Выгрузились в конце восстановленного пути в лесу, где-то юго-западнее Брянска. Далее нужно было идти пешком.

Шли долго, не менее двух недель, очевидно, следом за продвигавшимся фронтом. Проходили разоренными деревнями, от изб оставались только печи и трубы, жители деревень приходили из лесов, рыли землянки, где ютились вместе с сохранившейся живностью — курами и козами. Изголодавшиеся, оборванные, страдавшие от отсутствия соли, они встречали нас исключительно приветливо, нередко на привалах появлялся самогон и устраивались «посиделки».

В составе сухого пайка часто присутствовала сушеная соленая рыба, по виду похожая на леща. Если ночевка выпадала у деревни, я обычно предлагал хозяйке какой-нибудь избы сварить из этой рыбы картофельный суп для совместной трапезы. Это предложение всегда принималось с охотой.

На одном из лесных привалов нам раздали очередную порцию сухого пайка. А в его составе было сало, упакованное в деревянные ящики, обильно засыпанные крупной солью. После распаковки соль частично высыпалась на траву и оставалась в раскрытых ящиках. Нас окружили деревенские дети и стали собирать соль из ящиков и прямо с земли в оттопыренные подолы рубах и платьев. Я не знал того, как мучительно было им обходиться без соли!

Проходили мы также лесной район, почти не затронутый войной: он был в стороне от дорог, и немцы его миновали (иногда заглядывали к ним полицейские патрули, грабили и убывали восвояси). Здесь нас щедро кормили, и мы отогревались в теплых избах. Угощали картошкой, запеченной в русских печах, и мочеными ягодами.

В одной из таких деревень я ночевал в избе старосты, который, занимаясь плетением лаптей, рассказывал о жизни в оккупации.

До этого я знал, что на занятой врагами территории староста и полицай — это прислужники оккупантов, терроризировавшие местное население. Оказалось, что все на самом деле неоднозначно. Естественно, были и откровенные изменники, строившие свое благополучие на страданиях земляков, всячески стремившиеся услужить новым хозяевам. Если они не успевали сбежать вместе с отступавшими германскими войсками, местные жители сами расправлялись с ними. Но такими были отнюдь не все.

Зачастую жители сами выбирали старост из числа авторитетных сельчан, уговаривая их занять этот пост. Такие старосты, внешне демонстрируя свою лояльность немецким гарнизонам, пытались сделать все возможное для облегчения жизни односельчан. Вместе с председателем или бригадиром колхоза (немцы не распускали колхозы, считая, небезосновательно, что так проще конфисковывать часть урожая) они скрывали часть произведенной продукции, организовывали тайные делянки, засеваемые зерном и овощами, в глухих лесных угодьях прятали скот.

Таким старостой был и хозяин избы. Он с горечью говорил о том, что с приходом советской власти ему предстоит отвечать за свои поступки, хотя изменником он себя не считает.

Столь же неожиданным для меня оказалось то, что и полицаи далеко не всегда были только прислужниками оккупантов. Нередко сами жители уговаривали кого-либо из молодых односельчан поступить на службу немецкой комендатуре. Такие, по мере возможности, старались принести пользу: извещали заблаговременно о готовившихся акциях (карательных противопартизанских действиях, мобилизации молодежи для отправки на работы в Германию и прочее).

Помню только что освобожденный город Клинцы. Здесь находился какой-то крупный немецкий штаб: улица, по которой мы проходили, была усеяна бумагами из рассыпавшихся папок, обрывками карт. В лесу за этим городом мы достигли наконец места своего назначения. Здесь расположились на отдых и для пополнения дивизии 2-го гвардейского кавалерийского корпуса.

В начале сентября 1943 года войсками армии генерала Болдина был осуществлен прорыв германской обороны на брянском направлении, и в образовавшуюся брешь были введены дивизии 2-го гвардейского кавалерийского корпуса с задачей перерезать железную дорогу Брянск-Смоленск, захватить переправы через Десну, уничтожить базы снабжения, линии связи, блокировать пути отступления противника.

Кавалеристы, действуя во вражеском тылу, в направлении на Жуковку, разгромили станцию Бетлица, где стояли эшелоны с боеприпасами и пополнением. Не задерживаясь, устремились к Десне, по пути громя обозы, тыловые службы и отдельные гарнизоны.

Части Ставропольской (4-й гвардейской) дивизии корпуса внезапно появились в Гришиной Слободе, в коротком ожесточенном бою взяли станцию, захватили огромные склады и с десяток эшелонов, во многих местах взорвали рельсы. Одновременно части 3-й и 20-й дивизий переправились через Десну, захватили Рековичи, блокировали железную дорогу. В результате противник остался без снабжения, и часть группировки его войск оказалась в полуокружении.

Задача, поставленная кавалерийскому корпусу, была в основном выполнена, но цена, которую пришлось заплатить, оказалась очень высокой. При выходе из рейда после прорыва через боевые порядки войск противника, превосходившего численностью и вооружением (кавалеристы, как всегда в рейдах, располагали только стрелковым оружием и шашками), в строю оставалось менее половины численного состава.

18 сентября 1943 года был опубликован приказ Верховного главнокомандующего:

«2-й гвардейский кавалерийский корпус генерал-майора Крюкова в боях при форсировании реки Десна 11–15 сентября 1943 года показал образцы отличной боевой выучки, стойкости и умения маневрировать.

Части корпуса, прорвавшись в тыл противника, форсировали реку Десна, захватили плацдарм на западном берегу этой реки и удерживали его в течение четырех дней до подхода нашей пехоты, отбив многократные контратаки крупных частей немцев, поддержанных танками и авиацией.

За смелые и решительные действия при форсировании реки Десна представить 2-й гвардейский кавалерийский корпус к награждению орденом Красного Знамени.

20-ю Краснознаменную ордена Ленина кавалерийскую дивизию из состава упомянутого кавкорпуса преобразовать в 17-ю гвардейскую Краснознаменную ордена Ленина кавалерийскую дивизию. Командир дивизии генерал-майор Курсаков Павел Трофимович. Преобразованной гвардейской дивизии вручить гвардейское знамя».

Дивизии корпуса были выведены в тыл для отдыха и пополнения, частью которого был и наш «ковровский» маршевый эскадрон.

Ранее я рассказывал лишь о том, чему сам был свидетелем, и о тех событиях, в которых непосредственно принимал участие. Происходившее в масштабах «театра военных действий» мне — рядовому бойцу, кругозор которого ограничивался видимым из-за бруствера окопа, — не могло быть известным. И далее я буду придерживаться этого правила.

Здесь же я сознательно его нарушил, рассказывая о событиях, происходивших на целом участке фронта, о которых узнал уже много лет спустя после войны, из книги С. Н. Севрюгова — начальника штаба 20-й (17-й гвардейской) дивизии, — бесед с начальником артиллерии корпуса генералом В. Э. Шомоди, командирами полков К. П. Игнатьевым, И. И. Гудымом.

Дело в том, что в многочисленных трудах по истории Отечественной войны и мемуарах командующих фронтами и армиями крайне редко упоминаются действия кавалерии, в том числе и 2-го кавалерийского корпуса. Мне неоднократно приходилось слышать от офицеров-фронтовиков о том, что им об участии кавалеристов в боевых действиях ничего не известно, да и на передовой их-де не встречали. И это понятно: ведь, как правило, кавалеристы совершали глубокие рейды в тылы противника, а если приходилось держать оборону на отдельных участках фронта, то на переднем крае они ничем не отличались от пехоты.

Может быть, это выглядит наивно, но мне — бывшему кавалеристу — принижение участия кавалерии в войне попросту обидно.

Нашу колонну встретил старшина из штаба корпуса, указал место расположения — на опушке соснового леса перед невспаханным полем, зарастающим кустарником. Передал распоряжение соорудить землянки и ожидать указаний. Землянки разместить среди деревьев, не выходя за пределы леса, чтобы не демаскировать наше расположение.