Но если народы Океании – не автохтоны, а переселенцы, то следует признать, что именно они впервые в истории вышли на просторы Великого океана и заселили его бесчисленные острова. Люди, не имевшие понятия о железных инструментах и простейшем навигационном оборудовании, сотворили настоящее чудо, перед которым бледнеют не только подвиги норманнов в Северной Атлантике, но и трансокеанские плавания европейцев несколько столетий спустя. Мы не сильно погрешим против истины, если скажем, что предки островитян были самыми выдающимися мореходами нашей планеты, ибо каботажные плавания в Тихом океане исключаются по определению. Чтобы преодолеть сотни и тысячи миль, разделяющие соседние архипелаги, нужно решиться на отчаянный шаг – выйти в открытое море, навсегда оставив берег (португальские капитаны, например, даже в XV веке старались не терять землю из вида). Откуда же пришли эти бесстрашные морские номады? Они слагали песни о вечно убегающем горизонте.
Рукоять моего рулевого весла рвется к действию,
Имя моего весла – Кауту-ки-те-ранги.
Оно ведет меня к туманному, неясному горизонту,
К горизонту, который расстилается перед нами,
К горизонту, который вечно убегает,
К горизонту, который вечно надвигается,
К горизонту, который внушает сомнения,
К горизонту, который вселяет ужас.
Это горизонт с неведомой силой,
Горизонт, за который еще никто не проникал.
Над нами – нависающие небеса,
Под нами – бушующее море.
Впереди – неизвестный путь,
По нему должна плыть наша ладья.
Эту песню записал выдающийся этнограф и блистательный знаток полинезийской культуры Те Ранги Хироа (Питер Бак), ирландец по отцу и маориец по матери, одним из первых реконструировавший пути заселения Океании. Об этом – его замечательная книга «Мореплаватели солнечного восхода».
Те Ранги Хироа (Питер Бак)
Доброжелательные полинезийцы совершенно очаровали европейских путешественников. Особенно хороши были женщины, обходившиеся минимумом одежды и готовые дарить любовь первому встречному. Удивительная свобода нравов, пышная тропическая растительность под лучами щедрого южного солнца и ощущение вечного праздника оживляли в памяти миф об утраченном земном рае или благословенной Аркадии – вымышленной патриархальной стране, где реки текут молоком и медом. Вот, например, какие восторженные строки посвятил острову Таити один из участников экспедиции французского мореплавателя Луи Бугенвиля.
Остров показался мне таким, что я сразу назвал его «Утопия», тем самым именем, которое дал Томас Мор своей идеальной республике. Название, мною выбранное, подходит стране, возможно единственной на всей Земле, где люди живут, не зная ни пороков, ни предрассудков, ни забот, ни внутренних раздоров.
А философ-просветитель Дени Дидро в своем «Добавлении к путешествию господина Бугенвиля» изобразил таитян как «детей природы».
Разумеется, европейцы заблуждались. Очень скоро им пришлось столкнуться и с жесткими сословными перегородками, и с родовитой аристократией, возводившей свое происхождение к богам, и с запутанной системой запретов и предписаний (полинезийское слово «табу» вошло со временем во многие языки), и с человеческими жертвоприношениями, и даже с каннибализмом. Идиллией на островах Южных морей ничуть не пахло. Столь же ошибочным оказалось представление о полинезийцах как о беспечном и праздном народе, получающем дары природы в готовом виде безо всякой затраты труда. Первые исследователи находили технику и хозяйство островитян крайне примитивными, что в действительности было совсем не так.
Да, в Полинезии не знали лука и стрел, гончарного ремесла, металлов и ткачества, но как туземцы могли изготовить глиняный горшок или железный топор, если на мелких островах Океании нет ни глины, ни рудных месторождений? Для чего нужны лук и стрелы, если островная фауна крайне бедна? А вот на Новой Гвинее и в Меланезии, где все же есть на кого охотиться, лук и стрелы были давно и хорошо известны. Да и с гончарным ремеслом у папуасов и меланезийцев дела обстояли вполне благополучно, поскольку глины имелось в достатке. Что же касается ткацкого мастерства, то в условиях мягкого тропического климата аборигены прекрасно обходились элементарной набедренной повязкой, выделанной из тапы – битого луба. Но когда полинезийцы заселили Новую Зеландию с ее куда более суровым климатом, сразу же появились льняные плащи и накидки и был изобретен хитроумный способ ручного тканья.
Кокосовая и саговая пальма, хлебное дерево, бананы и корнеплоды (ямс, таро, батат), ставшие впоследствии визитной карточкой островной флоры, вместе с домашними животными и птицей (собаки, свиньи, куры) были завезены переселенцами за несколько веков до появления европейцев. Островитяне добились неплохих успехов в мотыжном земледелии (некоторые ученые выделяют особый хозяйственный культурный подтип – океанийский) и были отменными рыбаками. В Микронезии и Меланезии даже существовало своеобразное денежное обращение: в качестве всеобщего эквивалента использовались скорлупки кокосовых орехов, круглые раковины моллюсков, нанизанные на веревку, и перья райских птиц. Между прочим, «перьевые» деньги были весьма трудоемки в изготовлении. На микронезийском острове Яп в большом ходу была экзотическая каменная валюта: диаметр таких монет достигал порой 4 метров. А вот полинезийцы денег не знали и были совершенно равнодушны к торговле, но зато широко практиковали общественное разделение труда и рабовладение. Этнографы описывают у них сложную кастовую систему (знать, жречество, воины, ремесленники и др.), а на отдельных архипелагах социальная дифференциация привела к образованию зачаточных форм государства.
Особо надо отметить богатейшую мифологическую и религиозную традицию полинезийцев, которая нередко эксплуатирует чрезвычайно абстрактные понятия (пустота, мрак, бездна, мысль, зачатие, правитель вещей, находящихся наверху, и т. д.) и потому с большим трудом поддается переводу на европейские языки. Некоторые ученые ставят путаную и сложную религиозную систему островитян в один ряд с древнеегипетской или древнеиндийской.
В судостроении, мореплавании и навигации все народы Океании достигли небывалых высот, но все же первыми среди равных опять-таки приходится назвать полинезийцев. Океанийцы строили суда двух типов: лодки с одним или двумя балансирами и двухкорпусные лодки – катамараны. Суда первого типа представляли собой изящный узкий челнок, к обоим бортам которого с помощью поперечных перемычек крепился балансир (или аутригер) в форме длинного куска легкого дерева. Балансир лишь слегка касался воды, поскольку играл роль противовеса, увеличивающего остойчивость такой легкой и узкой лодки. Чтобы защитить верткое суденышко от ударов океанских волн, на борта долбленого челнока нашивались доски, которые крепили к шпангоутам и килю с помощью прочного шнура из волокон кокосовых орехов. Шнур пропускался через отверстия, просверленные по краям досок. В полинезийской песне о мастерах-судостроителях поется:
Проденешь ее изнутри – она выйдет снаружи,
Проденешь ее снаружи – она выйдет изнутри,
Туже затяни ее, крепче завяжи ее!
Подветренную сторону корпуса лодки, напоминающей каноэ, делали почти плоской, а борт, обращенный к балансиру, – выпуклым. Подобная форма кажется несуразной только на первый взгляд, а в действительности говорит о неплохом знании законов гидродинамики. Лодки с балансиром были весьма популярны в Микронезии, но их хорошо знали и туземцы двух других регионов Океании – полинезийцы и меланезийцы. Ходили они обычно под треугольным парусом, изготовленным из циновок или листьев пандануса (род древовидных растений). Треугольный парус был знаком еще арабам, от которых его позаимствовали народы Средиземноморья; норвежские викинги, впервые увидев непривычные треугольники на мачтах итальянских кораблей, назвали их «латинскими». Сегодня это слово стало морским термином.
