Пахомыч, увидев одетого в спортивный костюм племянника, удивился:

– Ты куда?

– Пойду посмотрю, что за шум.

– Не ходи, охотнички бузят. Федосовы представили им новую домовину, а рядом Пинчуки живут, три девки у них, и все не замужем.

– Я сейчас.

Максим вышел на улицу, обошёл дом Песковых, вглядываясь в его окна и желая увидеть Ольгу, но никого не увидел. Зато во дворе нового дома дым стоял коромыслом, по двору метались две девушки, причём без особого веселья, судя по их вскрикам и слезам, одна из них увернулась от широкоротого бугая, выбежала на улицу. Здоровяк рванулся за ней, увлекшийся забавой, и наткнулся на Максима. Остановился, туго соображая, что за препятствие выросло на пути.

Солнце зашло за леса, но было ещё светло; в этих краях оно садилось летом к одиннадцати часам вечера.

Девушка, плотненькая, невысокая, в зелёной маечке и джинсах, обтягивающих полные бёдра, спряталась за спину Одинцова, всхлипывая.

– Дяденька, скажите им, пусть не лапаются!

– Дяденька, – ухмыльнулся широкоротый, – шёл бы ты отсюда! Не мешай веселиться.

Возня во дворе прекратилась.

Вторая девчушка съездила ушастому верзиле по физиономии, шмыгнула в дом, за спину какой-то пожилой женщины.

Ушастый заметил Максима, шагнул к калитке, почёсывая щеку.

– Вот дурра, в баню не хочет. А это хто?

– Где родители? – спросил Максим у спрятавшейся за спиной девчонки; ей от силы было лет восемнадцать.

– Папа в бане, с приезжими, мама к соседям ушла.

– А это что за женщина?

– Тётя Хруза. Шурка там сидит.

– Проводить? Или ты лучше у соседей посидишь?

– Вот сучара! – опомнился широкоротый. – И тут вмешивается! А не хочешь засунуть… в… – Он грязно выругался.

Максим сдержался.

– Идём к нам?

Девчонка кивнула, со страхом глядя на мордоворотов, разгорячённых спиртным.

– Ну уж х… тебе! – рявкнул широкоротый, ударом ноги снося калитку.

Под зеленовато-коричневой майкой шевельнулись чудовищные мускулы. С виду он был дуболом дуболомом, но противником неожиданно оказался серьёзным, так как практиковал унибос[1], хотя и в самом примитивном варианте. При этом реагировал он на движения Максима очень быстро и скользко, работая туловищем как невесомым предметом.

Вспомнились тренировки с наставником по барсу.

На каждый удар-выпад Максима он реагировал экономным движением туловища, то сближаясь, то удаляясь от соперника, то отклоняясь влево или вправо. Почти все атаки Одинцова он пропускал мимо, и это при том, что Максим сам был чрезвычайно подвижен, несмотря на габариты и вес.

Работа в таком ключе вообще производит большое впечатление на противника и очень зрелищна, хотя очень утомительна: боковые мышцы человеческого тела развиты слабее всего и держать их в постоянном тонусе трудно. Однако Максим в совершенстве постиг это искусство, находясь в постоянной физической форме, поэтому, показав широкоротому бойцу умение «качать маятник» и заметив его растерянность, вошёл в темп и одним ослепляющим ударом в лоб послал атлета в нокдаун.

Широкоротый отшатнулся назад и упал на забор, едва не повалив всю секцию.

Его ушастый напарник тупо проводил приятеля глазами, поднял голову, шагнул к Максиму.

– Ты… щас…

– Ох, не советую, – не двинулся с места Максим. – Дорого будет стоить.

– Чего?

– Лечение.

Во дворе появились четверо мужчин, обёрнутых простынями, с банками пива в руках. От них валил пар.

Лопоухий оглянулся.

Первым подбежал чернявый тип с усиками, глянул на ворочавшегося у забора мордоворота, заговорил быстро:

– Что тут происходит? Петро, я же говорил!

Лопоухий растерянно кивнул на Одинцова:

– Он… вот… тута…

– Сажайте своих псов на цепь, – посоветовал Максим. – У них крыша едет от сознания вседозволенности.

К забору вышел могучий толстяк с холодными угрюмыми глазами навыкате. С него градом катил пот.

– Ты чего себе позволяешь, не знаю, кто ты там есть?

– Беги домой, – погладил по плечу вздрагивающую девчушку Максим, ответил: – Врач я, больных лечу, вразумляю, кого надо.

– Я сейчас позвоню кому надо, врач, живо ознакомишься с… коллегами.

Максим усмехнулся уголком рта, покачал пальцем.

– Так ведь и я позвонить могу, господин генерал или кто вы там на самом деле. Проверим, чьи коллеги приедут раньше?

– Геннадий Фофанович, – взревел лопоухий бугай, – разрешите, я его в бараний рог!..

Толстяк окинул спокойное лицо Максима нехорошим оценивающим взглядом, махнул рукой.

– В другой раз, не будем портить себе отдых.

– И другим тоже не надо, – согласился Максим, поворачиваясь к ним спиной.

Показалось, что в окне соседского дома заколебались занавески. Но уже темнело, и Максим решил, что принимает желаемое за действительное.

У дома его встретил встревоженный Пахомыч.

– А я ужо хотел к тебе на помочь бечь.

Максим невольно улыбнулся:

– Да всё в порядке, я только посоветовал им не шуметь.

– А они?

– Вникли.

Пахомыч с сомнением посмотрел на дом, где во дворе толпился народ и слышалась ругань, но Максим не стал его убеждать и прошёл в дом.

На этот раз уснул он быстро.

Вставать рано после вчерашнего алковозлияния не хотелось, но Охлин заставил себя открыть глаза, добрался до туалета вполне цивильного вида и пришёл в себя. Поморщился, вспомнив вчерашнюю стычку с молодым мужиком, приехавшим к соседям хозяина, принявшего охотничью команду на постой. Подумал с привычной злобной убеждённостью, что после охоты он заставит Еремеева разобраться с наглецом, легко уронившим сержанта-телохранителя.

Пуфельрод, Еремеев и егерь уже ждали генерала у вертолёта.

Главный охотовед Синдора протянул Охлину двуствольное ружьё «SLX 692 Gold» итальянской фирмы «Fair», калибра 12 на 76[2]. Ружьё было проверено и заряжено, а его убойная сила позволяла бить кабанов и лосей на приличном расстоянии.

– Лесник видел сохатого у зимника, – сказал егерь, – хотя уверяет, что лось исчез. Брешет скорее всего. Чуть подальше, к озеру, живёт ещё парочка рогатых. Но прошу маму не бить.

– Как получится, – пожал плечами Еремеев.

– Посмотрим, – проворчал Охлин, чуя просыпающийся охотничий азарт.

– Пешком пойдём?

– Ещё чего, заводите мотор.

Пилот включил двигатель.

Было раннее утро, солнце только-только вызолотило верхушки деревьев, хутор оцепенел в сонной тишине, но никого не обеспокоило, что после рёва вертолётных двигателей проснутся все. Охотники давно отучились думать о других.

Через три минуты вертолёт взлетел.

Стали видны полосы тумана в низинках, нитка рельсов узкоколейки сместилась назад, пошло редколесье, сверкнула излучина речушки, за ней раскинулся смешанный лес, перемежаемый логами и полянами.

– Не так быстро, – сказал Охлин недовольно, всматриваясь в проплывающий под винтокрылой машиной пейзаж; ноздри генерала трепетали, он чувствовал эманации добычи.

Вертолёт сделал круг радиусом в пару километров, пошёл на второй.

– Лоси где?

– Сейчас будут, – заверил Пуфельрод, жестами показывая пилоту, куда лететь.

В кустах мелькнуло что-то серое.

– Левее!

Вертолёт пошёл боком, и стал виден бегущий лось. Чуть в стороне мелькнуло несколько животных помельче, скорее всего кабанья семья.

– Стреляйте! – азартно выкрикнул широкоротый Петро, на лбу которого красовался синяк от полученного удара.

Охлин прицелился и внезапно заметил стоящего за кустами человека в пятнистом комбинезоне, с трубой видеокамеры или фотоаппарата на плече.

– Чёрт! – Генерал опустил ствол ружья.

Лось шастнул вправо, ближе к незнакомцу, исчез.

Вертолёт завис над прогалиной в лесу, пригибая воздушной волной от винтов кусты и ветки деревьев.