Степная лошадка промчалась диким галопом еще шагов сто, обагряя сухую пыльную землю кровью из раны, нанесенной копьем Абиварда. Потом, словно корабль, получивший пробоину и неспособный более держаться на плаву, стала заваливаться набок – достаточно медленно и плавно, чтобы всадник успел выскочить из-седла И броситься прочь.

Степняк бежал медленно и неуклюже – его сапоги были не приспособлены для быстрого передвижения по земле. Он вцепился в лук и как раз повернулся и потянулся за стрелой, когда копье Абиварда пронзило ему грудь. Кочевник захрипел. Лошадь его, когда копье поразило ее, кричала куда страшнее. Хамор сложился пополам, и к окружающей его вони прибавился новый запашок.

Абивард рывком выдернул копье. Пришлось крутануть его, чтобы высвободить наконечник. Выходя наружу, наконечник хрустнул о ребра хамора, и кровь кочевника смешалась на древке с кровью его коня. Новые пятна почти полностью закрыли старые, ныне потемневшие, появившиеся тогда, когда Абивард впервые окропил свое копье кровью несколько недель назад.

Как и в той, первой схватке, он обнаружил, что в пылу битвы не в состоянии уследить за тем, как идет бой в целом. Осмотревшись, чтобы сориентироваться, он увидел, что большинство хаморов вырвались и теперь во весь опор мчатся на север.

Абивард и его люди поскакали за кочевниками. Копыта степных лошадок застучали по бревнам моста через Век-Руд. Трое или четверо степняков осадили коней па том берегу реки и с наведенными луками ждали, когда макуранцы попытаются перейти реку.

– Стоять! – Абивард резко поднял руку. Стреляя вдоль моста в людей и лошадей, мчащихся прямо на них, хаморы могли нанести страшный урон и, возможно, даже превратить поражение в победу.

– Но они же убегают! – возразил Фрада.

– В данный момент не убегают, – сказал Абивард. – Взгляни-ка на них получше, братец. Чего они добиваются? Если бы ты был хаморским предводителем по ту сторону реки, какие действия глупых макуранцев, висящих у тебя на хвосте, обрадовали бы тебя более всего?

Фрада тоже был сыном Годарса. Подай ему идею, и он обтрясет ее со всех сторон, как собака пойманную крысу.

– Наверное, чтобы они кинулись на меня, – сказал он.

– Вот и я так думаю, – ответил Абивард. – И именно поэтому мы останемся здесь, пока хаморы не уберутся. А потом… – Он недовольно нахмурился, но иного выхода не видел. – Потом я намерен сжечь этот мост.

Фрада недоуменно уставился на него:

– Но он стоит здесь со времен нашего прадеда, если не дольше.

– Знаю. К тому же без моста сильно пострадает наша торговля. Но когда по стране беспрепятственно разгуливают хаморы, сохранив мост, я мог бы с тем же успехом начертать «Грабьте меня!» большими буквами на стенах крепости. – Смех Абиварда был безрадостным. – Видишь, как великая дань, уплаченная Смердисом.

Царем Царей, хаморам, удерживает их по ту сторону Дегирда.

– Да, мне это тоже пришло на ум. Сколько же выдоил из нас достославный Мургаб?

– Восемьдесят пять сотен полновесных аркетов, – отметил Абивард. – То, что кропотливо копилось годами, исчезло в один день. И ради чего? Чтобы хаморы, набивая свою мошну, одновременно опустошали наши земли?

Фрада показал назад, на равнину, усеянную трупами степняков и их лошадок:

– Они тоже заплатили за это.

– А как же иначе? – сказал Абивард. – Они пытались взять то, что принадлежит нам. Но мы – мы заплатили огромные деньги по приказу Смердиса, а взамен не получили ничего. Посланец Смердиса сказал, что Шарбараз отрекся от престола из-за отсутствия опыта, необходимого для правления. Если опыт дает нам такое, то, ей-Богу, я не против, чтобы бразды правления попали в неопытные руки.

Чем больше он углублялся в эти материи, тем тише говорил. Он знал, что речи его попахивают изменой или, но меньшей мере, оскорблением монарха. Но Фрада энергично кивнул:

– Хуже все равно быть не могло.

Но Абиварда слова брата не ободрили, а заставили призадуматься.

– Беда как раз в том, что хуже вполне могло быть: например, если бы все степные племена перешли Дегирд и попытались навсегда отнять наши земли. – После гибели Пероза, Царя Царей, все боялись этого пуще огня. Падающий в ров гордый львиный штандарт – эта кошмарная картина будет стоять перед глазами Абиварда до конца его дней.

– Может, и так, – сказал Фрада. – Но как оно есть – тоже достаточно скверно. К тому же эти мелкие стычки обескровят нас.

– Да, – согласился Абивард. Рядом со степняками лежали и трое его воинов один неподвижно, а двое метались и кричали о своей боли равнодушным небесам.

«Может, они поправятся, – подумал Абивард. – А может, и нет». Он сложил ладонь в кулак и стукнул себя по бедру. – Брат мой, хотел бы я знать, как обстоят дела в других частях царства. Что, к примеру, скажет Охос, если я напишу ему и задам этот вопрос?

– А он читать-то умеет? – полюбопытствовал Фрада.

– Не знаю, – признался Абивард. Но тут же просиял:

– Я же могу спросить у Рошнани. Кстати, она не отстает от меня, чтобы я научил ее читать и писать.

Наверное, моя переписка с Динак убедила ее, что я не против, чтобы женщины учились таким делам.

– А ты ее учишь? – Голос Фрады звучал так, словно Абивард говорил не о грамотности, а о каком-то экзотическом и не вполне приличном занятии.

Абивард тем не менее кивнул:

– Да, и похоже, у нее есть к этому наклонности. Уверен, что отец поступил бы точно так же; в конце концов, разрешил же он Динак учиться.

– Да, разрешил, – задумчиво подтвердил Фрада и тоже кивнул. Поступки Годарса были для него примером даже в большей степени, чем для Абиварда.

Видя, что противник не рвется отдать себя на заклание, хаморы ускакали на север. Макуранцы выехали на поле, прикончили раненых хаморов, затабунили степных лошадок и, как смогли, собрали разбредшееся стадо. Покончив с этим, перевязав своих раненых, наложив на их раны лубки и накрепко приторочив пострадавших седоков к коням, они направились в крепость. Стычка с хаморами по всем формальным признакам могла считаться победной. Но Абивард потерял в ней одного человека, а может, и троих, и сомневался, что сегодняшний бой удержит хаморов в другой раз от нападения на его земли. Он не мешал своим воинам праздновать победу, но сам не чувствовал себя победителем.

– О да, брат мой владеет грамотой, по крайней мере, он ей обучался, сказала Рошнани. – Насколько он ею пользовался с тех пор, как учитель покинул крепость, сказать не могу.

– Узнать можно только одним путем, – сказал Абивард. – Я напишу ему, а потом посмотрим, что за ответ мы получим. На всякий случай я велю гонцу выучить мое послание наизусть, чтобы точно знать, что Охос его понял. И еще я напишу Птардаку. Я знаю, что он умеет читать, ведь Динак написала мне, что он был очень удивлен, узнав, что и она тоже знает буквы.

– Ты будешь писать письма здесь, в спальне? – спросила Рошнани. – Я хочу посмотреть, как ты будешь выписывать каждое слово, и попробую определить, что они означают.

– Перо и чернильница у меня здесь есть. Посмотрим, не найдется ли пары кусочков пергамента. – Абивард держал чернильницу и тростниковое перо в ящике небольшого шкафчика возле кровати, вместе с ножами, несколькими монетками, полосками кожи и другими мелочами. По крайней мере раз в день ему приходилось рыться в этом ящике – ведь невозможно предугадать, когда что-нибудь более всего похожее на хлам окажется вдруг очень нужным.

Он удовлетворенно хмыкнул, наткнувшись на кусок пергамента величиной с ладонь. Одним из ножичков он аккуратно разрезал его пополам. Каждого из двух кусочков было более чем достаточно для тех записок, которые он намеревался послать.

Он вынул пробку из чернильницы и положил ее на шкафчик. Туда же он положил первый кусочек пергамента, потом обмакнул перо в чернильницу, склонился и начал писать. Рошнани присела на кровать рядом с ним, так близко, что грудь ее оказалась прижатой к его боку. Это было приятно, но он старался не отвлекаться.