— Принцу следует чаще появляться на людях вместе с нами,— продолжил король.

— Я тоже так считаю.

— Но я не уверен, что мне приятно видеть актрис, демонстрирующих себя молодым повесам. Я предпочел бы что-нибудь более серьезное. Например, хорошую музыку.

— По-моему,— сказала королева,— это великолепная идея. И гораздо более уместная, чем посещение театра.

Король явно воспрял духом. Теперь он мог спокойно обдумать вопрос о том, когда королю, королеве и принцу Уэльскому разумнее всего появиться на людях.

Королева удовлетворенно улыбнулась. Она принимала свое подчиненное положение все эти годы, так стоит ли жаловаться сейчас?

Она сложила руки на коленях; она поклялась никогда не жаловаться, если ее дети будут здоровы, первенец не оскорбит отца, а король останется... самим собой.

Король послал за принцем Уэльским, и когда молодой Георг предстал перед отцом, тот подумал: он красив. Он имеет здоровый вид. Немного высокомерен. Но, возможно, всякий станет высокомерным, зная, что однажды наденет на голову корону.

Король прочистил горло.

— Ну, ну,— сказал он.— Я слышал, ты встретил твоего дядю Камберленда в парке.

— Мы оказались рядом, когда дышали там свежим воздухом, Ваше Величество.

— И твой дядя остановился и проявил большую теплоту— так я слышал.— Он держался так, как следует держаться дяде.

Эта легкая надменность, которую он позволяет себе... И неприязнь. Несомненно, он уже считает себя мужчиной. Однако он еще не мужчина. До восемнадцатилетия Георга еще несколько месяцев — и даже тогда он не станет полностью совершеннолетним. Как часто случалось в присутствии его старшего сына, король задумался о том, почему в их отношениях всегда сохранялась напряженность, словно они были врагами, а не отцом и сыном. Когда он стал видеть в сыне не величайшее благословение своей жизни, а едва ли не главное бремя? Он помнил розового круглолицего малыша, который, по мнению всех, был отчаянным проказником. Его портили с рождения, решил король. Он был хозяином детской, очаровывал всех своей внешностью, смехом, высокомерием... да, уже в те годы он был высокомерен. Но как они любили его — он и Шарлотта. Тогда он решил, что этот сын оправдывает его женитьбу на Шарлотте. Он относился к ребенку так же глупо, как и Шарлотта, любовавшаяся восковым изображением принца, которое она держала под стеклянным колпаком на своем туалетном столике. Люди толпились в Гайд-парке, чтобы посмотреть на принца, восхититься им; он принимал все это с холодным презрительным выражением глаз, словно его раздражало докучливое поклонение.

Затем появились другие дети, и они начали понимать, что принц Уэльский упрям, независим; он добивался своего криками и плачем. Он всегда добивался своего, мрачно подумал король.

И вот результат: красивый денди, стоявший перед отцом и раздражавший его своей молодостью. Принц, которому предстояло стать королем. Вероятно, негодующий из-за того, что это еще не произошло.

В душе короля поднималась ненависть к юноше, который еще ничем не оскорбил его; он лишь стоял здесь, выражая высокомерие всей своей располневшей фигурой.

— Твой дядя Камберленд не принят при моем дворе,— сказал король. — Поэтому я считаю неприличным то, что он остановился поговорить с тобой в парке.

— Людям, похоже, это понравилось.

— Я отказался принимать его при дворе.

— Да,— повторил принц,— людям это понравилось. Им не по душе семейные ссоры.

— Твой дядя Камберленд шокировал всю страну своим поведением.

— Я не думаю, что люди все еще обвиняют его. Возможно, это их позабавило.

Как он смеет говорить такое! Он пытается держаться, как светский человек. Его место еще в детской!

— Тебе следует больше заниматься спортом,— сказал король.— Ты набрал лишний вес.

Высокомерные глаза окинули взглядом фигуру короля, и Георг Третий невольно выпрямился, подобрал раздавшийся, несмотря на все усилия, живот.

— Я бы не хотел, чтобы люди думали, будто со мной не только обращаются, как с ребенком, но еще и морят голодом,— пробормотал принц.

— А? Что? — произнес король.

— Я сказал, что не хочу, чтобы люди считали, что меня морят голодом.

Король сменил тему.

— Люди обрадовались, увидев нас в театре вместе. Это был приятный вечер.

Глаза принца стали мечтательными.

— Очень приятный, Ваше Величество. Один из приятнейших в моей жизни.

— Постановка оказалась удачной, хотя это был Шекспир.

— Они ставят и другие пьесы, Ваше Величество,— радостно сообщил принц.— Например, «Школу злословия» Шеридана и...

— Мне не очень нравится то, что я слышу об этом Шеридане.

— Ваше Величество, он — блестящий драматург.

— Боюсь, он немного распутен. У него красивая жена; я сожалею о том, что она замужем за таким человеком.

Теперь уже лицо короля стало сентиментальным. Элизабет Линли с ее золотым голосом. Он слышал, как она пела несколько раз в концертах, которые устраивал ее отец. Прекрасный голос... самый лучший из всех, какие ему доводилось слышать. И выглядит она, как ангел. Одна из красивейших женщин, каких он видел. Он бы поставил ее рядом с Ханной... или Сарой.

— Он — друг мистера Фокса. Я слышал, что они — самая блестящая пара в Лондоне. Они оттеняют друг друга.

— Друг мистера Фокса не может быть моим другом,— сухо заметил король.— Я весьма сожалею о том, что мисс Линли замужем за этим человеком. Я не желаю ходить в его театр. Я думал о чем-то более подходящем.

Лицо принца стало презрительным.

Как глуп старик! — подумал молодой Георг. Он поворачивается спиной к наиболее достойным людям. Принц не удивлялся тому, что его дядя Камберленд пытается создать конкурирующий двор. Пора кому-то это сделать.

Скоро придет его черед. Не этого ли боится отец? Глаза принца заблестели. Он подумал о людях, которых соберет вокруг себя, когда настанет подходящее время; Миссис Робинсон будет там. Какая радость! Какое блаженство! Миссис Робинсон в розовом атласе с перьями на голове — или в простом платье, как в некоторых сценах спектакля, с падающими на плечи темными волосами. Возможно, такой она нравилась ему не меньше, чем одетой более роскошно. О, она восхищала его в любых туалетах. Все, что она надевала на себя, выглядело идеально.

Поэтому он испытывал сейчас разочарование. Здесь он не мог вести себя, как принц... как принц Уэльский... был вынужден являться к отцу, когда тот вызывал его к себе, стоять перед ним и слушать всякий бред о мистере Фоксе и мистере Шеридане. Таких людей он бы хотел видеть при своем дворе. Надо подождать... подождать, когда он заживет отдельно. Это произойдет, когда ему исполнится восемнадцать лет. Честное слово, тогда он не позволит обращаться с собой, как с ребенком.

— Более подходящем,— повторил король.— Я вызвал тебя, чтобы сообщить о моем выборе.

Вызвал тебя! Сообщить о моем выборе! О, как это унизительно!

— Я заказал концерт в Ковент-Гардене. Ораторию. Генделевскую аранжировку «Пира Александра». Ты будешь сопровождать королеву и меня.

— О? — произнес принц Уэльский, и королю показалось, что он услышал в голосе сына высокомерные нотки.

— А сейчас я разрешаю тебе покинуть меня и нанести визит королеве.

— Ваше Величество, вы весьма любезны.

Король пристально оглядел сына; он всегда чувствовал превосходство молодого человека, который никогда не лез в карман за словом. Как жаль, что все свои достоинства — красоту, находчивость, незаурядную образованность — Георг теперь обращал в оружие, направленное против отца.

— И не демонстрируй ей, что ты спешишь убежать прочь, а, как?

Принц поклонился.

— Я буду, как всегда, послушен приказу Вашего Величества. Он удалился. Король сказал о своем сыне то, что его дед Георг Второй когда-то о своем: «Высокомерный щенок».

Вернувшись в свои покои, принц Уэльский послал за лордом Мальденом.