Выгрузились, оглядываясь по сторонам с любопытством.

– Я сейчас, – бросил Пуфельрод, небольшого роста, как и Еремеев, но пухлотелый и круглолицый.

Он бросился к околице деревушки, где появились местные жители, привлечённые визитом: две женщины в платках и трое ребятишек.

Охлин скептически оглядел старые хаты, подметив кое-какой ремонт крыш, сруб нового дома.

– Кто-то обещал мне комфорт.

– Будет комфорт, товарищ генерал, – не слишком уверенно сказал капитан. – Борис тут давно пасётся, всех знает. Хутор этот почти умер к началу века, потом сюда приехал из большого Синдора лесник, Пахомычем все кличут, а за ним ещё несколько семей, в том числе молодёжь. Девочки есть.

– Откуда сведения?

– Боря сообщил.

Словно иллюстрируя слова капитана, из-за второй хаты выглянула ладная девица с распущенными льняными волосами, одетая в сиреневую футболку и джинсы, посмотрела на вертолёт, на разминавшихся мужчин и скрылась.

Охлин и Еремеев переглянулись.

– Ушлые вы с Борей хлопцы, – хмыкнул генерал.

– Мы не ждём милостей от природы, – весело сказал капитан. – Мы их берём сами.

Прибежал главный охотовед Синдора.

– Всё в порядке, можем устраиваться на постой.

– Условия нормальные? – строго спросил Еремеев.

– Для вас хату освободили, с евроремонтом.

– Знаем мы ваши евроремонты. А что там за тёлка пряталась?

– Какая тёлка?

– Вон за тем домом.

Пуфельрод бросил взгляд на опрятного вида деревянную избу под новомодной синей черепицей.

– Слева хата лесника Пахомыча, справа какая-то молодёжь живёт, может, их гостья? До вечера ещё успеем познакомиться.

Охлин подозвал крупногабаритных телохранителей.

– Пошли заселяться, орлы, берите вещи. Кстати, Петро, ты зачем голову побрил? Ты же вроде не лысеешь.

– Он теперь будет бегать быстрей, – хихикнул напарник Петра Вован, – а то раньше цеплялся волосами за воздух.

– Шутник, – ухмыльнулся широкоротый Петро. – На себя посмотри.

Вереница гостей потянулась к околице хутора.

К восьми часам разместились в добротном строении с тремя комнатами и в небольшой пристройке, больше похожей на сарай, но с кухней.

Пуфельрод подсуетился, и генерала после прогулки по хутору ждал отличный ужин с водкой на аперитив и виски на диджестив.

– Там ещё тёлки гуляют, – заявил исчезнувший на полчаса Вован; вид у него был возбуждённый. – Целых три. А одна, городская, видать, с бабкой направо в саду сидит. Геннадий Фофанович, разрешите познакомиться?

– Только без хамства, – проворчал Охлин, заметив, что телохранители хорошо «приняли на грудь».

– Да ни в одном глазу! – пообещал Вован.

– Проследи, – посмотрел на Еремеева генерал. – И девицу эту приведи. – Он усмехнулся: – Чаем угостим.

Капитан козырнул, ответив хищной усмешкой.

– На лося поутру пойдём?

– Поутру… полетим. Лоси точно есть?

– В окрестностях озерца четыре семьи живут, – сказал егерь. – Я с Пахомычем говорил. Можем и медведя завалить. Правда, он завёл бодягу, будто кто-то уже похозяйничал в здешних краях, покрал лосей.

– Что значит – покрал?

– А хрен его знает, уверяет, что лоси пропали. И медведица. Я посмотрю, к завтрему всё будем знать. Может, он специально напраслину гонит, не хочет, чтобы мы его животину гоняли.

– Ладно, садимся, живот подвело.

Компания расселась за столом.

Максиму Одинцову пошёл двадцать девятый год.

В спецназ Главного разведывательного управления (ГРУ) Министерства обороны он попал, можно сказать, случайно. С детства увлёкся восточными единоборствами, заработал все мыслимые пояса в карате и айкидо, в армии изучил барс – боевую армейскую систему и стал чемпионом мира по боям без правил в тяжёлом весе. Потом закончил Сыктывкарский физкультурный институт и собрался в аспирантуру, чтобы заняться диссертацией. Тема уже была определена: изучение поведенческих рефлексий спортсмена в экстремальных условиях.

Участвовать в соревнованиях он перестал, стало недосуг, но в двадцать третий год рождения к нему пришли представители ГРУ и предложили стать инструктором для особых оперативных подразделений. Так он оказался в рядах спецназа ГРУ, став лейтенантом, капитаном, а затем майором, командиром отряда особого назначения, дислоцировавшегося в Сыктывкаре и привлекаемого к самым секретным операциям ГРУ за рубежом.

Есть люди, долго взвешивающие свои решения, прежде чем что-либо предпринять. Есть просто трусы. Есть робкие, сомневающиеся в своих силах. Но есть и те, которые максимально эффективны в любой экстремальной ситуации. Максим был из их числа. Статью он походил на мать: широкий в кости, добродушный, улыбчивый, с ямочками на щеках, сероглазый, а характером вышел в отца, донского казака, всегда упрямо добивавшегося цели.

Толстым и особенно массивным он не выглядел, несмотря на рост под метр девяносто и широкие плечи, но весил больше ста килограммов, и составляли эти килограммы не жировые отложения, а мышцы.

Звонок дядьки Николая Пахомовича изменил ход мыслей Максима, действительно собравшегося в отпуск после недавней операции в Сирии. Хотелось махнуть на Каспий, где жил друг юности Шурик Дубов, хотелось слетать на Крит или в Хорватию, желательно с компанией. Но просьба Пахомыча перевернула настроение, и утром двадцать восьмого июня Максим сел в поезд Сыктывкар – Ухта и сошёл с него на станции Синдор, откуда через два часа доехал до хутора Синдор, обнаружив на автовокзале попутку.

В начале четвёртого он уже обедал с Николаем Пахомовичем, имея с ним отдалённое сходство: отец Максима был двоюродным братом Пахомыча.

Жена лесника Евгения Евграфовна, на пятнадцать лет моложе мужа, обрадованная появлением гостя, засуетилась вокруг, выкладывая всё новые и новые домашние яства: солёные огурчики, помидоры, салаты из баклажанов и сладкого перчика, грибы, засыпала Максима вопросами о родственниках.

– Остынь, Графовна, – остановил её Пахомыч, оглаживая бородку. – Успеешь побалагурить, дай человеку опомниться с дороги. Я тебе, Николаич, баньку истопил, щас пойдёшь али к вечеру?

– К вечеру, – сказал Максим, окончательно расслабляясь, положил ладонь на локоть женщины: – Не суетись, тёть Жень, посиди с нами.

– Мясо только доготовлю и сяду, – заулыбалась Евгения Евграфовна. – Соседи кабана забили, я у них свежатинки купила.

– Шкварки сделаешь, с блинами?

– Сделаю, конечно, завтра, поутру. – Женщина убежала на кухню.

– Рассказывай, – сказал Максим, проводив глазами красивую светловолосую девушку, прошедшую мимо хаты Пахомыча. – Кто такая?

– Приехала утром к Песковым, вроде родственница ихняя, из Москвы.

– Симпатичная.

– Тебе видней. Так вот, пошёл я за грибами в среду… – Пахомыч поведал племяннику историю встречи с фотографом в лесу и пропажей лося и медведицы. – Что скажешь?

Максим поймал вилкой груздь, положил в рот, пожевал.

– Королевская засолка! Насколько я тебя знаю, горилку ты не употребляешь один.

– Ну?

– Значит, показаться тебе не могло.

– По делу говори, – обиделся старик.

Максим приподнялся, сжал плечо лесника.

– Извини, пошутил неудачно. Одно могу сказать с уверенностью: дело странное. Медведица была с детёнышами и никуда с ними сбежать не могла. Отсюда вывод: её убили, а тушу забрали.

– Кто? Не слышал я выстрелов. Да и забрать двухсоткилограммовую тушу непросто. И подъехать к тем местам нельзя, болото кругом, просеки ещё чистить и чистить.

– Вертолёт?

– Не было никакого вертолёта. Фотограф шастал, с бельмами вместо глаз, аппарат у него навороченный, а больше никого я не видел, и следов никаких.

Максим с удовольствием доел солёные грибы, взялся за огурчик.

– Пойдём завтра, покажешь, где видел фотографа.

– Конешное дело, покажу.

Где-то за лесом послышался приближающийся стрёкот, хутор накрыло гулом вертолётных лопастей.