И, словно отвечая на его мысль, Мьеньонь сказал:

— Включим нагрев.

Он протянул руку и повернул маленькую рукоятку на поясе костюма Широкова.

Широков тотчас же почувствовал тепло. Материя, плотно облегающая все тело, равномерно нагревалась. Через несколько секунд ему стало жарко.

— Надо уменьшить немного, — сказал он.

— Сейчас откроем шахту, — ответил Мьеньонь.

Дверь внутрь корабля закрылась. Широков не видел, как скользнула и исчезла заслонка над головой, но он догадался об этом по холоду, хлынувшему в кабину.

— Усильте нагрев, — сказал Мьеньонь, невидимый в темноте.

Широков нащупал рукоятку и немного повернул ее. Стало опять тепло.

Площадка лифта быстро поднялась, и они очутились на поверхности шара.

В памяти Широкова и Синяева он сохранился как белый. В первое мгновение они не поняли, почему шар стал совсем черным, потом сообразили, что звездолет ничем не освещен.

Кругом была мгла. Бесчисленные точки звезд блестели повсюду. Все пространство казалось сверкающим от их света, но люди не видели друг друга.

Ярко вспыхнули шарики на шлемах каллистян. Их свет был ослепительно белым. Словно вырвавшись из мрака, появилась часть металлического корпуса звездолета. Широков и Синяев включили свои лампы.

Темнота, казалось, еще плотнее сгустилась вокруг них. Расходящиеся лучи света, ясно видимые, как лучи прожекторов, от движений людей шевелились, как живые. Когда кто-нибудь поднимал голову, луч его лампы срывался с шара и мгновенно пропадал, словно поглощенный окружающей мглой. Только сама лампа виднелась ярким пятном.

Фантастические фигуры, казавшиеся из-за плотно облегающего тело «трико» обнаженными, со «стеклянными» головами, то появлялись, освещенные лампой соседа, то исчезали, растворяясь во мраке, становясь невидимыми.

Ноги Широкова касались поверхности звездолета; он чувствовал под собой его твердый и надежный металл, но знал, что достаточно сделать неуловимое движение, и эта опора исчезнет, он оторвется от корабля и повиснет в пустоте. Ему хотелось сделать это движение, но он не мог на него решиться.

Звездолет продолжал мчаться вперед. Невольно казалось, что, оторвавшись от него, человек мгновенно отстанет и окажется в несколько секунд на расстоянии многих сотен тысяч километров. Разум говорил Широкову, что этого не может случиться, что он сам мчится вперед с той же скоростью, как и корабль, но безотчетный страх был сильнее разума и воли.

Он увидел, как Диегонь протянул руку, в которой была «ракета». Струя газа была невидна, но командир корабля поднялся над шаром и медленно поплыл мимо Широкова.

Мьеньонь и Синяев сделали то же.

— Следуйте за нами, — сказал Диегонь.

Только сейчас Широков заметил, что выпустил из рук свою трубку. Она висела в пустоте рядом с ним и, как он ясно видел, медленно приближалась к поверхности корабля.

Он понял, что трубка падает на корабль совершенно так же, как падают вниз все предметы, выпущенные из рук на Земле. Она подчинялась силе тяготения между собой и шаром. Эта сила была очень мала, но все же существовала.

— Выходит, — сказал Широков, не замечая, что говорит вслух, — я также опущусь вниз, если поднимусь над шаром.

— Трудно подняться или опуститься там, где нет ни верха, ни низа, — услышал он голос Диегоня.

Синяев и оба каллистянина были на расстоянии нескольких метров от Широкова, но ему вдруг показалось, что они очень далеко. Он схватил трубку и поспешно нажал на рычажок.

Сильный толчок рванул его руку назад. В следующее мгновение он оказался уже в пустоте и мраке Вселенной. Шар и трое спутников — все исчезло. Он был один в пространстве, усеянном звездами, и не видел ни корабля, ни света ламп. В какой стороне находится звездолет, он не знал.

Страшная мысль, что он отстал, сжала сердце Широкова нестерпимым ужасом. Он хотел закричать, позвать на помощь, но не мог издать ни звука. Законы физики, хорошо ему известные, моментально вылетели из головы.

«Я погиб! — думал он. — Звездолет улетел вперед и находится в миллионах километров от меня. Вернуться назад он не может».

Даже много времени спустя Широков не мог без содрогания вспомнить эти мгновения.

Он был один в безграничном просторе, и всюду, куда бы он ни посмотрел, холодным блеском сверкали звезды. Абстрактное слово «бесконечность» внезапно наполнилось для него реальным содержанием. Эта бесконечность всюду была вокруг него. Он видел ее.

И вдруг спокойный голос Диегоня раздался в шлеме:

— Куда вы исчезли, Петя?

Произнесенное на мягком языке каллистян как «Пьетья», собственное имя музыкой прозвучало в ушах Широкова. Он не один! Товарищи где-то здесь, рядом!

Он хотел ответить, но не мог. Плотный комок подступил к горлу.

— Где же вы? — в голосе Диегоня слышалась тревога.

Усилием воли Широков справился с душившим его волнением.

— Я сам этого не знаю, — ответил он. — Корабль пропал, и я не могу найти его. Вероятно, вы очень далеко от меня.

— Вы слишком сильно нажали на рычаг, и вас отнесло в сторону. Но раз вы меня слышите, расстояние не может превышать двухсот метров. Звездолет должен быть виден. Ищите его как темное пятно на фоне звезд. Только спокойно!

— Теперь вижу, — с облегчением ответил Широков.

Действительно, он как-то сразу увидел черный круг, закрывавший звезды с левой стороны. По величине этого круга он понял, что отлетел метров на сто.

— Вижу, — повторил он.

— Направьте трубку в противоположную от корабля сторону, — сказал Мьеньонь, — и вас толкнет обратно. Но помните, что чем сильнее вы будете нажимать на рычажок, тем быстрее будете двигаться.

Не спуская глаз с черного круга, Широков протянул руку и плавно нажал на рычаг трубки. Он не почувствовал движения, но увидел, что тень звездолета стала быстро увеличиваться. Через несколько секунд его лампа осветила поверхность шара.

Вскоре Широков присоединился к своим спутникам.

— Я очень испугался, — откровенно признался он.

— Неудивительно, — сказал Мьеньонь. — Кто угодно мог испугаться.

После своего невольного полета в пространство Широков стал гораздо увереннее обращаться с ракетой. Вместе с каллистянами он приблизился к месту, где находилась шахта поврежденной подъемной машины.

Оказалось, что метеорит попал как раз в щель люка и заклинил его. Металл был смят и вдавлен внутрь. Самого камня нигде не было видно.

— Метеорит разбился при ударе и превратился в пыль, а может быть, даже в газ, рассеявшийся в пространстве, — сказал Диегонь. — Но подъемная машина вышла из строя.

— Да! — Мьеньонь покачал головой. — Ремонт возможен только на Каллисто. Но посмотрите, какая чудовищная сила удара! — прибавил он.

— А что будет, если второй метеорит выведет из строя другую подъемную машину? — высказал Широков внезапно пришедшую в голову мысль.

— На Каллисто исправят повреждение, и мы выйдем из корабля.

— А если это произойдет сейчас, сию минуту?

В свете своей лампы Широков увидел, что Мьеньонь улыбнулся.

— Тогда, — ответил он, — звездолет доставит на Каллисто наши трупы. Но этого не может случиться. Встреча космического корабля с метеоритом вдали от звезд — исключительно редкий случай.

Последний год полета показался экипажу космического корабля длиннее, чем все предыдущие. Чем ближе была желанная цель, тем медленнее шло время.

Все чаще и чаще у каллистян и их земных товарищей в разговорах друг с другом, в работе и просто во внешнем поведении проявлялось ясно видимое нетерпение. Все чаще Диегоню приходилось отвечать на вопрос: «Скоро ли?»

Все знали, что звездолет будет на Каллисто в определенный, заранее рассчитанный день и что не во власти командира ускорить наступление этого дня, но все-таки спрашивали.

Одиннадцать лет, или двадцать два года по-земному, каллистяне не видели своей родины (то, что для них самих прошло меньше лет, не меняло дела), не знали, что произошло на ней за это время, как жили их родные и друзья и живы ли они сейчас. Охватившее их нетерпение теперь, когда родная планета стала так близка, было естественно и понятно.