1 ноября 1941 года части вермахта вошли в Симферополь.

Продолжим знакомиться с протоколами заседаний Крымского обкома ВКП(б). В углу очередного листа значилось: «Севастополь». Заседание проходило 10 ноября 1941 года. Обсуждалось поведение командира партизанского отряда т. Бродского и комиссара т. Гринберга, которые, не вступив в бой, взорвали базы и увели отряд в Севастополь. Виновные получили по выговору и были направлены в армию политбойцами [6, с. 155].

На следующем заседании (23.11.41) рассматривается поведение командира отряда т. Пархоменко и комиссара т. Коваленко, которые также привели свой отряд в Севастополь. Пархоменко исключили из партии, Коваленко получил выговор [6, с. 160].

О каких отрядах идет речь, понять невозможно.

Что же произошло в первые дни оккупации? Какие отряды покинули предписанный район боевых действий?

Обратимся к отчетам самого компетентного человека той поры командующего партизанским движением Крыма А. В. Мокроусова. Буквально по горячим следам 27.11.41 он писал: «Недовольны качеством части подобранных командиров и бойцов отрядов, проявивших себя некоторые, как трусы, а некоторые, как изменники, к последним относятся командир и комиссар Тельманского района, секретарь РК Гринберг, который увел свой отряд на Ялту, объясняя этот предательский поступок нападением на их отряд немцев. Проверкой установлено, что никакого нападения не было, а Гринберг поджег и подорвал свою базу на казарме Туклу сам. При этом уничтожил много (очень) продуктов, кроме пяти бочек вина, сохранившихся до сих пор» [16, с. 7].

Вот что впоследствии писал в своем отчете бывший начальник штаба 4-го партизанского района той поры И. З. Вергасов:

«4-й район партизанского движения согласно плану должен состоять из отрядов: Ак-Мечетского – 120 чел.; Ак-Шеихского – 50 чел.; Бахчисарайского – 100 чел., Куйбышевского – 90 чел., Красно-Перекопского – 100 чел., Лариндорфского – 100 чел., Фрайдорфийского – 80 чел., Ялтинского – 120 чел.

Таким образом, к началу действий должно было быть личного состава района 760 человек. Командиром района назначен т. Бортников, комиссаром т. Селимов, начальником штаба – я.

Фактически благодаря неумелой организации, огульному подбору личного состава, к 10 ноября район уже не имел половины своего состава за счет массового дезертирства при отходе в лес. Сам штаб района не укомплектован, не прибыл комиссар, а командир района т. Бортников абсолютно бестолковый, безграмотный, больной человек» [16, с. 83].

Я невольно вспомнил характеристику на И. М. Бортникова, подписанную Наркомом НКВД за день до начала партизанской борьбы:

Бортников Иван Максимович. 1890 года рождения, член ВКП(б) с 1931 года.

Служил в старой армии с 1915 по 1916 год. С 1916 по 1918 г. был в плену в Германии. В 1919 году участвовал в партизанском движении в Крыму.

В настоящее время работает директором лесхоза. Дисциплинирован, энергичен [84, с. 69].

Мда! Как по-разному характеризуют одного и того же человека. Впрочем, вероятно, И. З. Вергасову из его партизанской землянки все же было виднее, чем из кабинета управления НКВД на улице Горького, 5.

В сообщении на имя секретаря Крымского обкома ВКП(б) В. С. Булатова бывший начальник Главного штаба партизанского движения Крыма И. К. Сметанин писал: «Штаб партизанского движения формировался в период действия партизанских отрядов, так же как и сами отряды формировались частично в период действий, в известной мере стихийно.

Как партизанские отряды, так и Главный штаб к началу боевых действий вооружением и боеприпасами совершенно обеспечены не были» [84, с. 70].

А вот как характеризовал эти же первые дни полковник М. Т. Лобов, человек, не имевший к организации партизанского движения никакого отношения: «Потеря людей в отрядах шла главным образом за счет массового дезертирства местных партизан и очень незначительной части военных в ноябре – декабре 1941 года.

НКВД Крымской АССР и Крымский ОК ВКП(б), очевидно, не совсем четко и продуманно подготовили и организовали партизанское движение в Крыму: провал всех явок, которые были приготовлены; гробовое молчание подпольщиков, якобы оставленных в населенных пунктах; вначале не было связи с местным населением, отсутствовал свой актив, своя агентура; значительно трудно было работать среди колеблющегося болгарского населения и исключительно трудно было работать среди татарского населения; в отрядах ничтожно мало людей из горных и предгорных районов, в основном партизаны были из городов и степных районов Крыма» [84, с. 151].

Сотрудник НКВД И. З. Харченко: «Сейтлерский отряд 4–5 ноября с одним погранполком полным составом, оставив свои базы, начал отступать через Улу-Узень – Алушту на Севастополь. При этом растеряли личного состава 75 %, потеряв все базы, и 10–11 ноября «возвратились» партизанить. Биюк-Онларский отряд, при первом обстреле группой немцев в 15–20 человек, разбежался по лесу, и в результате ушло 60–75 % личного состава по домам, в том числе секретарь РК ВКП(б) и председатель РИК» [16, с. 95].

Прежде чем делать выводы о том, что же действительно произошло в крымском лесу в ноябре – декабре 1941 года, давайте определимся с терминами (названиями партизанских отрядов) и немного вспомним, как все задумывалось изначально.

Как мы уже знаем, за основу была положена следующая схема: вся горно-лесная часть делится на пять районов, а уже в районе размещаются несколько партизанских отрядов.

Так появился совершенно нетипичный для всей истории партизанского движения в СССР термин «Командир партизанского района». В связи с тем, что партизанские отряды создавались абсолютно всеми районными комитетами ВКП(б), то совершенно стихийно за ними закрепились названия административных районов формирования: Бахчисарайский отряд, Зуйский отряд, Карасубазарский отряд и т. д. Как известно, стихийное название – самое точное. Следует вспомнить, что история русской профессиональной армии тоже начиналась с подобных названий. Преображенский и Михайловский полки Петра І получили свои имена от подмосковных сел Преображенское и Михайловское, откуда в них набирались рекруты. В дальнейшем принцип трансонимизации – перенос в название полка названия населенного пункта, в котором он формировался, стал главенствующим и самым долговечным. Мы помним, что и в Бородинском сражении, и в Альминском, и в обороне Севастополя, и под Мукденом фигурируют полки, несущие в своих названиях память о тех или иных городах Российской империи.

По замыслу организаторов партизанского движения число отрядов в Крыму должно было соответствовать числу райкомов ВКП(б) – двадцать девять, но оказалось, что к началу оккупации на 1.11.41 года в лес прибыло только двадцать четыре отряда. Красноперекопский, Лариндорфский, Фрайдорфский, Куйбышевский по разным причинам сформированы не были. Уже 02.11.41 прекратили существование Тельмановский и Сакский партизанские отряды, но зато к 15.11.41 были сформированы три новых из числа оказавшихся в лесу красноармейцев. Примечательны их названия: 1-й Красноармейский, 2-й Красноармейский…

Появление в крымском лесу огромного числа командиров и политруков Красной армии, а также значительного числа красноармейцев, краснофлотцев и пограничников не характерно для партизанского движения СССР в целом, и потому требует отдельного пояснения.

Несмотря на поступившую 30 октября 1941 года директиву Москвы: «Всеми силами удерживать Крымский перешеек», фронт покатился окончательно. Если по всей линии советско-германского фронта отступление наших войск осуществлялось строго в одном направлений – на восток, то командиры находящихся в Крыму частей стояли перед дилеммой: «Куда отступать? На юг или восток? На Севастополь или Керчь?»

Части Приморской армии, только недавно прибывшие из Севастополя, приняли решение пробиваться назад. Остатки войск 51-й армии двинулись на Керчь. Входившая в состав 51-й армии 172-я дивизия, сформированная из ополченцев Симферополя, по логике событий, тоже должна была уйти в сторону Керченской переправы, но полковник И. А. Ласкин, после консультаций с командованием отдельной Приморской армией, самостоятельно принял решение отходить на Севастополь.