- А что, у меня есть выбор? Приказывай, хан.

            - Пойдешь в лагерь к своим собратьям-казакам, как ты уже ходил к  защитникам Аштар-Хана. Мне нужно знать, сколько их и где их силы. По возможности, узнать их планы. Мы тебя немного побьем – скажешь, что с боем вырвался из полона и ушел к своим.

            Казак понуро склонил голову в знак согласия…

            Атаманы и сотники казачьего войска собрались на небольшой поляне, укрытой от посторонних глаз высокими увалами и березовой рощицей, которая совсем недавно была местом их третьей засады – теперь уже несостоявшейся.

             Было ясно, что их первоначальный план сработал только на первом этапе. Нужно было заново перекраивать и засады, и все дальнейшие действия. А чтобы знать, где теперь размещать засады, нужен был «язык», причем не простой, а из начальников крымского войска. Который знал бы, что намерен предпринять хан в самое ближайшее время.

          Как-то само собой получилось, что и Ивашко Черкас, и Тунгатар уже после первых стычек с противником в этом долгом походе, оставляли последнее слово за Гнатом, признавая его старшинство. Вот и теперь они внимательно слушали его неспешную речь.

          - Прежде всего, нам нужно укрыться от татарских разъездов, коих число сейчас должно возрасти, ведь хан ничего не знает о наших силах и наших намерениях.

            Татарам нужно показать, но как бы нечаянно, один отряд в четыреста – пятьсот сабель, расположенный вдоль шляха, вроде бы в засаде. Для этого можно использовать вот это, уже готовое место. Обнаружив засаду, причем, довольно крупных сил, вряд ли они станут искать дальше, и пойдут на нее, взяв засаду в кольцо. Чтобы они поверили в нашу хитрость, засаду нужно окружить нашими разъездами, но их нужно немного – всего три - четыре, просто, чтобы татары их увидели. Мы же прикроем засаду основными силами, оставив татарам простор для маневра, и как только они пойдут на наших, мы ударим им в тыл с подготовленных засидок. А наша конница, укрытая до поры в оврагах и балках, ударит во фланги.

            Все это нужно сделать очень быстро, потому что хан не станет мешкать – думаю уже сейчас его разъезды расходятся по склонам и высотам, откуда обзор лучше.

            Сосредоточенно наморщив лоб, Тунгатар сказал:

            - За-ру-ба, моя думала, шта твоя прав. Карошь придумала. Моя людишка буду давать засада – один сотня. Четыр сотня будет в конный отряд иттить.

             - Давай тогда моих две сотни да твоих две сотни для засады выделим, - согласился Черкас, - остальных – в ударный отряд. А своих пластунов я в разъезды отправлю, пусть на увалах маячат.

             - Не надо маячить, нужно двигаться, - перебил его Гнат, - Татары должны только увидеть место, которое охраняется казаками. И ничего при этом не заподозрить. Я думаю, что они пошлют своих наиболее ловких разведчиков, чтобы рассмотреть наши силы поближе – их нужно будет пропустить, даже если разъезды их обнаружат и будет возможность пленить их. Понятно это?

            - Понятно, - кивнул головой Ивашко, - разъясню казакам, что лазутчиков трогать нельзя.

            - Ну, если понятно, то мы так и оставляем укрепленную нашу третью засаду в качестве приманки, а остальные силы уводим и готовим их для решающей сечи. Да, еще вот что, Ивашко. Выдели людей полон отвести подальше, да накормить их, да помощь раненным оказать, какую сможем. Место надо выбрать для них поглуше, да потише. Чтоб татары не наткнулись ненароком…

            - А тебе, брат мой Карыскыр, - Гнат обернулся к ногайцу, - особая задача. Ты ведь можешь подобрать несколько человек, которые смогут проникнуть в татарский стан и похитить там кого-то из мурз? Ну, чтобы и одеждой, и обличьем соответствовали?

            Тунгатар утвердительно кивнул и вдруг широко ухмыльнулся, обнажив ряд ослепительно белых зубов.

           - Так татарский одежда у нас типеря скока хочишь! Можим хот вес твой орда казацкий одет!

            Заруба лишь улыбнулся в ответ, и атаман ногайцев ускакал к своим воинам.

            Получив задания, сотники отправились выполнять их, а Заруба с Ивашкой выехали на увал, с которого виден был шлях и небольшой кусок прилегающей территории. Осмотрев окрестности, Гнат еще раз убедился в своей правоте, и сказал атаману донцов:

            - Не думаю, что сможем мы разгромить здесь татарское войско, но то, что это сражение Саипка-хан запомнит надолго – уверен!

            Вскоре  проскакали мимо них казаки, уходящие в разъезды, и скрылись в ближайшей балке…

            Заруба объезжал расположение засидок, когда услышал в засадной линии какой-то шум. Развернув Янычара, он увидел, что казаки волокут на веревках какого-то человека. Гнат тронул поводья, и Янычар легкой рысью поскакал к толпе.

             В окружении казаков стоял молодой еще парубок в белой изодранной сорочке и казачьих штанах, заправленных в справные чоботы из воловьей кожи. Судя по ссадинам на лице, он успел уже изрядно получить от казаков затрещин.

            - В чем дело? – спросил Гнат, наезжая конем на толпу. – Я же сказал не трогать лазутчиков!

            - Та який вин лазутчик? Це ж Захария Гниденко! Вин же наш, собака! – вразнобой загомонили казаки.

            - Кто-нибудь один говорите, - сказал Гнат. – Давай ты, Сердюк.

            - Оцей гад – Гниденко, - палец Сердюка обличающее уперся в грудь пленного, - года два назад вбыв казака Микиту Гулого. Нажрався горилки и пьяный ни за шо вбыв. А потим втик кудысь. Мы его три дни шукалы в степу, шоб схороныть з Микитою в одний могыли, та не знайшлы. От теперечки объявывся, курва. Сказав, шо втик с татарського полону, а сам справно одягнутый, даже чоботы не сняли с него.

            Заруба спрыгнул с коня, и встряхнув казака за веревки, которыми тот был связан, сказал:

            - Ну, рассказывай, голубь сизокрылый, кто тебя к нам заслал и зачем!  

        - Дозволь, батьку-атаман, отойдем в сторонку. Хочу покаяться тебе.

        - Каяться перед Господом нашим – Иисусом Христом будешь, - сказал Заруба и, повернув пленного, взял за плечо и отвел  в сторону.

           - Батьку, грешен я перед Господом, грешен перед казаками. После убийства Микитки ушел я на Дон, на самую дальнюю заставу, там и прятался. Когда сеча была с татарами, был я в полку правой руки. Врубились мы в татарский строй, но больно много их было – стали одолевать нас. К Дону потеснили, к камышам.

           Словом, струсил я, батьку – атаман. Струсил и позорно бежал с поля боя. Ну, а в степи поймали меня татары. Долго я уже с ними, - Гниденко помолчал, кусая длинный ус. - Подлое дело сделал и в Астрахани. Послал меня хан в город, к защитникам - выведать, что у них и как. Два дня крутился я среди ополченцев, выведал  все и ночью пришел к хану. А через день взяли татары город и сожгли его дотла. Хан сказал дать мне горилки и шмат мяса за это.

           Вот так безладно сложилась моя жизнь. А от дозора твоего я не прятался. Сам увидел их и вышел с повинной головой.

           Казак вдруг упал на колени и уткнулся головой в землю.

           - Господом – богом молю тебя, атаман, - заговорил он глухим голосом, - дай мне умереть с оружием в руках. Не можешь ты представить себе, как я страдаю от вин своих. Душа моя истерзана, нет мне прощения – знаю. Но не погуби, атаман, христианскую душу - дай смертью своей в бою оправдаться перед Богом и людьми!        

         - Встань, казак, - сказал Гнат, рывком поднимая Гниденко с колен. – А судьбу твою мы на Кругу решим. Не вправе я распоряжаться ею. Хотя, лично я считаю, что нет тебе прощения за вины твои.