— Спасибо, сынок, — сказал лейтенант, не открывая глаз. — Ты кто? Я не хочу открывать глаза, если смогу.

— Я Белл, сэр.

— О да. Если у тебя будет возможность, может быть, ты прочтешь короткую молитву за упокой моей души? Не хочу тебя беспокоить, но это не повредит моей душе, не правда ли?

— Хорошо, сэр. До свидания.

Пока он взбирался наверх, как можно плотнее прижимаясь лицом и грудью к земле, слабый голос продолжал жужжать, повторяя какую-то другую молитву, которую Белл никогда не слышал и не знал. Автоматы. Верующие автоматы, неверующие автоматы. «Клуб коммерческих и профессиональных автоматов». Священник Грей благословляет, да, сэр. Земля очень пахла пылью, когда он прижался к ней ртом.

Капитан Гэфф прополз до самого конца ложбинки и дальше под прикрытием жидких кустиков метров двадцать или тридцать.

— Он умер? — спросил капитан, когда приблизились другие. Они вытянулись в цепочку один за другим.

— Нет еще, — прошептал Дейл, следовавший сразу за ним.

Здесь, за жидкой ширмой кустарника, они были больше открыты, хотя ложбинка еще скрывала их, но трава была гораздо гуще, чем около выступа, и Гэфф решил именно здесь сделать бросок. «Надо развернуть цепочку правым флангом», — сообщил он Дейлу и Уитту и приказал передать дальше и по его сигналу начать ползти из ложбинки через траву к бункеру. Не открывать огонь и не бросать гранаты, пока он не подаст сигнал. Нужно незаметно подойти к блиндажу как можно ближе.

— Вообще-то, — показал он Дейлу, — мы можем пойти прямо сюда. Видишь? После вот этого маленького открытого места мы окажемся за этим возвышением и, думаю, сможем проползти за ним весь путь.

— Да, сэр.

— Но, думаю, у нас нет столько времени.

— Да, сэр, — согласился Дейл.

— Придется ползти по крайней мере еще час, — серьезно сказал Гэфф, — и боюсь, что уже начнет темнеть.

— Да, сэр.

— Что ты думаешь?

— Я согласен с вами, сэр, — сказал Дейл. Никакой офицер не заставит Чарли Дейла взять на себя ответственность за его действия.

— Всем передали? — прошептал Гэфф.

— Да, сэр.

Гэфф медленно выполз из ложбинки и скрылся в траве, волоча винтовку за ствол, а не повесив на шею, чтобы не шевелить траву больше, чем это необходимо. Один за другим за ним последовали остальные.

Для Джона Белла это был какой-то дикий, безумный кошмар; он не мог припомнить ничего подобного. Его локти и колени чувствовали каждую ямку в слое старых сухих стеблей, которые цеплялись и задерживали движение. Пыль и семена растений лезли в нос и душили его. Потом он вспомнил: точно так же они ползли с Кекком через траву к выступу. Значит, такое все же было. А Кекк теперь мертв.

Никто так и не узнал, что взбудоражило японцев. С минуту люди ползли в полной тишине, каждый поодиночке, без всякой связи с другими, а в следующую минуту пулеметный огонь хлестал и полосовал все вокруг над их головами. Никто не стрелял, не бросил гранату, не высовывался. Возможно, какой-нибудь нервный японец увидел, как пошевелилась трава, выстрелил и тем взбудоражил всех. Что бы там ни было, но теперь они лежали под шквалом огня, отрезанные друг от друга, не способные к согласованным действиям. Каждый, опустив голову и прижавшись к земле, молил богов или судьбу, чтобы его оставили в живых. Связь была потеряна, а вместе с ней всякое управление. Никто не смел пошевелиться. И в этой статичной обстановке, чреватой полным провалом, выдвинулся как герой Долл.

Он лежал, обливаясь потом, тесно прижавшись к земле, охваченный паникой, ужасом, страхом, и просто не мог больше вынести этого. Он слишком много пережил в этот день. Выкрикивая высоким фальцетом одно и то же слово «Мама! Мама!», которого, к счастью, никто не мог слышать, и меньше всего он сам, Долл вскочил на ноги и побежал прямо на японское укрепление, стреляя из винтовки с бедра по единственной амбразуре, которую мог видеть. Словно пораженные немыслимым нахальством, почти все японцы вдруг прекратили огонь. В ту же минуту капитан Гэфф, освободившись от временного приступа паники, вскочил, замахал рукой и закричал: «Назад!» Вся штурмовая группа во главе с ним бросилась в ложбинку спасать жизнь. Тем временем Долл продолжал бежать, выкрикивая свое заклинание: «Мама! Мама!»

Когда кончились патроны, он бросил винтовку в амбразуру, вытащил пистолет и стал стрелять. Левой рукой он сорвал с пояса гранату, перестал стрелять из пистолета, чтобы вытянуть чеку, и метнул гранату на замаскированную крышу сооружения, которое теперь ясно видел — оно было всего метрах в двадцати. Граната разорвалась, не причинив никакого вреда. Потом Долл побежал дальше, продолжая стрелять из пистолета. Только когда кончились патроны, он пришел в себя, понял, где находится, повернулся и бросился бежать. К счастью, он повернул не назад, а направо, хотя впоследствии отрицал это. В этом направлении изгиб выступа был всего в десяти метрах, и он успел добежать до него, прежде чем его смог настигнуть и поразить возобновившийся массированный огонь японцев, словно оправившихся от потрясения.

Когда он пробежал эти десять метров, откуда-то сзади над головой с шипением пролетел какой-то темный круглый предмет и упал совсем близко перед ним. Долл автоматически отбросил его ногой, как при свободном ударе по футбольному мячу, и побежал дальше. Предмет отскочил на несколько метров и разорвался облаком черного дыма, сбив его с ног ударной волной и отбросив через выступ. Почувствовав жгучую боль в ноге, он упал с глухим, сотрясающим кости стуком у основания выступа почти в том месте, где был убит рядовой Кэтч, и прокатился еще метров двенадцать вниз по склону, прежде чем смог остановиться. Некоторое время он просто лежал в траве, дыша со стоном, избитый, еле переводя дыхание, полуслепой, почти ни о чем не думая. Это не было похоже на его прежние испытания: бег зигзагом из расположения первого взвода, потом обратно, чтобы отыскать Тощего Кална; атаку хребта с Кекком. Это было ужасно, страшно, без отдыха, без пощады. Он всей душой надеялся, что ему больше никогда не придется даже думать об этом. Взглянув на ботинок, он увидел аккуратный небольшой разрез повыше лодыжки. Где же он все-таки, черт возьми? Он знал, где находится, но почему он один? Что случилось с другими? В эту минуту он мог думать только о том, что хочет быть с людьми, кого-нибудь обнять и чтобы его обняли. С этой мыслью он встал, вскарабкался к выступу и задыхаясь побежал вдоль него, пока не добрался до ложбинки и не наткнулся на своих. Люди из группы сидели, прислонившись к скале, тяжело дыша. Ранен был только один — сержант из второй роты, ему пулей раздробило плечо.

— Долл, — задыхаясь проговорил капитан Гэфф, прежде чем Долл успел извиниться, найти предлог или объяснить, что он натворил. — Я лично рекомендую вас подполковнику Толлу для представления к кресту «За боевые заслуги». Вы спасли всем нам жизнь, я никогда не видел такой храбрости. Я сам напишу реляцию и буду ее продвигать. Обещаю вам.

Долл не верил своим ушам.

— Сэр, тут не было ничего особенного, — скромно сказал он. — Я испугался. — Он заметил, что Чарли Дейл, прислонившийся к выступу, посмотрел на него с черной завистью. «Ха, подонок!» — подумал Долл с внезапным взрывом радости.

— Но сохранить присутствие духа, чтобы вспомнить, что выступ в десяти метрах правее, — продолжал Гэфф, — это замечательно.

— Знаете, сэр, я был в первом дозоре, — сказал Долл и улыбнулся Дейлу.

— Были и другие, — сказал капитан Гэфф, тяжело дыша. — Как себя чувствуете? Не ранены?

— Не знаю, сэр. — Долл улыбнулся и показал крошечный разрез на ботинке.

— От чего это?

— Японская ручная граната. Я отбросил ее ногой. — Он нагнулся расшнуровать ботинок. — Пожалуй, посмотрю. — Внутри он нашел маленький кусочек металла, который проскользнул в ботинок, как камушек, но, по правде говоря, он даже не почувствовал его, когда бежал вдоль выступа. — Я подумал, что у меня камень в ботинке. — Осколок ударил по лодыжке чуть выше ее выступа и слегка поцарапал ее; немного крови просочилось в пропитанный потом носок.