— Виноват, товарищ командир.
— Мы оба виноваты, — примирительно сказал Тимофей. Думать все еще было тяжело. Он знал, что должен сказать — и скажет — дальше, но перед тем… Вот то же самое: мысль где-то рядом — а попробуй ее ухвати…
Тимофей смотрел на Медведева, смотрел — и вдруг понял, что именно царапает его сознание: этот парень — часовой на этом объекте — почему он здесь один?
— Ты здесь один?
— Так точно.
— А где же остальные?
— Ушли, товарищ командир.
Это понятно.
— А ты почему остался?
— Я на посту, товарищ командир.
Тоже понятно.
Тимофей рассмотрел его внимательней, чем прежде. Нет, он не ошибся, первое впечатление было верным. Но не совсем. Что-то в этом красавце было… Тимофей это чувствовал, но понять не мог. Вот такое же впечатление производит человек, который надел костюм, о каком прежде и не мечтал. Он воспринимает себя как бы со стороны; этот костюм лепит из него нового человека — себе под стать; а может — проявляет в этом человеке его истинную натуру… Но этот парень не ушел. Он не ушел — когда ушли все, сказал себе Тимофей. И нечего мудрить. Мне повезло, что я встретил еще одного человека, на которого можно опереться.
— Как тебя кличут?
— Медведев Александр.
— Твоя вина не велика, — сказал Тимофей. — Ты вон сколько был один на посту… да и с меня сейчас какой спрос… — Он опять взглянул на остальных и вдруг резко выкрикнул: — Отставить ложки! — Все перестали есть и даже выпрямились. — Это что ж получается, товарищи красноармейцы? Выходит — мне и поспать нельзя? Или вырубиться по невольной слабости?.. Это же черт знает что! Стоит отвернуться — и вы уже не воинское подразделение, а цыганский табор. Голыми руками вас бери — не хочу!..
— Ну это ты зря, Тима, — тягуче начал Ромка, но его перехлестнул окрик Тимофея:
— Разговорчики!.. Чему вас учили в армии? Чему вас учили? — я спрашиваю… — Он взглянул на каждого в отдельности. Они смотрели на него сочувственно. Вот только этого недоставало… — Ладно, — сказал Тимофей. — Раз не можете по-другому — при вас всегда будет старший. Назначаю своим заместителем красноармейца Залогина.
— Слушаюсь.
Герка не удивился, но и радости не выказал. Он предпочитал быть одним из, чем командовать себе подобными. Тимофей это понял.
— Учти, за дисциплину буду спрашивать с тебя.
— Ясно, товарищ командир.
— Составишь график караулов на двое суток. Медведева пока не трогай — пусть отоспится. И меня не бери в расчет — могу подвести под монастырь.
— Слушаюсь.
— Дежурства: кухня, уборка, то да се, — тоже в график введи. Особое внимание — красноармейцу Страшных. У него — как мне помнится — полная торба нарядов. Хватит ему их коллекционировать — пустим в дело.
— А если утаит?
— Не посмеет. Иначе с утра до ночи будет картошку чистить.
— Здесь нет картошки, — ехидно встрял Ромка.
— Прикажу — достанешь!..
Нависла тягостная тишина.
— Те-те-те, — разбил ее Чапа, — це що ж выходыть? Мы туточки тiлькы на два днi?
Он смотрел на Тимофея. Тимофей кивнул.
— А я б не поспiшав, — сказал Чапа. — Охоронять ценный объект — теж воiньська робота. Менi тут нравиться.
— Нравится? — дожидайся наших здесь. — Тимофей кивнул на Медведева. — Составишь ему компанию.
Этого Чапа не ждал, но справился с ситуацией:
— Интересная iдея!.. Треба обмозговать.
— Мозгуй, мозгуй… А чтоб никто не мешал тебе мозговать — бери свой ППШа — и дуй наружу. Начинай «охоронять».
— От и слава Богу! — сказал Чапа. — А то ж в мэнэ таке волненiе було. Колы ж це, думаю, у нас порядок буде? А тепер я заспокоiвся…
Каша успела остыть. Стала обычной, как в казарме. Тимофей думал-думал — чем бы ее скрасить… Ах, да…
— Дайте краюшку хлебца…
— Ишь, чего захотел! — позлорадничал Ромка. — Хлеба нет в заводе, зато сухарей — мешок. Принести весь?..
— Там уже не мешок, а меньше половины. — Это Медведев.
Тимофей больше не смотрел на них. Не спеша поел. Ромка подал ему кружку с чаем. Тимофей пригубил; очень сладкий и очень горячий. Тимофей отставил кружку, обулся. Оглядел рану. Рана ему понравилась: она продышалась и посветлела; отек еще оставался, но незначительный — по краю. Спросил Залогина:
— Будем перевязывать?
— А как же!..
Дот был просторный. Его сердцем (и смыслом) была 122-миллиметровая гаубица-пушка. Короткий ствол не выглядывал наружу. Колеса отсутствовали. Лафет был установлен на что-то, способное кататься по желобу. Очевидно, это были ролики. Желоб был проложен еле заметной дугой, ведь и амбразура, хищная, удивительно длинная, была прорезана дугой. Должно быть, с таким обзором, прикинул Тимофей, пушка контролирует все шоссе — от и до. От устья, где шоссе выныривает из ущелья, и до того места слева, где шоссе скрывается за следующим холмом.
Очень много стали.
Сталь над головой и под ногами (но пол не гулкий, значит, лежит на бетонном перекрытии), в сталь щедро закована амбразура, сейчас прикрытая стальными заслонками (оставлен лишь небольшой просвет, заполненный солнцем; его-то и ощущал Тимофей сквозь последнюю дрему), стальная дверь, три стальных люка в железобетоне стен.
— Куда ведут люки? — спросил Тимофей.
— К пулеметным гнездам, товарищ командир.
Тимофей собрался было спросить Медведева, а зачем они-то стальные, но тут же сообразил: если враг захватит пулеметное гнездо — это не поможет ему попасть в дот. Разумно.
Он взял кружку с чаем, поднялся. Устойчивости не было, но и слабость была уже не та. Сносная. Надо привыкнуть к вертикальному положению, глядишь, — и водить не будет.
Тимофей отхлебнул из кружки (не пожалел Ромка сахару) и подошел к ближнему люку. Запорный штурвальчик повернулся легко. Следили за порядком, черти. А если точнее: справный здесь хозяйничал сержант.
Тимофей открыл люк, заглянул внутрь. Собранная из железобетонных колец труба имела диаметр около метра и уходила под уклон, в темноту. Лишь в конце что-то неясно светлело.
— Пулеметы крупнокалиберные, ДШК, — сказал Медведев. И добавил: — Турельные.
— Это телефон? — Тимофей тронул закрепленный на своде ярко-красный провод.
— Так точно. Все посты телефонизированы.
Люк в полу подсказал, где ход в нижний этаж. Медведев опередил, открыл легко и бесшумно. Легко не потому, что сильный, — петли смазаны. Тимофей заглянул: «Что там?» — «Кубрик, арсенал и каптерка». Почему «кубрик» — Тимофей не спросил; вряд ли этот парень знает. Должно быть, среди проектировщиков или строителей была морская душа; назвал — и прилепилось. Обычное дело.
Вниз вела вертикальная железная лесенка, сваренная из полудюймовых ребристых прутьев арматуры. Вертикальные прутья были ржавыми, но поперечины зачищены, а посреди местами стерты до блеска. Все же непорядок, качнул головой Тимофей, глядя на коричневый налет. Не пойму я их сержанта. Непоследовательный человек. Так нельзя; где-нибудь да выйдет боком.
Ему очень хотелось глянуть, как там у них внизу, но он опасался нарушить внутреннее равновесие. Ведь впервые за последние дни тело перестало быть чугунным, в нем явно наметилась устойчивость. Но все это было таким хрупким, ненадежным. Малейший перебор — и тогда опять…
Любопытство взяло верх.
Тимофей поставил кружку на пол, сел, опустив ноги в люк, повернулся, спустился без проблем. Чего боялся?..
Площадка полтора на полтора. Слева дверь и справа дверь; прямо — проход в темноту. После солнечного каземата — плотный сумрак, ничего не разглядишь. «Выключатель слева», — подсказал присевший возле люка Медведев. Так они еще и с электричеством! — уважительно подумал Тимофей, который первую в его жизни лампочку Ильича увидал только на призывном пункте. Уже четвертый год пошел — а все не мог привыкнуть к этому чуду.
Тимофей поискал — вот он, выключатель. Лампочка в водонепроницаемом матовом плафоне (40 ватт — вполне достаточно) с испуга выдала сразу все секреты. Рядом с лесенкой — врезан в стену подъемник для снарядов (простенький: лотки на цепях; ворот и ручка, как у колодца; просто — зато надежно: нечему ломаться). Напротив — как Тимофей и думал — тот самый кубрик. Пространство — четыре метра на три. Вдоль стен в три яруса — откидные койки с закрепленными матрацами. На двенадцать человек. Столик, застланный красным ситчиком, на нем телефон. Портрет маршала Ворошилова. Печка-буржуйка с коленчатой трубой; от нее еще веет жаром: подогревали еду. Казарма — как ее ни называй — она и есть казарма.