— Что же? Говорите!

— Я тихонько толкал ее вон, а она упиралась, все требуя пить… Кстати сказать, она не заплатила за вино… но я не требовал с нее. Но в ту минуту, когда она уже была на тротуаре, она пошатнулась, так как была совсем пьяна, упала и вышибла у меня окно… Я рассердился и крикнул: «Ну, ты старая волчица, ты мне развалишь весь дом!…» Вы понимаете, я был рассержен… Едва я сказал это, как вдруг я получил великолепный удар кулаком в переносье… У меня искры из глаз посыпались… Но, однако, я не был настолько оглушен, чтобы не видеть здоровенного дьявола, который схватил старую ведьму, как узел с бельем, взвалил ее себе на плечи и, не обращая на меня никакого внимания, бросился бежать в сторону набережной…

— И вы пошли за ним?

— Вы думаете? Нет, я был доволен одной зуботычиной и пошел спокойно спать!

— Но тогда какие же сведения?…

— Подождите! Сейчас дойдет очередь и до этого. Знаете, что я узнал на другой день утром? Что на углу набережной и улицы Арси был большой пожар, целый этаж сгорел… И кто поджег? Та старая ведьма, «Поджигательница»… Я не говорю, что она сделала это нарочно… Она была слишком пьяна… Но она, верно, как-нибудь обронила искру… К тому же она, уходя, просила у меня спичек для трубки…

Жак поспешно поднялся.

— Она не сгорела?

— Нет. Только, говорят, она порядком попортилась… и потом совсем будто помешалась… Ну, да это меня не касается…

— Благодарю вас, — сказал Жак. — Я найду эту женщину, и у нее…

— Счастье ваше, если вам удастся у нее что-нибудь разузнать…

— Я попытаюсь. По всяком случае, я вам очень благодарен за те сведения, которые вы мне сообщили… Надеюсь, что мы еще увидимся, и если мне понадобится ваша помощь…

— К вашим услугам… Только, в свою очередь, не можете ли вы оказать мне маленькую услугу?…

— С удовольствием!… Какую?

— Вы знаете, на рынке есть погребки, которые не запираются всю ночь. Я хотел бы тоже иметь на это позволение.

— Но я здесь при чем? — спросил Жак.

— Ну, да, говорите! У вас есть связи там, на Иерусалимской улице… Одно словечко, и…

— Да, вы правы… Я попытаюсь… Я увижу…

— Вы можете сделать кое-что получше…

— Что?

— Передать мою просьбу… О! Она уже готова… Это не трудно ведь?… Да? Вы сделаете, вы добрый малый!

И кабатчик почти силой всунул в его руку прошение.

Что делать? Отказать, значило признаться в обмане…

— Хорошо, я берусь за это! — сказал Жак с воодушевлением.

— Еще стаканчик!…

— Благодарю вас! Вы говорите, что сгоревший дом…

— На углу набережной и улицы Арси… Это легко найти.

Жак поспешно вышел, пожав на прощанье руку кабатчику, который и слышать не хотел о плате за выпитое вино.

— Ну, наконец-то, убрался! — проворчал кабатчик, когда дверь заперлась за Жаком. — Туда же, ломается еще!… А сам ни к черту не годен!

Между тем Жак спешил на-улицу Арси.

Не отдавая себе отчета почему, но он отчаянно цеплялся за эту последнюю спасительную доску. Он надеялся найти Дьюлуфе и через него отыскать дядю Жана.

В ту минуту, когда он вышел на набережную, печальное зрелище представилось его глазам.

Читателям известен уже угловой дом улицы Арси. Там мы видели Волков, распределяющих добычу. От этого дома оставалась только груда развалин, над которой все еще поднимался к небу густой едкий дым. Это убежище бедности и порока было разрушено в несколько часов…

Но печальнее всего было то, что пострадали и соседние дома, населенные по большей части честными рабочими, ищущими возможность, как можно дешевле разместить свое семейство и свое убогое имущество.

Один день разрушил и уничтожил все, что годами с таким трудом они накапливали ценой лишений…

Если бы хоть инструменты были спасены! Но нет, человек спасает прежде всего тех, кто дорог его сердцу. Он думает только о тех, кого он любит…

Большая ошибка! — скажет филантроп. — Прежде чем спасать жену и детей, надо подумать о том, что могло бы обеспечить их существование…

В ту минуту, когда Жак подошел, перед одним из соседних домов собралась куча людей. Все они взволнованно говорили.

— Они ее уведут! — кричала одна женщина. — И слава Богу! Ведь эта нищая подожгла дом…

— Но она сама сгорела! Говорят, что она умирает…

— Какое нам до этого дело? Она умрет так же успешно в тюрьме, как и здесь!

— В тюрьме! Скажите лучше, что надо бы помешать ей околеть своей смертью, чтобы иметь возможность отправить ее на гильотину!

— Эта тварь меня разорила!

— В тюрьму ее!

Крики гнева и яростные проклятия слышались каждую минуту все громче и настойчивее.

Вдруг воцарилось молчание.

Из дома вышли полицейский комиссар и следователь. Перед ними шли два жандарма, раздвигая толпу.

— Эта женщина не принадлежит более правосудию, — сказал комиссар. — Ее будет судить один только Бог…

Ропот неудовольствия послышался среди толпы.

— Она умерла?… Ей повезло!

Жак подошел к комиссару.

— Скажите, пожалуйста, эта женщина умерла? — спросил он, поднося руку к шляпе.

Чиновник взглянул на него с удивлением. Какая связь могла существовать между этим хорошо одетым господином и умирающей старой нищей?

— Вы не доктор ли? — спросил он в свою очередь.

— Да, — отвечал смело Жак.

— Что ж, по правде сказать, — продолжал комиссар, понижая голос, — эта несчастная так мучится, что бесчеловечно было бы арестовать ее… Я убежден, что ей остались едва ли несколько часов жизни. Впрочем, я велел присматривать за ней, и в случае, если мои предположения не оправдаются, я исполню свой долг.

— Могу я увидеть ее? — спросил Жак.

— Конечно, — сказал комиссар, — тем более, что вы доктор. Вы окажете большую услугу правосудию, если вам удастся помочь ей хотя бы немного. Я убежден, что эта женщина принадлежит к шайке преступников, которая до сих пор не попадается нам в руки… Пропустите доктора к умирающей, — прибавил он, обращаясь к жандармам.

— На втором этаже, господин, — сказал ему жандарм, указывая на лестницу.

Жак поднялся наверх. Его сердце сильно билось, однако надежда узнать что-нибудь о Дьюлуфе или дяде Жане придавала ему сил.

Толкнув полузакрытую дверь, он вошел в комнату, где лежала несчастная.

Как бы ни было велико совершенное ею преступление, наказание было слишком ужасно!

Она была чудом спасена от верной смерти. Смелые люди успели вытащить ее из-под пылающих развалин.

Она была еще жива, если можно было назвать живой бесформенную массу, от которой сама смерть, казалось, отступала с ужасом.

Она лежала на толстом слое ваты.

По странной игре случая, лицо ее пострадало менее всего. Хотя и опухшее, оно сохраняло, однако, человеческий вид. Но опаленные веки, казалось, не могли открыться. Фиолетового цвета губы были уродливо раздуты. Это было ужасно!

Увидев ее, Жак вздрогнул и должен был схватиться за стену, чтобы не упасть.

Он, превозмогая жуткое впечатление, усиливающееся еще едким запахом горелого мяса, подошел к несчастной и склонился над ней.

Она его не слышала и не видела.

Он произнес имя Дьюлуфе.

Она оставалась неподвижной. Только ее дыхание стало еще более хриплым и прерывистым…

В эту минуту Жак услышал шаги на лестнице.

Вскоре дверь отворилась и вошел жандарм в сопровождении трех женщин.

Одной из них была маркиза Фаверей, как всегда одетая в черное, с бледным, как бы изваянным из мрамора, лицом. Ее сопровождали две молодые девушки: одна с белокурыми волосами, другая — черноглазая брюнетка.

Это были Люси де Фаверей и ее подруга Полина де Соссэ, сирота, для которой маркиза была второй матерью.

Как могла попасть сюда маркиза? Лишенная всякой радости в жизни, она старалась заглушить душевные мучения, делая добро, облегчая участь страждущих.

Мы уже знаем, что она организовала общество, целью которого была беспощадная борьба со злом.

Но это было еще не все. Никогда никакая сестра милосердия не проявляла большего участия, когда нужно было, насколько это позволяли возможности, загладить последствия бедствий, так часто обрушивающихся на бедных.