— Почему вы сомневаетесь в его титуле? Разве он не рассказал вам свою историю, не показывал вам бумаг?
— Да, но бумаги можно подделать…
— О, герцог, неужели вы думаете, что фальсификаторы в самом деле существуют? Да, в вас слишком мало снисходительности к людям…
Де Белен гневно топнул ногой.
— О, Сильвереаль не ошибся!
Она взглянула на него с удивлением.
— Каким образом почтенный барон попал в эту историю? — спросила она.
— Он мне сказал, что Жак — ваш любовник!
Герцогиня еще более побледнела и поднялась.
— Если бы это и было так, разве я не вольна в своих поступках?
— Вольна?… Конечно, вы вольны погибнуть, став любовницей преступника!
— Кто дал вам право обвинять этого человека?
— Кто дал вам право защищать его?
Несколько минут длилось молчание. Борьба началась.
Де Белен вынул из кармана письмо Манкаля и подал его герцогине.
— Читайте, — сказал он.
Она брезгливо взяла в руки лист бумаги.
Читатели помнят ловко составленные выражения этого письма.
«Милый Шерлю, — писал Манкаль, — не забывайте моих указаний. Я уеду на несколько дней… Наши дела требуют временного исчезновения… Пасите хорошенько Белена. Когда придет время, мы сумеем заглянуть в его делишки… У него карман туго набит, не мешает облегчить его».
Читая эти циничные наставления, герцогиня задумалась. Она вспомнила слова, сказанные Манкалем, когда он предлагал ей союз:
«Я хочу, чтобы этот человек любил вас и чтобы вы его ненавидели, как и я».
Значит, этот дьявольский план, которому она обещала поддержку, начал приводиться в исполнение! Она поняла, что единственной целью негодяя было ложно обвинить Жака, скомпрометировать, погубить его!
Сердце ее сжалось, кровь бросилась в голову…
В этой испорченной натуре, казалось, вспыхнул долго тлевший огонь. Это был взрыв страсти, против которой она была бессильна.
И в то время, как ее лоб горел, а кровь бежала по жилам, как расплавленный металл, она призвала себе на помощь то хладнокровие, которое было ее главнейшим оружием. Скрывая пламя глаз опущенными ресницами, она произнесла ровным, безразличным голосом.
— Что же вы сделали?
— Что я сделал? Я доказал негодяю, что я не такой простак, над которым можно смеяться… Я выбросил его за дверь!
— Вы его выгнали? — спросила медленно герцогиня.
— И сегодня вечером весь Париж узнает, что за человек этот граф Шерлю… А Манкаль исчез!… Предполагают, что он умер… Что мне до этого?… Если он жив, я его презираю, так же, как и этого Жака… Но, в последний раз, скажите мне прямо, любите ли вы этого человека? Если вы его сообщница, значит, вы мой враг, и тогда, клянусь Богом, я уничтожу вас всех: и их и вас, герцогиня де Торрес!
— Герцог де Белен! — произнесла Изабелла глухим голосом. — Вы напрасно грозите… Я вас выслушала. Теперь выслушайте вы меня… Нет, я не способствовала этому замыслу, которого я не понимаю… Нет, я не была вашим врагом… Но я вам запрещаю, слышите, запрещаю, касаться Жака де Шерлю!
— Вы его любите!
— Да!
— Вы! А! Вот это великолепно!
И де Белен принужденно рассмеялся.
— Впрочем, — продолжал он, — все ваши любовники кончают преступлением или самоубийством. Вы его убьете — и правосудие будет совершено!
Рука герцогини легла на плечо де Белена, и он почувствовал в ее хрупких пальцах сверхъестественную силу.
— Правосудие будет совершено! Да, пусть будет так, — сказала она. — Если вы попытаетесь погубить Жака… Жака, которого я люблю… Тогда знайте, герцог де Белен, трупы поднимутся из могил, чтобы наказать вас! Труп человека, которого вы пытали, чтобы вырвать у него тайну, труп ребенка, которого вы бросили в пропасть…
— Гадина! — крикнул в бешенстве де Белен и, схватив висевший на стене кинжал, бросился на герцогиню.
Но она была уже у дверей и бросила громким, спокойным голосом:
— Велите кучеру подавать!
Де Белен выпустил из рук оружие, которое упало на ковер.
— До свидания, герцог, — сказала Изабелла, — и помните…
В то время, когда экипаж мчался в Париж, она увидела в лесу неясную тень. Мрачное предчувствие сжало ее сердце…
Остальное известно. Она приехала вовремя. Жак был спасен!… Жак принадлежал ей!
22
МЕРТВАЯ РЕКА
Порывы холодного ветра проносились над Парижем, смешивая свой зловещий вой с глухим шумом засыпающего города.
Пробило полночь.
И теперь еще существует на левом берегу Сены, за улицами Муфтар и Монтан Сент-Женевьев странная, дикая местность, напоминающая те азиатские пустыни, на которые, по преданию, в день гнева Божьего сошел истребительный огонь.
Не сочтите, читатель, эти строки за одну из любимых романистами гипербол! События, которым мы посвятим следующие главы нашего рассказа, произошли в местах незнакомых парижанам, слишком занятым или слишком беззаботным, чтобы покидать центр города.
В описываемую эпоху Париж был еще окружен стенами, прорезанными монументальными заставами, остатки которых можно еще видеть у домов Виллеты и у Итальянской заставы. Город задыхался в стенах и, однако, не осмеливался шагнуть за их пределы.
Исключая несколько дешевых ресторанов, за стенами не было, особенно на левом берегу, ничего, кроме полуразвалившихся жалких хижин на узких, грязных улицах. Это был настоящий город нищеты и порока.
Деятельность полиции была там весьма затруднительна, надзора почти никакого…
Бютт-де-Кайль был убежищем бесчисленных индивидуумов, изгнанных из общества, скрывавшихся как хищные звери, ждавших удобной минуты броситься на город, возбудивший их преступные инстинкты.
Этот Бютт-де-Кайль существует еще и теперь, правда, в улучшенном виде. Холм круто поднимается, а потом вдруг опускается почти отвесно, и с его вершины открывается вид на обширную равнину без растительности и жилья, если не считать немногих развалин, кое-где выделяющихся темными пятнами на местности.
Спустимся вниз…
Почва равнины вся изрыта, и в канавах стоит грязная, гнилая вода, над которой кружатся тысячи насекомых. Отвратительное зловоние разносится далеко вокруг…
Далее протекает правый рукав Бьевры. На левом берегу возвышаются несколько строений, сараи из грубо отесанных бревен, красильни, дубильни, которые кажутся заброшенными благодаря запущенному виду и покрывающей их плесени… Вдали выделяется силуэт Бисетра.
На другом берегу продолжается та же равнина, изрытая, монотонная. Это нечто вроде острова, так как Бьевра разделяется на два рукава. Почва кажется еще более бесплодной, еще более печальной. Наконец, мы достигаем берега второго рукава Бьевры. Кто дал ему это ужасное имя: «Мертвая река»?
Никогда название не было более подходящим. Здесь царит трупный запах. Повсюду мрачная тишина, нет ни жилья, ни фабрик, сама природа кажется мертвой.
Взглянув на Мертвую реку, можно подумать, что она не течет. Ее мрачные воды блестят, как сталь…
В эту ночь было сухо. Порывы ветра уничтожали последние остатки влажности почвы. Было темно, так как небо было сплошь затянуто тучами.
На берегу Мертвой реки существовали некогда дубильни, но самые строения давно уже исчезли, остались только ямы, до половины наполненные обломками и мусором.
В одной из этих ям сидели три человека, слабо освещенные желтоватым лучом фонаря.
Мы знаем этих троих людей.
Один из них высок, силен, с формами атлета — это Дьюлуфе, сообщник Бискара, беглый тулонский каторжник. Двух других мы видели в таверне «Зеленый Медведь» в то утро, когда Жак был невольным свидетелем странной сцены между ними.
Это Бибе и Трюар.
— Это не может так продолжаться, — сказал вдруг Бибе, — лучше быть на каторге, чем околевать здесь с голоду!
— Да, это правда, голодно, — заметил Трюар.
— Ну, а ты Кит, что же ты молчишь? — спросил Бибе. Дьюлуфе не отвечал. Полулежа, он подпер голову обеими руками и, казалось, не воспринимал ничего, что происходило вокруг.
