Быстрицкая шла за Ищенко на расстоянии: предположим, метрах в сорока. Он входит во двор и скрывается из ее поля зрения. Потом, сохраняя эту дистанцию, он все время находится за очередным поворотом, — это-то и губит его. Сорок метров, если идти быстро, — это двадцать секунд. Значит, они есть в распоряжении у убийцы. Ударил, подхватил тело. Готов? Готов. Оглядел двор. Ага, контейнер. Туда его! Так. Теперь, если кто-нибудь пройдет через двор, ничего не заметит… За двадцать секунд можно управиться, если есть сноровка в такого рода делах. Теперь бежать.

И Быстрицкая ничего не увидела. Прошла двор насквозь, но Ищенко не нашла. Что ж, могло быть и так. Но зачем ей было идти за ним? Почему все связанное с Ищенко теперь настораживает ее?.. Ладно, Быстрицкую пока оставим.

Двор был подходящим местом для обдуманного убийства: за все время, пока я здесь находился, никто не прошел. «Прямо Сахарская пустыня», — подумал я.

Я снова вышел на площадь. Заглянул в диспетчерскую будку. Там было накурено, дым плавал слоями. Его пронизывали лучи полуденного солнца, светившего в пыльное окно. На столе стоял бак с водой, к нему была прикована цепью эмалированная кружка. На скамье вдоль стены расположились шоферы в холстинных куртках. Стоял галдеж.

Я сунул руки в карманы, засвистел и двинулся с площади. «Попрошу Валдманиса навести ряд справок, — думал я. — Например, как часто меняются шоферы на радзутской линии? Кто работал третьего и пятого? Может, они запомнили кого-нибудь, кто ездил в эти дни сюда и обратно…»

Когда я вернулся в гостиницу, Пухальского в номере не было. Странно. Он же умылся и расположился на кровати с явным намерением подремать. Дела? Или решил поехать на море? Любопытно все это.

Я расстегнул рубашку, закурил. «Подобью бабки», — решил я. Но как раз в этот момент открылась дверь, и комнату заглянул Виленкин. «Извините! — сказал он. — Ошибся номером». И захлопнул дверь. Поэтому я застегнулся, скатился по лестнице вниз и вышел на улицу. Проходя мимо Виленкина, разглядывающего обложки журналов в витрине киоска, я замедлил шаги.

Он негромко сказал мне в спину:

— Суркин сидит в горотделе. Сам пришел. Валдманис допросил его и послал за вами.

«Ай да Суркин! — думал я по дороге. — Значит, третьего числа он весь день был на работе. Пятого он был дома. И еще кастет…»

Через пятнадцать минут я сидел в знакомой комнате со сводами, напоминавшими арки, с пейзажем на стене, и слушал магнитофонную запись допроса (его вели вдвоем капитан Сипарис и начальник горотдела КГБ Валдманис).

Капитан. Давайте знакомиться.

Суркин. Я работаю в управлении экспедиционного лова. Моя фамилия Суркин.

Капитан. Садитесь, пожалуйста, товарищ Суркин. Как ваше имя-отчество?

Суркин. Юрий Петрович. Так вот (пауза), я, наверное, давно должен был сделать это заявление, но (пауза) только сегодня утром в случайном разговоре я узнал от своего соседа Генриха Осиповича Буша, что пятого числа в нашем городе произошло преступление: я говорю об убийстве Тараса Ищенко.

(«Странное сочетание: не просто Ищенко и не Тарас Михайлович Ищенко, а Тарас Ищенко, — подумал я. — Эту вводную фразу Суркин, конечно, репетировал про себя много раз».)

Суркин (продолжая). А я знал его еще во время войны…

Капитан. Вы имеете в виду Ищенко?

Суркин. Да. Сюда я переехал только в сорок пятом году, до этого проживал в Радзуте.

Валдманис. Простите, точнее? Когда вы переехали, в начале или в конце года?

Суркин. Еще война не кончилась. Но здесь уже были наши. В феврале, кажется.

Валдманис. Причины переезда?

Суркин. Из-за домика. Верх принадлежал моей родственнице, она умерла.

Валдманис. Ясно. Продолжайте.

Суркин. Так вот, Ищенко с начала оккупации работал в радзутской полиции.

Капитан. Вы не ошибаетесь?

Суркин. Я неоднократно видел его в форме. Видите ли, в Красную Армию меня не взяли по причине здоровья: рука. Я остался в оккупации, был мобилизован на работу в горуправу и косвенно сталкивался с полицейским управлением. Не подумайте, пожалуйста, ничего такого, — я относил бумаги на подпись. И там встречал Ищенко. А дней десять назад я увидел его у Генриха Осиповича Буша. Я не был уверен в том, что это он: прошло много лет. Но когда Буш назвал мне сегодня его фамилию, все совпало. Буш сказал, что убийцу до сих пор не нашли. Мне кажется, что все это связано с прошлым Ищенко.

Капитан. Почему вам так кажется?

Суркин (после паузы). Н-не знаю. Думаю только так.

Капитан. Но для этого должны быть основания!

Суркин. Генрих Осипович сказал, что это, наверно, не ограбление. А что еще? Убийство — штука серьезная, на него редко решаются даже отпетые грабители.

Капитан. Жалко, что вы не пришли к нам раньше, Юрий Петрович.

Суркин. Я не хотел попасть в глупое положение: я мог и ошибиться. То, что Ищенко — это точно Ищенко, я узнал только сегодня.

Капитан. Да, да. Но, может быть, это предотвратило бы преступление, как вы думаете? Если оно было связано с прошлым Ищенко?

Суркин. Я, конечно, виноват…

Капитан. Вас никто ни в чем не обвиняет. (Пауза.) Пока.

Суркин (тихо). Почему пока?

Капитан. Где вы были во время убийства?

Суркин. Дома. Я чувствовал себя плохо и не вышел в этот день на работу.

Валдманис. Вы ходили в поликлинику открывать бюллетень?

Суркин. Я вызвал врача на дом.

Валдманис. Диагноз?

Суркин. У меня больное сердце. Стенокардия.

Валдманис. В какое время был врач?

Суркин. В десять.

Валдманис. И вы никуда не выходили?

Суркин. В два часа пошел за продуктами: жена в отъезде, в доме пусто.

Валдманис. Откуда вы знаете, что убийство произошло до двух часов? Вы сказали, что в то время, когда произошло убийство, вы были дома.

Суркин. Я… мне Генрих Осипович сказал.

(Я нарисовал на листе бумаги вторую закорючку. Первую я поставил, когда Суркин сказал, что Генрих Осипович считает, что это не ограбление.)

Капитан. Чем вы занимались дома?

Суркин. Как чем? Ну, лежал, читал книгу…

Капитан. Какую книгу?

Суркин. Ну, я не помню… Разве это важно?

Валдманис. Очень важно! Убийство произошло около одиннадцати часов и (пауза)…

Суркин (нетерпеливо). Да?

Валдманис. Приблизительно в это время Буш, сажавший на участке цветы, зашел к себе и увидел, что у него протекает потолок. Он поднялся и стал стучаться к вам. Вас не было дома.

Суркин (поспешно). Да, да, я вышел… Значит, вы уже наводили обо мне справки?

Капитан. Не задавайте вопросов. Отвечайте! Вы вышли? Зачем? Только говорите правду.

Суркин. Я (пауза)… я увидел в окне Ищенко, он шел внизу по улице. Тогда я решил… я собирался принимать ванну, но сразу оделся и выбежал на улицу. Я забыл выключить воду. И я забыл, что заткнул отверстие в ванне.

Капитан. Буш видел вас?

Суркин. Нет, я воспользовался черным ходом — на Красноармейскую. Она идет параллельно Чернышевского, знаете? Ищенко шел по Красноармейской.

Капитан. Дальше.

Суркин. Дальше все… Я не увидел его на улице. Он куда-то свернул.

Капитан. Когда вы глядели в окно, вы не обратили внимания: его кто-нибудь преследовал?

Суркин. Н-нет, по-моему… Девчонка какая-то шла в том же направлении. Больше никого.

Капитан. Она шла следом за Ищенко или впереди?

Суркин. Следом.

Капитан. Опишите ее.

Суркин. Ну, волосы такие длинные, рассыпанные…

Капитан. Еще!

Суркин. Я видел ее в спину.

Капитан. Как она была одета?

Суркин. Не помню я, товарищ капитан!

Капитан. Ищенко торопился?

Суркин. Пожалуй.

Валдманис (быстро). Вы встретили кого-нибудь знакомого?

Суркин. Нет.

Капитан. Вы знаете Раису Быстрицкую, которая работает в гостинице?

Суркин. Нет. Я в гостинице не бываю.

Валдманис. На лестнице в вашем доме есть окно?

Суркин. Да.

Валдманис. Буш работал на участке, когда вы спускались? Вы видели его?