Примеру театра «Нэшнл» следуют и другие зрелищные предприятия Вашингтона. Дальше всех в этом отношении пошла администрация концертного зала «Конститюшн-холл», принадлежащего архиреакционному женскому обществу «Дочери американской революции». Общество запретило неграм не только вход в зал, но и выступления на эстраде. Осуществляя этот запрет, администрация отказалась заключить контракт с видной негритянской пианисткой Хэйзел Скотт, незадолго до того с большим успехом выступавшей в Нью-Йорке. А позднее «дочери американской революции» внесли в свой устав статью, узаконившую эти действия администрации.

Оголтелое расистское изуверство встречает отпор со стороны передовой общественности США. Инициаторами этого отпора являются главным образом компартия и организация прогрессивной интеллигенции. Однако пока что он еще не принял характера широкого общественного движения.

Некоторые из форм этого отпора носят далеко не действенный характер. Мне довелось однажды присутствовать на так называемом «междурасовом вечере», который был устроен в Вашингтоне. По замыслу его устроителей, – как я узнал впоследствии, это был благотворительный комитет квакеров, – вечер предполагалось провести под знаком культурной смычки между представителями всех живущих в США рас и национальностей. Но «культурная смычка», как видно, была ими понята весьма странно.

Вечер проводился в помещении дансинга при одном из кинотеатров «черного пояса». В плохо освещенном зале играло два джаз-оркестра, один из которых был негритянский, а другой именовался в программе «междурасовым», так как среди составляющих его музыкантов – преимущественно негров и мулатов – было несколько белых и индейцев. Оба оркестра производили оглушительный шум, наигрывая танцевальные мелодии. Под эту музыку в зале танцевали пары, то лихо отплясывая стремительные па «джиттербага», то медленно двигаясь в томном ритме блюза. Среди танцующих, главным образом негров, я видел и нескольких белых, но это были почти исключительно мужчины, – женщины игнорировали «междурасовый вечер». К танцам в общем зале и к нескольким концертным номерам, исполненным джаз-оркестрами, и свелась вся «культурная смычка».

Встречаются и формы одиночного протеста против расистского изуверства вроде известной попытки демобилизованного солдата Эдварда Быковского публично изобличить сенатора Бильбо. Этот расист преследовал не только «цветных», но и всех тех американцев, которые не относились к числу «стопроцентных».

Во время войны Быковский служил на госпитальном судне, участвовал в нескольких кампаниях, был тяжело ранен в ногу, за что получил орден «Пурпурного Сердца». По выходе из госпиталя Быковский остался инвалидом. Единственный источник его дохода составляла ничтожная ежемесячная пенсия в шестьдесят девять долларов.

Еще находясь на излечении, Быковский услышал об очередной расистской выходке Бильбо, разославшего американским гражданам итальянского происхождения письма с обращением «Даго», что является оскорбительной кличкой, даваемой итальянцам американскими шовинистами. С аналогичными шовинистическими обращениями Бильбо посылал письма и американцам славянского происхождения, навлекшим на себя гнев сенатора критикой его человеконенавистнической теории и практики.

Возмущенный гнусным поведением отъявленного расиста, Быковский, едва выйдя из госпиталя в Нью-Йорке, отправился в Вашингтон, чтобы «поставить Бильбо к позорному столбу за его дела».

– Я поклялся, – говорил он корреспондентам, – не пожалеть сил для борьбы с Бильбо, ибо я понял, что он разрушает все то, за что мы сражались.

Быковский появился у входа в Конгресс, опираясь на палку и неся на груди плакат, на котором был изображен орден «Пурпурного Сердца» и медали, полученные им за различные кампании. Под изображением крупными буквами было написано:

«Скажи мне, сенатор Бильбо, неужели все это было напрасно? Я сражался за демократию».

Однако попытка Быковского пикетировать сенатора у ступеней Конгресса была быстро пресечена полицейской охраной. Тогда Быковский начал пикетировать Бильбо у входа в его квартиру, но тот искусно уклонялся от неприятной встречи.

Никакого влияния на деятельность Бильбо крестовый поход наивного ветерана, конечно, не возымел. Но он получил благоприятный резонанс в прогрессивных общественных кругах и вызвал волну сочувственных откликов со всех концов США.

Если передовая общественность США все же ведет известную борьбу против дискриминации, то было бы совершенно напрасно ждать каких-то шагов в этом направлении со стороны нынешних правительственных органов. После смерти президента Рузвельта расисты свили себе прочное гнездо в Вашингтоне. Они ликвидировали или фактически свели на нет начинания Рузвельта, направленные против дискриминации.

В известном смысле именно столица, а не юг Америки является теперь оплотом расистской идеологии. Ведь именно в Конгрессе Соединенных Штатов расисты изощряются в отвратительных проповедях человеконенавистничества. Ведь именно Конгресс упорно противится проведению законов, которые уничтожили бы расовую дискриминацию во всех областях жизни, устранили бы политическое неравенство национальностей, благодаря которому пятнадцать миллионов негров, составляющих свыше 10% всего населения США, были представлены в Конгрессе последних составов всего лишь одним Адамом Пауэллом. Наконец, именно Конгресс повинен в том, что горькой насмешкой и издевательством над неграми звучит статья конституции, принятая в 1870 году, после войны за освобождение негров: «Право граждан Соединенных Штатов на участие в выборах не будет отрицаться или ограничиваться Соединенными Штатами или отдельными штатами под предлогом расы, цвета кожи или прежнего рабского состояния».

Летом в Вашингтоне атмосфера так насыщена теплой влагой, что сравнение ее с атмосферой парной бани вовсе не является преувеличением.

Особенно невыносим Вашингтон в июле. По воскресеньям, как уже знает читатель, я обычно спасался у моих гостеприимных друзей на ферме «Кристальный источник». Но однажды Петр Семенович пригласил меня для разнообразия провести ближайшее воскресенье в горах Блуридж, в штате Вирджиния. Там значительно прохладнее, чем в Вашингтоне. Поездка туда на машине занимает не более двух часов.

И вот в субботу, под вечер, наша маленькая компания выезжает из города на пятиместном «крайслере» моего приятеля. За рулем Петр Семенович, я – рядом с ним, а женская половина компании – на заднем сиденье.

Переехав по высокому мосту через Потомак, являющийся южной границей Вашингтона, мы попадаем в его предместье Арлингтон, находящееся уже в штате Вирджиния. Наш «крайслер» наконец выбирается из сплошного потока машин. Петр Семенович поддает газу, и вскоре мы набираем скорость, явно превышающую установленный лимит. Но это его не смущает.

В сумерках мы подымаемся на Блуридж, первую гряду обширной горной системы Аппалачи. Именно Аппалачи являются причиной крайней влажности вашингтонского климата. Они препятствуют ветрам, несущим влагу с Атлантического океана, уносить ее дальше внутрь страны и таким образом превращают прибрежные местности в некое подобие парового котла.

Петр Семенович уверенно крутит баранку руля на прихотливых зигзагах, которые делает дорога. На перевале, возле придорожного ресторанчика, останавливаемся на несколько минут, чтобы окинуть взором расстилающийся перед нами ландшафт. Наверху еще можно различить очертания покрытых густой растительностью мягких горных склонов, а внизу, в узких долинах, уже сгущается мрак. Кое-где на склонах виднеются домишки под красными крышами. В них начинают зажигаться огни.

Мы ночуем в маленькой гостинице по ту сторону горной гряды. Конечно же, здесь дышится куда легче, чем в Вашингтоне. Ночью не приходится прибегать к помощи электрического вентилятора, порождающего насморки и простуды. Мы спим спокойно и наутро встаем бодрые и освеженные.

Программа времяпровождения, предложенная нам Петром Семеновичем, исчерпывается уже в первой половине дня. Не спеша мы осматриваем крохотный городишко Лорэй, живущий, кажется, только за счет туристов, расположенную вблизи него подземную галерею пещер с причудливыми сталактитами и сталагмитами и какую-то колокольню с «поющими» колоколами, которые, однако, в момент нашего посещения безмолвствуют.