И снова Карлос вытянулся, как капрал перед командиром, и слегка поклонился.

Потом мы еще немного побродили среди стеклянных шкафов с изящными моделями крейсеров и линкоров постройки начала века.

– Интересно, они похожи на плавучие фабрики, не правда ли? – сказала Элизабет. – Все эти дымовые трубы, и лестницы, и всякие трубопроводы. Промышленное общество отправилось в море. – Она повернулась к донне Маргарите. – Что мы собираемся посмотреть в Вене?

– Наш друг, некий капитан Паркер, живет там и внимательно прислушивается ко всяким слухам. Он думает, ему удалось напасть на след какой-то замечательной вещи, – ответил Карлос.

– Это относится к тому периоду, которым я занимаюсь? спросила Элизабет.

– Он так думает.

– И у вас нет никакого представления?.. Ну, ладно, увидим, что нам покажут. Если мы закончили, можно мне уйти и начать звонить?

Донна Маргарита кивнула.

– Карлос сообщит вам о поезде.

Элизабет ушла. Я задержался только для того, чтобы получить деньги и один из чемоданов донны Маргариты (Я был убежден, что лучше упаковать портрет Кордобы прямо у Фаджи, чтобы потом до Цюриха не перепаковывать) и сказал, когда собираюсь вернуться назад.

С моря медленно поднимался туман и где-то безнадежно гудел корабль.

В шестом часу я отправился в Падую в медленно ползущем холодном поезде – к тому времени и туда дополз туман. Он проникал сквозь двери железнодорожного вокзала большими клубами дыхания зимы, и автомашины снаружи пронзительно вскрикивали, как испуганные птицы.

Мне понадобилось десять минут, чтобы найти такси, и еще три, чтобы уговорить водителя ехать в ту сторону, где жил Фаджи. Не думаю, что ему не понравилось направление; просто он предпочитал сидеть там, где сидел, и жаловаться на судьбу. Туман часто так действует на людей.

И к дому Фаджи мы не подъехали – только до места, где кончалась главная дорога, так что оставшиеся несколько сотен метров мне пришлось идти пешком по узким улочкам. Он не поедет туда, синьор, там невозможно развернуться и если навстречу помчится грузовик без огней, тогда… Я заплатил этому негоднику строго по счетчику, не дав ничего на чай, и почувствовал себя гораздо лучше, когда двинулся пешком. Туман часто так действует на людей.

К тому времени почти стемнело, если не считать, что туман, казалось, слегка светился. Я пробирался от одного освещенного участка улицы до другого, один раз потерял дорогу и наконец добрался до большой входной двери, напоминавшей дверь в храм. Слышно было, как далеко в доме слабо звенит колокольчик, и после довольно продолжительного ожидания кудрявый молодой человек открыл мне дверь.

В этот раз я не заслуживал того, чтобы производить на меня впечатление, поэтому сразу же был сопровожден в кабинет. Картина Пуссена была уже там, освобожденная от рамки и стекла, тогда как портрет Кордобы (или как его там) наполовину завернут в вату, полиэтилен и мешковину.

Фаджи с пушечным грохотом откашлялся и выбрался из-за письменного стола.

– Этот туман – он меня просто убивает. Вы, наверное, привезли его из Англии, нет?

– Естественно. Специально, чтобы убить вас. А как насчет пистолета?

– Ах, да. А вы принесли деньги?

Я положил семьсот долларов Харпера на стол. Он посмотрел на меня, потом, шевеля губами, начал пересчитывать деньги. Последнюю десятидолларовую бумажку я задержал у себя в руке.

– Пистолет, Фаджи.

Он как-то туманно улыбнулся и достал его из ящика стола. Но я не взял.

– Другой пистолет, Фаджи. Пистолет Вогдона.

Он похлопал себя по лбу.

– Я старею. Я все время что-то забываю. Видимо, я умираю. Да. – Он сунул дешевый французский седельный пистолет обратно в ящик и вынул настоящий.

И вот я получил его. Получил их. Ну – почти. Но даже он сам по себе, его вес, балансировка, искусная отделка высококвалифицированного мастера… Видимо, что-то отразилось на моем лице, раз он спросил:

– Вы продадите его гораздо дороже, верно?

Я пожал плечами.

– Может быть. А вам известно его происхождение?

Теперь он пожал плечами.

– Не знаю. Я никогда не спрашиваю такие вещи.

Черт бы его побрал. Наверняка он пытался проследить его путь, чтобы найти пару; любой бы сделал то же самое. И он понимал, что я это знаю. Но его манера состояла в том, чтобы измотать вас с помощью всяких мелких уловок, вроде попыток «забыть», до тех пор, пока вы не устанете и ему не удастся что-то на этом заработать. Но со мной такие номера не проходили.

– Ну… может быть, мне повезет. – Но мне уже повезло, ты, старый изворотливый плут. Я распахнул плащ и засунул пистолет за пояс. Он был слишком велик – это не короткоствольный специальный пистолет для детективов – и торчал бы у меня из кармана на добрые шесть дюймов. А кроме того, у меня в кармане уже был пистолет.

Я повернулся к картинам. – Теперь я займусь ими.

Он протянул дрожащую старческую руку.

– Пожалуйста, десять долларов.

– О, простите. Должно быть я забыл. – Я отдал ему последнюю банкноту. Ну, ладно. Делать дела так, как их делает Эдвин Харпер, через некоторое время становилось ужасно скучно.

Фаджи нажал кнопку на письменном столе, появился молодой человек и начал заворачивать портрет Кордобы. Старик разобрал какие-то бумаги на столе и подошел ко мне с двумя конвертами в руках.

– Вы хотите получить расписки, не так ли?

– Да.

Я вынул из кармана два банковских поручения, мы обменялись документами и начали их подозрительно читать. На расписке, относящейся к картине Пуссена, было несколько пустых мест – так и должно было быть, ведь он не знал точного адреса, по которому следовало отправить картину, но их было не так уж много.

– Вы снова кое-что забыли, Фаджи. Доставка должна быть осуществлена в течение трех недель и весь риск за ваш счет. Именно на этом настаивает мисс Уитли.

Он поднял глаза с совершенно невинным видом, мятый окурок сигареты подрагивал у него в губах.

– Но она этого не говорила.

– Не пытайтесь выкрутиться, дружище. Я с ней разговаривал.

Конечно, я не говорил с ней, но не могло быть сомнения, что она не сделает такого рода ошибки.

Он снова пожал плечами.

– Ну, если вы хотите, чтобы я прошел пешком весь путь до Цюриха, собственноручно неся картину… Сквозь этот туман…

– И снег в Альпах. Не забывайте про снег.

– Так я предпочту умереть каким-либо другим способом. А когда это случится, не имеет никакого значения. Пожалуйста, напишите адрес.

Я попытался написать адрес в отведенном для этого пункте, но там было мало места.

– Нужно это напечатать.

– Это будет стоить дополнительных затрат, дополнительных расходов. – Он вздохнул, снова зажег сигарету и откашлялся. – Это меня разорит.

Просто для того, чтобы подразнить его, я вытащил горсть монет и протянул ему пятьсот лир. Черта с два это его раздразнило; он просто спокойно отправил их в карман. Мне следовало лучше знать его, прежде чем пытаться оскорбить таким образом. Теперь рассердился я.

Молодой человек все еще продолжал зашивать мешковину. Мы подождали, пока он закончит; было совершенно очевидно, что Фаджи не сам печатает на машинке – да той в комнате и не было.

Некоторое время спустя он спросил:

– А пистолет вы продадите богатому американцу, не так ли?

– Может быть. А может быть, подержу его у себя, пока не подберу ему пару.

Он улыбнулся.

– Ну конечно, вы ее легко найдете.

– Не будьте так чертовски уверены, что я этого не сумею! – глупо говорить такие вещи, но видимо он все-таки меня рассердил. Мне хотелось задеть его за живое. И удалось это сделать. Его лицо окаменело, если не считать блеска глаз.

Я пытался как-то исправить положение, делая вид, что просто похвастался.

– Я занимаюсь старинным оружием всерьез. Гораздо серьезнее, чем огромная толпа чрезмерно богатых хамов, которые сейчас постоянно путаются под ногами. Если пистолет находится где-то в Великобритании, у меня значительно больше шансов обнаружить его, чем у прочих.