В это время подошел к ним старый казак, убеленный сединами. Увидев его, Гниденко вздрогнул и попятился, глаза его побелели от ужаса.

          Гнат удивленно посмотрел на старика и увидел в его глазах неподдельное горе.

         - Ну, шо, сынку, набигався? – прерывающимся голосом спросил старик. – Бачишь, сукин ты сын, як довелось нам увидеться!? Сказав я всий нашей родове, шо найду тебя хоть пид землею и покараю батькивською рукою. И от мы побачились, сыну.

         - Тато! – Гниденко дрожал крупной дрожью, глаза его подернулись слезой. – Ты как тут оказался?

         - От так и оказався, - промолвил старый казак.

 Пишов за тобою на Дон и там узнав, шо ты и звидтиля втик. Бросыв своих братив на поли бытвы и пишов к татарам. То я и пишов с донцями пид Астрахань, як чуяв, шо знайду тебе тут. А тоби я бильше не татко, сучий ты сын! Тоби я смерть!

          Сказав свои последние слова, старик взял конец веревки, которой был связан сын, и повел его за собой к небольшой роще, раскинувшейся на склоне балки.

          Гнат хотел, было остановить старика, но вдруг подумал, что самый справедливый суд – отцовский, и отец имеет полное право решить судьбу сына своими руками.

          Казаки, проводив старого казака и его сына сочувственными взглядами, молча отвернулись…

             Раньше, чем разъезды татар обнаружили казачью засаду, возвратились лазутчики Тунгатара. Они знали, где находится лагерь татар, и им не пришлось тратить время на его поиски. А появление в стане противника троих ногайцев, одетых так же, как и все наяны Саип-Гирея, прошло не замеченным. Увидев возлежащего на подушках под тенистым дубом хана Крымской орды, ногайцы хотели даже дерзнуть и похитить его, но больно крепкие молодцы охраняли покой своего владыки, и разведчики выбрали цель попроще.

           Без труда вычислив по богатым одеждам и командирским замашкам одного из мурз, сновавших по лагерю, разведчики дождались момента, когда тот взял из походной сумки курдюк с водой и пошел по направлению к группе деревьев, видимо, по нужде. Когда мурза опорожнил кишечник и завязал шнурки на поясе необъятных шаровар, какая-то неведомая сила заткнула ему рот его же  платком, которым он вытирал руки после омовения седалища, и подняв в воздух, быстро-быстро понесла его прочь от татарского лагеря.

          Не ведали лазутчики Тунгатара, что творят и в какую панику повергают крымского хана, ибо похитили они ни кого иного, как самого надежного и преданного хану человека и выдающегося военачальника, его правую руку – темника Джанибека.

           Свалив его, как куль с овсом, с коня на землю, ногайцы поставили его на ноги и выдернули кляп изо рта.

           Джанибек опытным взором военачальника с огромным опытом войны, сразу определил присутствие засадной линии и количество казаков в ней – не более пятисот. Увидел также выложенные на брустверы пищали, готовые к стрельбе, и ногайцев, обжигающих на кострах свои смертоносные копья. Число готовых найз, сложенных в вязанки и подготовленных к метанию, вообще не поддавалось счету. Тем не менее, Джанибек решил вести себя с позиции силы, поскольку численное преимущество татар сводило на нет все усилия засадной группы, которая могла нанести значительный урон его войску. Но это урон исчислялся числом не более полутора тысяч наянов, и то только в первые несколько минут боя. После чего всю засадную линию тысячи воинов  Саип-Гирея просто потопчут лошадьми. Иначе и быть не могло при сорокакратном превосходстве татар в живой силе.

 Вместе с тем, Джанибек прекрасно понимал, что если он будет вести себя дерзко и ничего не скажет казакам, то его просто убьют за ненадобностью.

            Все эти мысли молнией пронеслись в его голове, и он был готов к разговору с атаманом казаков, который не замедлил явиться в сопровождении толмача-татарина. 

          - Кто ты и какую должность занимаешь в войске хана? – перевел толмач вопрос атамана.

          Джанибек решил скрыть то, что он является темником и ближайшим сподвижником хана, и представился тысячным.

          Атаман казаков скептически поглядел на его богатый наряд и украшенные золотой насечкой доспехи и с ухмылкой полуутвердительно сказал:

          - Ата – туман, Джанибек ?

          Не давая ему возможности задать новые вопросы, Джанибек заговорил скороговоркой, так что толмач еле успевал переводить:

           - Вас слишком мало, чтобы сражаться с войском хана! Пусть вы убьете полторы - две тысячи наянов, но сами погибнете под копытами лошадей. Войско хана в сорок раз превосходит вас по численности. Вы безумцы, если хотите вступить в бой при таком перевесе. Пока не поздно, уходите, а я в обмен на свою жизнь, уговорю хана не преследовать вас. К тому же, вас будет при движении постоянно сдерживать полон, так что далеко вы не уйдете. Конница хана все равно настигнет и вас, и отбитый полон, и вы все погибнете. Я же даю вам шанс уйти и спасти и своих казаков, и полон. Думайте!

          Заруба задумчиво посмотрел на Джанибека и сказал:

          - Дорого же ты ценишь свою жизнь, темник.

 Однако, несмотря на твое предостережение, мы начнем сражение, а ты будешь свидетелем того, как умеют биться и умирать казаки. А самое главное, я узнал – хан не будет искать обходных путей, а попытается нас уничтожить. Что мне и нужно было знать наверняка.

            В это время глаза Джанибека округлились от ужаса, а голова ушла в плечи. Побелевшими от страха глазами он смотрел за спину Гната.

            Заруба оглянулся и увидел Тунгатара, который медленно приближался к ним, усевшись в седло, по- турецки скрестив ноги. Его глаза неотрывно смотрели на пленника и это были глаза волка.

             Гнат не хотел убивать Джанибека, но едва он повернул к тому голову, как в воздухе тонко просвистело копье и пронзило шею темника.

              Джанибек так и умер с выражением смертельного ужаса на лице.

              - Эта его привела на нас турок, чтобы та рубал нас! – коротко сказал Тунгатар, спрыгивая с коня. – Его – правий рука Саипки, его вся воля сполняла ханский.

              - Людишка вся нашия готова, - продолжал Тунгатар, как ни в чем ни бывало, - вися поставлена, гиде должин стоят. Полон уведен и спрятана. И карошь новост – пришель наша стада. Типеря кушать есть чиго будет.

             Заруба все больше и больше проникался уважением к этому немногословному, мужественному и, по-своему преданному, воину. Хотя Гнат понимал, что в другой ситуации, если будет на то воля хана Едисанской орды, Тунгатар так же мужественно и преданно воле своего повелителя будет биться с казаками, как это уже бывало не раз. Но уважение воина к воину не подвластно ханам и атаманам, и рождается из отваги их сердец и  оценки боевых качеств друг друга. В свое время Тунгатар имел возможность лишить жизни его – Зарубу, но не сделал этого, оттого что видел его самоотверженность в бою и оценил  то, что противник обладает такими же бойцовскими качествами, как и сам. Сближало и то, что оба прошли испытание волком. И хотя ни один, ни другой не делали попыток сблизиться, а тем более предложить дружбу навеки, какое-то молчаливое согласие протянулось между ними, и понимание с полуслова, полувзгляда.

                  А в стане врага зрела паника…

                  Саип-Гирей, узнав об исчезновении своего верного Джанибека, был вне себя от ярости. Он кричал и топал ногами, рассылая во все стороны дозоры на поиски темника. Но все вернулись ни с чем, не обнаружив никаких следов.

                И только один дозор, которым командовал десятник Курмай, вернулся с докладом о противнике. Он не пошел, как все остальные дозоры, далеко в степь, искать следы отхода большой группы всадников. Курмай, зная отвагу казаков и их непредсказуемость, решил, что они вовсе не покидали место нападения на передовой отряд наянов, а затаились и ждут, пока татары начнут движение, чтобы снова напасть на них.