответила, но Абивард ее ответа уже не слышал.

Удар по голове, дополненный маковым соком в лекарстве, которое она дала ему, погрузил его в сон. Когда он снова открыл глаза, в закутке было темно, мерцала только одна лампа. Ламповое масло пахло непонятно. Запах был ему знаком, но откуда – он не мог припомнить. Он заснул, так и не вспомнив.

Проснувшись на другое утро, он не сразу понял, где находится. Тряска фургона и его пульсирующая, тяжелая голова, словно сговорившись, внушили ему мысль, что он проснулся после затяжной попойки в самый разгар землетрясения.

Потом с соседней лавки поднялась Рошнани.

– Как больное место? – спросила она.

Память возвращалась. Он осторожно приложил палец к виску.

– Болит, – сообщил он.

Она кивнула:

– У тебя там здоровенный синяк, хотя большая часть его скрыта под волосами. Хорошо, что узурпаторский вояка не проломил тебе череп.

– Повезло. – Абивард вновь притронулся к виску и поморщился. – По-моему, он был от этого не так далек. – Рошнани задула лампу. На этот раз он узнал капах. – Это горит… это, как его?.. Минеральное масло, вот. Саперы Пероза пользовались им, поджигая мост, когда из Пардрайи возвратились немногие уцелевшие бойцы. Говорят, южане заливают его в лампы.

– Мне оно не нравится, пахнет отвратительно, – сказала Рошнани. – Но масло у нас кончалось, и служанка купила кувшин минерального. Горит-то оно неплохо, но не представляю себе, чтобы ему когда-нибудь нашлось и другое применение.

Служанки приготовили Абиварду особенный завтрак: говяжий язык, мозги и ножки, приправленные перцем. Голова еще болела, но аппетит вернулся. Теперь он не ощущал тошноты; пища определенно удержится в желудке. И все же Рошнани наотрез запретила ему вставать, кроме как на горшок.

В середине утра его зашел проведать Шарбараз.

– Дай тебе Господь доброго дня, величайший, – сказал Абивард. – Как видишь, я и так уже простерся перед тобой.

Царь Царей усмехнулся.

– Поправляешься, по-моему, – сказал он, невольно вторя Рошнани. – Я рад. Покончив с сантиментами, Шарбараз поспешил напомнить Абиварду, что он – сын Пероза, заявив:

– Теперь к делу. Армия узурпатора бежала окончательно. Вокруг нас увиваются несколько конников, но они не помешают нам наступать.

– Добрая весть, – сказал Абивард. – Теперь ничто не помешает нам обойти Дилбатские горы с юга и повернуть на северо-восток, на Машиз?

– На первый взгляд, нет, – сказал Шарбараз. – Но вчерашние события мне не нравятся, очень не нравятся. Да, мы победили, но не так, как я хотел. К нам не перебежал ни один человек, ни один отряд. Нам пришлось побить их, тогда они отступили; сдались лишь те, у кого не оставалось иного выхода. Никто из них не обратил оружия против сторонников Смердиса.

– Это тревожный знак. – Абивард чувствовал, что он сейчас глупее, чем следовало бы, и это его раздражало: Шарбаразу нужен был от него наилучший совет, какой он только мог дать. Подумав немного, он сказал:

– Мне кажется, что теперь остается только продолжать идти вперед, несмотря ни на что. Не можем же мы прекратить борьбу только потому, что она оказалась тяжелее, чем мы рассчитывали.

– Согласен, – сказал Шарбараз. – Если мы не перестанем побеждать, Смердис рано или поздно падет. – Он трижды стукнул себя кулаком по бедру. – Но я был так уверен, что узурпатор потерпит бесславное поражение, как только станет известно, что я жив и не отрекся добровольно.

– Помимо прочего, мой отец всегда говорил, что чем дольше живешь, тем сложнее кажется жизнь, – сказал Абивард. – Он говорил, что только мальчишки да святые отцы ни в чем не сомневаются; те же, кому приходится жить в миру, со временем понимают, что мир этот больше и сложнее, чем можно себе представить.

– По-моему, я говорил тебе, что мой отец хвалил твоего за здравый ум, сказал Шарбараз. – Чем больше я слушаю Годарса через твои уста, тем больше убеждаюсь, что отец знал, что говорил.

– Величайший милостив к памяти моего отца, – сказал Абивард, растроганный похвалой и жалея, что Годарс не может ее слышать. – Что ты намерен делать дальше? Продолжать лобовой марш на столицу?

– Да, а что же еще? – Законный Царь Царей нахмурился:

– Я знаю, что это не слишком тонко, но выбора у нас нет. Одну дружину Смердиса мы уничтожили, другую здорово побили. Он побоится рисковать третьей. Если повезет, мы достигнем Машиза прежде, чем он соберется снова ввязаться в бой. Остается выиграть битву на подступах к Машизу – и город наш. А если Смердис попытается бежать, допустим, в крепость Налгис-Краг, он узнает, что нам достанет терпения взять его измором. – Глаза его засияли в предвкушении.

За несколько минут Шарбараз перешел от мрачных размышлений о том, что сторонники Смердиса отказываются переходить на его сторону, к восторгу от перспективы склонить своего соперника к покорности голодом. Абивард пожалел, что не умеет так же быстро преодолевать свое дурное настроение. Но он, как и Годарс, вроде бы не отличался переменчивостью нрава.

Он сказал:

– Сначала главное, величайший. Вот завоюем Машиз – и если не захватим Смердиса там, то будем думать, как поймать его. А то получается, что мы сначала едем, а потом седлаем коня. – Он безрадостно усмехнулся:

– Должен признаться, я очень рад, что мы штурмуем столицу не завтра. Я был бы тебе плохой помощник, даже на оседланном коне.

– Ты давай поправляйся сначала, – сказал Шарбараз, словно выговаривая проштрафившемуся мальчишке. – Слава Господу, что нам не предстоит серьезных схваток, пока ты еще не готов занять достойное тебя место. Ты очень мудро вправил мне мозги, когда я позволил порыву увлечь меня, как ветер листок.

– Величайший очень добр. – Абивард был доволен Шарбаразом. До тех пор, пока законный Царь Царей способен понимать, когда он действует под влиянием мимолетного чувства, каким бы оно ни было, все будет хорошо. Но вопрос в том, долго ли это продлится после его победы в гражданской войне.

Шарбараз, протянув руку, тронул Абиварда за плечо – бережно, чтобы не потревожить его бедную побитую головушку.

– Мне надо идти взглянуть, как там войско. Думаю, сумею выбраться вечером навестить и тебя, и Динак. До той поры отдыхай.

– Величайший, а что мне еще остается? – сказал Абивард. – Даже если бы я захотел выйти и заняться делом, Рошнани меня по стенке размажет, если я вздумаю встать без ее разрешения. Обычно мужчины держат своих жен взаперти на женской половине, а вот у меня все получилось наоборот – она меня в капкан поймала.

На это Шарбараз ответил громким и продолжительным смехом, словно это была не правда, а шутка. Он, пригнувшись, вышел из закутка; Абивард слышал, как он садится на коня и отъезжает. Царь Царей уже выкрикивал приказания, словно начисто забыв о человеке, которого только что посетил. Разумом Абивард понимал, что это не так, но все равно почувствовал себя задетым.

Как и надлежит макуранской жене, Рошнани удалилась, пока ее мужа посещал другой мужчина. Но как только Шарбараз вышел, она возвратилась в закуток:

– Значит, говоришь, я тебя в капкан поймала?