Население «иностранных кварталов» ощущает на себе не только социальный, но и национальный гнет, ибо американские расисты не упускают ни одного случая, чтобы показать свое «превосходство» над любыми «инородцами».
Именно в этих кварталах Манхэттэна и в подобных кварталах других районов Нью-Йорка живет подавляющее большинство его населения. Именно они наиболее типичны для гигантского города. Но ни в каком путеводителе вы, разумеется, не найдете указания на то, как разобраться в лабиринтах этих кварталов. Здесь задворки города, царство бедности и горя, здесь зреет недовольство и возмущение, – как же можно показывать сюда дорогу?
Но тот, кто хочет познакомиться не только с фасадом Нью-Йорка, но и с его неприглядной изнанкой, тот, кто хочет увидеть подлинное лицо капиталистической Америки, всегда сумеет найти дорогу и сюда.
– Вы были на Уолл-стрите? – спрашивает меня как-то Феликс Морли.
Еще в первые месяцы своего пребывания в Нью-Йорке я побывал в «даун-тауне» (по-английски – «нижний город»), деловом центре Нью-Йорка, расположенном в южной части Манхэттэна. Здесь сконцентрированы главные рычаги американских монополий: крупнейшие банки, биржи, конторы трестов, крупнооптовые фирмы. Проезжал я и по Уолл-стриту, мимо Фондовой биржи.
Я рассказываю об этом Морли.
– О нет, я имею в виду не это, – говорит он. – Вы должны посетить Фондовую биржу, чтобы увидеть в натуре это капище Маммоны.
Осмотр Фондовой биржи для экскурсантов возможен только по разрешению администрации. Их допускают не в самый зал, где совершаются операции, а на специальные галереи для посетителей.
Задавшись целью побывать на Фондовой бирже, а заодно пообстоятельнее познакомиться и с «даун-тауном», я еду туда вместе с Феликсом Морли по единственной оставшейся в городе надземной дороге, проходящей по Третьей авеню. Этот вид городского транспорта, так же как И трамвай, постепенно сходит в Нью-Йорке на нет.
Мы садимся в поезд надземки где-то в «мид-тауне» – центральной части города. Поезд несется с таким грохотом который непривычному человеку трудно вынести. Мы проносимся мимо стоящего на Парк-авеню отеля «Уолдорф-Летория», мимо вокзала «Гранд-Сентрал» и стремительно мчимся к Бауэри-стриту, откуда уже начинается «нижний город». Вдоль линии надземки непрерывной чередой мелькают уродливые старые дома, лавки старьевщиков и продавцов всевозможного металлического хлама, дешевые харчевни и грязные «салуны» (трактиры).
На коротких остановках я заглядываю в окна домов, чуть ли не вплотную примыкающих к железным конструкциям надземки. В некоторых квартирах нет ничего, кроме расставленных рядами коек. Это ночлежные дома. Иногда койки стоят и на балконах, под открытым небом. В окна видны и сами жители ночлежек. Достаточно посмотреть на них, чтобы понять, какое существование они влачат в этих трущобах.
– Не думайте, – замечает Феликс Морли, – что перед вами абсолютное дно Нью-Йорка. Эти люди все-таки имеют койку и могут спать под крышей. В Нью-Йорке множество несчастных, у которых нет даже пятнадцати-двадцати центов, чтобы уплатить за койку. Им ничего не остается, как ночевать под открытым небом или итти в благотворительные миссии. Там можно бесплатно провести ночь, сидя на жесткой скамейке. На Бауэри находится несколько таких миссий» Это и есть абсолютное дно Нью-Йорка.
– Бауэри и окружающий ее район, – продолжает Морли, – был когда-то Бродвеем «нижнего города». Здесь помещались дешевые мюзик-холлы, дансинги, публичные дома, салуны. Весь район кишел опустившимся сбродом. Убийства были здесь повседневным явлением, так же как и самоубийства. Дансинг Мак-Гурка даже именовался «Домом самоубийц». Но Бродвей подорвал «процветание» Бауэри-стрита, и теперь эта улица известна лишь своими трущобами.
За районом Бауэри, у Бруклинского моста, мы выходим из надземки.
Бруклинский мост высок, и его пролеты заходят далеко на берег, накрывая ближайшие улицы. Под мостом очутилась и небольшая Черри-стрит. К железным устоям моста прикреплена мемориальная доска, из текста которой мы узнаем, что в доме № 1 по Черри-стрит в 1789-1790 годах, когда Нью-Йорк был временном федеральной столицей, жил первый президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон. Самого дома № 1 в природе не существует – Бруклинский мост смел его, как ненужную ветошь.
Мимо нью-йоркского муниципалитета мы идем к Бродвею. В «нижнем городе» Бродвей еще не является центром всяческих увеселений. Здесь он в такой же мере средоточие «биг бизнеса», как и все другие улицы, окружающие Уолл-стрит. На Бродвее находятся конторы «Стандарт ойл компани», нефтяной монополии Рокфеллера, компании швейных машин Зингера, компании Вулворта и многих других монополистических предприятий.
У подножия бродвейских небоскребов мы садимся в метро и едем до южной оконечности Манхэттэна. Отсюда видны три островка, расположенные в бухте: это «Губернаторский остров», «Эллис-Айлэнд», иначе называемый «Островом слез», так как на нем находится карантин для иммигрантов, и между ними островок Бедлоу, на котором можно различить статую Свободы.
– Американцам не рекомендуется приближаться к ней, – иронически говорит Морли, – это становится опасным занятием. Идея свободы у нас теперь не в почете. Нельзя не признать, что отцы города, которые некогда вынесли статую Свободы за пределы Нью-Йорка, проявили немалую предусмотрительность. Они поместили ее на острове – как бы для того, чтобы предотвратить распространение в городе идей, противоречащих «американизму»…
Время нашего посещения Фондовой биржи приближается. Через запутанный лабиринт улиц и переулков мы направляемся к Уолл-стриту. В южной части Манхэттэна, самой старой части города, улицы идут так же вкривь и вкось, как это было при первых обитателях Нью-Йорка – голландцах, основавших город в 1623 году и назвавших его Новым Амстердамом.
Вблизи Уолл-стрита, на углу Брод-стрит и Эксчейндж-плэйс, Морли показывает мне здание нью-йоркского филиала Казначейства (так называется министерство финансов США).
– Фактически это не филиал, а подлинное Казначейство, – говорит он, – потому что именно здесь федеральные чиновники вкупе и влюбе с воротилами Уолл-стрита, определяют финансовую политику нашей страны. А филиал, выполняющий директивы Уолл-стрита, находится в Вашингтоне.
Брод-стрит выводит нас к самому центру Уолл-стрита, где здание банкирской конторы «Джон Пирпойнт Морган инд компани» соседствует с Фондовой биржей. Здесь (бьется финансовое сердце страны, спазматические толчки которого определяют лихорадочный пульс биржевых котировок, заставляют долларовый поток циркулировать по кровеносной системе банков, бирж и торговых палат США, да и не только США.
Я с любопытством разглядываю эту улицу, чье название стало символом гигантских империалистических монополий, претендующих на мировое господство. Начинаясь от закопченной церкви «Святой Троицы» на Бродвее, Уолл-стрит заканчивается всего через несколько кварталов на набережной Ист-ривер, у причалов пароходных компаний. Улица была узка еще в те времена, когда вдоль нее шла стена, построенная в XVII веке голландцами для защиты от агрессивных янки из Коннектикута. Теперь же, когда на ней выросли два ряда небоскребов, она кажется еще более узкой. Это даже и не улица, а какое-то ущелье, в котором постоянно царит унылый полумрак.
Как только мы входим в вестибюль биржи, нас немедленно останавливает полисмен. Возле него стоят два мрачных субъекта в штатском, несомненно, детективы. Начинается процедура расспросов, телефонных переговоров, длительного ожидания. Наконец нас присоединяют к группе лиц, также получивших разрешение осмотреть биржу.
Служащий, которому поручено быть нашим гидом, ведет нас к лифту, охраняемому детективом. Поднявшись не то на второй, не то на третий этаж, мы сталкиваемся уже с целой группой шпиков. Пара этих зловещих молодчиков неотступно следует за нами, пока мы находимся н здании биржи.
Вслед за нашим гидом мы проходим в зал, где обычно заседает Комитет директоров Фондовой биржи. Нас рассаживают в креслах, полукругом охватывающих стол президента. Оказывается, прежде чем увидеть операционный зал, нам предстоит выслушать лекцию об организации биржи и ее задачах. Гид говорит бегло, заученными фраками, ловко обходя подводные камни. Видно, что подобных лекций он прочитал уже немало.
