Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Посреди склона темнел сгоревший танк. Он был какой-то плоский, словно его разрезали по брюху и развернули изнутри. Еще два изувеченных танка перегораживали шоссе метрах в трехстах от холма. Очень ловко сработано. Профессионально. Вдали — отсюда не посчитаешь — до самой реки — виднелись остовы сгоревших машин.

— Пока не рассвело — мы убрали тела, которые были поближе к дороге. Но рассвело так быстро…

Это командир первой роты. Ему — как условились еще ночью — и атаковать первым… Если сейчас повернусь к нему — придется что-то говорить…

— Что сообщили разведчики, господин майор?

Майор Ортнер прикрыл на миг глаза… но только на миг. Смотри… смотри… Ты должен привыкнуть к этому зрелищу — чтобы больше не замечать его. Чтобы оно не мешало тебе думать, не мешало работать.

Не поворачиваясь к обер-лейтенанту, он достал из кармана сложенный вчетверо лист слоновой бумаги. Лист недовольно хрустнул, когда командир роты его разворачивал.

— Ага, это уже что-то…

Майор Ортнер не хотел глядеть на него, но периферическому зрению не прикажешь. Обер-лейтенант глядел то на схему, то через бинокль на склон.

— Вижу, вижу… Если знаешь, где искать… Так ведь это бронеколпаки! — Пауза. Думает. — Очевидно, задний склон очень крутой, иначе они и там бы поставили пулеметы… — Наконец он принял решение. — Я считаю, господин майор, что Клюге должен нанести удар всеми пушками по восточной огневой точке. — Обер-лейтенант показал рукой. — Тогда — при удаче — мы будем иметь метров сто, неприкрытых пулеметами. Это уравнивает шансы.

Оптимист. Он сам это выбрал — и тем упростил мне задачу, — подумал майор Ортнер. Скажу, чтоб и он был там, на восточном склоне. (Там и трупов поменьше, значит — и наступать веселее.) Поглядим, что из этого выйдет.

Вот теперь можно повернуться. Но в глаза не глядеть, — мне его душа ни к чему. Не глядеть ни в глаза, ни в лицо. Другое дело — если уцелеет… Когда это закончится — выкину из памяти к чертовой матери. Все, все выкину. Оставлю только рассвет, и тяжесть темной воды, и как шел по плотному, влажному песку.

Майор Ортнер повернулся — но так и не взглянул на командира роты. Неторопливо спустился по крутой насыпи. Хорошо получилось: все (а самое главное — солдаты) убедились, что ты не трус. Возможно, некоторые решили, что ты позер. Пусть. Пусть позер — но не трус!

Командир роты нагнал его внизу.

— Господин майор, если вы не против, я бы сейчас, перед атакой, позволил им, — командир роты мотнул головой назад и вверх — в сторону своих солдат, — отдохнуть. Они практически не спали этой ночью.

Естественное предложение — но не в армии. Не на войне.

— Нет, — сказал майор Ортнер. — Пусть долбят.

Простецкое лицо командира роты изнутри затвердело. Как приятно общаться с человеком, который перед тобою такой, какой он есть, который не пытается приспособиться и говорит то, что думает! Мне бы его проблемы! — подумал майор Ортнер, и эта нелепая мысль позабавила его. Размечтался!..

— Если вам не трудно…

— Мне не трудно обосновать свою точку зрения, — перебил майор Ортнер. — Мне только удивительно, обер-лейтенант, что вы запамятовали азы нашей профессии.

Майор Ортнер наконец-то смог вздохнуть всей грудью. И даже почувствовал всей грудью, каждой альвеолой (может быть — где-то рядом клевер зацвел?) сладкую плотность воздуха. Как хорошо, когда знаешь, что в тебя никто не целится!

— Во-первых, обер-лейтенант, солдат должен быть всегда занят, всегда при деле. Тогда у него не будет времени переживать то, что ему предстоит. Во-вторых, перед тем, что ему предстоит, он должен быть зол на весь белый свет, а этот глетчер, — Майор Ортнер пнул носком сапога каменистый склон, — раскалит их до нужной кондиции. В-третьих — и это самое главное, обер-лейтенант, — вынужден вам напомнить, что мы с вами должны делать все — каждый наш шаг — делать не так, как хочется, а так, как надо. Это гарантия, что потом — как бы ни повернулось дело — нам не придется ни о чем сожалеть…

Хорошо, что рядом никого не было. Репутация зануды майору Ортнеру была вовсе ни к чему. Правда, шансы выжить у обер-лейтенанта ничтожны… Ничего, злее будет, а злость, говорят, отводит пули.

От нежданной выволочки лицо командира роты изнутри еще больше затвердело. Настолько, что ему трудно стало говорить.

— Если позволите, господин майор, я распоряжусь выдать солдатам перед атакой по пятьдесят грамм.

— Вы собираетесь атаковать всей ротой?

— Конечно.

— В этом нет смысла. Вы же сами понимаете: если наши пушки и пулеметы не смогут подавить хотя бы одну огневую точку — чтобы для нас образовалось окно, — атака провалится. Независимо от числа атакующих. Повторять вчерашнюю бойню… — Голос майора Ортнера пресекся. Об этом не то, что говорить — об этом даже подумать было страшно. — Короче: пошлете один взвод. Лезть в лоб на пулеметы ни к чему. Смотрите на это, как на разведку боем. Выдайте им по сто пятьдесят, остальным — зрителям — по сто.

«Пошлете один взвод…» Командир роты понял, что ему велено остаться.

— Я хочу сам пойти с первым взводом.

Только теперь и до майора Ортнера дошел смысл фразы, которую он произнес автоматически. Ведь он думал совсем о другом… Думал одно, а — выходит — хотел совсем иного. Здравствуйте, господин Фрейд!

— Успеете.

— Но…

— Я сказал: успеете. У меня всего три командира рот.

Майор Ортнер произнес это ровным голосом, без малейшего нажима, но так, чтоб услышали и остальные офицеры. Они уже подходили — его единственная опора. Они старались держаться свободно, только ведь природу не угнобишь: где взять силы, чтобы выбросить из головы, из глаз, результат вчерашнего пиршества смерти? А как представишь, что придется туда идти самому…

Одного офицера — маленького рыжего гауптмана, который то и дело смешливо морщил нос, отчего становился похожим на кролика, — майор Ортнер видел впервые. Очевидно — это и есть Клюге. Вилли Клюге. Командир приданной батареи. Впрочем, для меня он никогда не станет Вилли, понял майор Ортнер. Чтобы понять — нет, чтобы почувствовать это — не нужно много времени. Не требуется конкретного конфликта, выяснения отношений. Обычно это становится ясным с первого же мгновения. Если, конечно, прислушиваешься к своей душе. Увидал — и понимаешь (понимаешь без аргументов, нутром), что нельзя подпускать этого человека к себе; необходима дистанция. Тогда — возможно — обойдется без конфликта…

Гауптман Клюге выделялся среди офицеров. Не Железным крестом 2-го класса и серебряной пристежкой к нему (значит, отличился не однажды), а чем-то особенным в его облике. Особенным и в выражении глаз, и в том, как он носил форму. С его формой было все в порядке, но она была… незаметна. Да, незаметна, — это самое подходящее слово. Глядя на Клюге — видел его, а не форму. Форма ничего не прибавляла ему; впрочем — ничего и не убавляла. Наверное, и в гражданском костюме, и в одежде мастерового он производил бы такое же впечатление. Впечатление свободного человека. Но не только это. Свободный человек дистанцирован от остальных; он есть — и в то же время его как бы и нет. Нечто неуловимое. А Клюге был вполне материален, круто замешан. Если требуется сравнение, то этот маленький гауптман (он был значительно ниже остальных офицеров) напоминал катящийся чугунный шар. Поэтому прежде, чем обратиться к нему, требовалось преодолеть внутреннее сопротивление: ведь что-то спросишь или скажешь — и этот шар покатится на тебя…

— У вас, гауптман, пушки на механической тяге или на конской?

Нужно было бы дождаться, чтобы Клюге представился, но тогда у него будет достаточно времени, чтобы выкатиться и набрать инерцию.

— Лошадки, — ответил Клюге.

Он опустил «господин майор», — отметил майор Ортнер. Шар качнулся — но остался на месте.

— Очень хорошо. Значит, я могу рассчитывать на вашу маневренность.

— Я всегда успеваю.

Он опять обошелся без «господина майора».

— Ваша задача, гауптман, подавить вот этот пулемет. — Майор Ортнер показал на схеме. — Придется работать прямой наводкой. Вы должны попасть! Если сможете…

93
{"b":"165063","o":1}