Абивард расхохотался. Настороженность посланца Птардака в одно мгновение сменилась изумлением. Он ожидал любой реакции – гнева, возможно, смятения, только не этого.

– Можешь возвратить камешки своему повелителю с наилучшими пожеланиями от меня. Скажи ему, что он опоздал и развод уже объявлен, – проговорил Абивард.

– Повелитель, я не понимаю, – осторожно начал гонец. – По закону и обычаю ты не имеешь власти расторгнуть брак твоей сестры с моим господином Птардаком.

– Правильно, – согласился Абивард. – Но Царь Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство, такую власть имеет.

– Смердис, Царь Царей, не… – начал гонец. Абивард прервал его:

– Да, но Шарбараз, Царь Царей и истинный повелитель Макурана, поступил именно так.

– Шарбараз – Царь Царей? – Посланец Птардака вылупил глаза, словно осетр, отловленный в реке Век-Руд. – Но каждый знает, что Шарбараз отрекся от престола.

– Очевидно, не каждый знает, что отречение было вырвано у него силой, под клинком кинжала, и что он был заточен в крепости Налгис-Краг, – сказал Абивард.

Глаза всадника и вовсе выкатились из орбит. Абивард с наслаждением продолжил: И не каждый знает, что моя сестра и я вызволили его из Налгис-Крага, а в его темницу поместили твоего драгоценного повелителя. Кстати, сколько времени понадобилось Птардаку, чтобы вернуть себе свой истинный облик?

Около минуты гонец блеял и запинался, пока наконец не выдавил из себя:

– Повелитель, я ничего об этом не знаю. Я всего лишь маленький человек, а таким опасно лезть в дела тех, кто сильнее его. У меня при себе еще и письмо к тебе от моего повелителя Птардака. – Он вручил Абиварду второй кожаный футляр.

Абивард открыл его со словами:

– Может, ты и маленький человек, но ты ведь знаешь, был ли твой повелитель некоторое время похож на самого себя или на кого-то другого, а?

– Я не уполномочен говорить об этом с тобой, – ответил гонец.

– Нет так нет. – Абивард извлек пергаментный свиток и развернул его.

Послание отличалось лаконичностью: «Война до ножа». Абивард показал письмо гонцу:

– Можешь передать от меня Птардаку, что у ножа два конца. Если он предпочтет поддержать узурпатора, а не истинного Царя Царей, то окажется не с того конца ножа.

– Я в точности передам твои слова, – ответил всадник.

– Будь добр. И еще – подумай о них на обратном пути в Налгис-Краг. Когда же приедешь, расскажи своим друзьям, что произошло – и почему. Некоторые из них, бьюсь об заклад, знают, что стряслось с Птардаком, когда мы освобождали Шарбараза. Но перед отъездом поешь хлеба, выпей вина, погрейся у огня. Что бы там ни говорил Птардак, с тобой мы не враги.

Но гонец покачал головой:

– Нет, повелитель, это было бы нехорошо. Я верен моему дихгану, верен до конца, и я не буду гостем человека, с которым, видимо, очень скоро мне придется сражаться. Однако благодарю тебя за великодушное приглашение. – Он чуть причмокнул губами, словно пережевывая то, что сказал ему Абивард. Лицо его было задумчиво.

– Жаль, что твой дихган не выказал такую же верность своему истинному повелителю, какую ты выказываешь ему самому. Ступай с миром, если считаешь, что иначе нельзя. Может быть, когда ты услышишь все, ты передумаешь. Возможно, и некоторые твои друзья начнут, думать иначе.

Гонец Птардака не ответил. Но, развернув коня, направляясь в обратный путь к Налгис-Крагу, он отсалютовал Абиварду. Тот ответил тем же. У него появилась надежда, что Птардак не помог, а повредил себе этими тремя камушками и сопровождавшим их письмом с вызовом. Пусть его люди узнают, как он предал сына Пероза, и крепость Налгис-Краг, хоть и совершенно неприступная для нападения извне, очень даже может зашататься под своим хозяином.

В прокопченной кузнице было темно. Она освещалась главным образом пляшущим красно-золотым пламенем печи. В ней пахло дымом, раскаленным железом и потом.

Кузнец Ганзак был самым мощным борцом надела Век-Руд; грудь и плечи у него были как у быка, а руки, натренированные постоянной работой с тяжелым молотом, потолще, чем у иного человека ноги.

– Повелитель, величайший, ваш приход – честь для моего очага, – сказал он, когда Абивард и Шарбараз как-то ветреным утром зашли к нему.

– Твой очаг столь же приятен нам, как и твое общество, – с улыбкой ответил Абивард; показывая, что шутит. Однако, как и во многих шутках, здесь была доля правды. На. дворе крепости лежал снег, но Ганзак работал голым по пояс; от жара, как и от физических усилий, кожа его была мокрой и отсвечивала в огне печи, словно намазанная маслом.

– Как мои доспехи? – спросил Шарбараз. Законный Царь Царей был не из тех, кто тратит время попусту, когда дело касается его жизненно важных интересов. Чем скорее я получу их, тем скорее вновь почувствую себя полноценным мужчиной и воином; а я намерен отправиться на поле брани как можно скорее.

– Величайший, как я уже говорил тебе, я делаю все, что могу, но доспехи, особенно кольчужные, – дело долгое, – сказал Ганзак. – Пластины много проще: обыкновенные длинные тонкие полосы, которые достаточно выковать и пробить на концах дырочки для крепления. Но кольчуга…

Абивард уже не раз вел подобные разговоры с кузнецом. Но Шарбараз, будучи отпрыском царской фамилии, не имел достаточного представления о том, как делаются доспехи; возможно, изучение наделов и их владельцев помешало ему уделить больше внимания этим явно менее значительным материям. Он сказал:

– А в чем трудность? Делаешь кольца, скрепляешь их в кольчугу, прикрепляешь ее к кожаной прокладке – вот тебе и доспехи.

Ганзак выдохнул через нос. Если бы такое сказал ему кто-то не столь высокопоставленный, он дал бы чрезвычайно язвительный ответ, скорее всего, сопроводив его действием: кинулся бы на несчастного с молотом и заставил бежать из кузницы без оглядки. Однако на сей раз он проявил сдержанность, достойную, по мнению Абиварда, всяческой похвалы:

– Величайший, это не так просто. Из чего делаются кольца?

– Из проволоки, разумеется, – сказал Шарбараз. – Из железной проволоки. Ты об этом спрашивал?

– Правильно, из железной проволоки, – согласился Ганзак. – Из самого лучшего железа, которое я способен выплавить. Только вот проволока – не фисташки и на деревьях не растет. Видит Господь, мне бы этого очень хотелось, но раз уж не растет, приходится делать ее самому. Это значит, что я должен вырезать на железной пластины тоненькие полоски, чем я и занимался, когда пожаловал ты и мой повелитель дихган. – Он указал на несколько таких полосок, лежащих рядком. – Вот они. Видишь, это еще не проволока, это просто железные полоски. Чтобы сделать из них проволоку, нужно выковать их тонкими и круглыми в поперечнике.

– Наверное, я поспешил со своими словами, – сказал Шарбараз.

Но Ганзак уже набрал полный ход, и какое-то извинение не могло его остановить.

– Потом, когда проволока готова, нужно сделать из нее кольца. Полагается, чтобы все они были одного размера, правильно? Поэтому я делаю вот что: обматываю проволоку вокруг этого вот штыря… – он показал Шарбаразу деревянный цилиндр, – а потом обрезаю каждую по очереди. Потом уплощаю концы и склепываю, чтобы получилось кольцо, – опять-таки каждую отдельно. Ясное дело, прежде чем я поставлю заклепки, кольца нужно скрепить, потому как готовые-то кольца уже не соединишь. А все это в спешке, прошу прощения, не делается, величайший.

– Да, быстро хорошо не получится, понимаю. Извини, Ганзак, я сказал не подумав. – Шарбараз говорил с большим смирением, чем обычно водится у царей. Вот мне еще один урок: сначала разберись, в чем дело, а потом уже лезь с критикой. Абивард сказал:

– Я видел кольчуги, где кольца в каждом втором ряду сделаны не так, как ты говоришь, а просто выкованы из пластины. Разве такую сделать не быстрее?

– Быстрее, быстрее. – Ганзак сплюнул в огонь. – Только я за нее и плевка не дам. Такие вот кольца между собой не соединишь. Их можно соединить только с правильно сделанными в соседних рядах. Это значит, что кольчуга при том же весе и вполовину не такая прочная. Если хочешь, чтобы величайший пошел на войну в дешевых дрянных доспехах, поищи себе другого кузнеца. – Он сложил массивные руки на еще более массивной груди.