– Ты понял? И как теперь им доказать, что ничего нет?

– Докажи пьяному, что он пьяный. Они теперь все в этом... По телевизору слышал... Состояние эффекта.

– Аффекта, знаю. Аффект-то у них, а эффект будет у нас! Я слышал, они придумали, что победитель пять тысяч получит!

– Ну, это они облизнутся! – сказал Юлюкин. – За пять тысяч надо год нормальной жизнью жить. А они хотят, чтобы за короткий срок... – Тут он увидел, что Андрей Ильич смотрит на него, готовый взорваться, и поспешил исправиться: – Это я так. Рассуждаю. Чисто теоретические соображения.

Теоретические соображения принимали в Анисовке всё более причудливые формы.

Например, Наталья упрекнула подъехавшего к дому на машине Сурикова:

– Какая-то у тебя, Василий, работа незаметная. Катаешься и катаешься.

– Ты что, не выспалась? Я на трех машинах сразу: грузовик, автобус – и Шарова вожу! Тебе мало?

– Много, но я же говорю: не видно. Савичев вон дом красит – сразу видно. Микишин в мастерских новые ворота добровольно поставил – тоже видно.

Суриков занервничал:

– Он это добровольно еще три года назад должен был сделать и даже деньги вперед получил, сам хвастался.

– Ну, допустим, не хвастался, а просто говорил!

Это Микишин подошел незаметно к дому и услышал слова Сурикова.

Василий слегка смутился:

– Да я не в смысле осуждения, Николай Иванович, я...

– Ладно, – великодушно сказал Микишин. – За дровами обещал съездить со мной, не забыл?

– Помню.

И они поехали за дровами. Ехали и удивлялись: почему Анисовка как-то пуста среди бела дня?

А дело в том, что на улице появился Вадик. С фотоаппаратом, естественно, он с ним в последнее время не разлучался. Вадик тоже заметил: куда-то исчезли люди. Только слышно: там ставни захлопнулись, там дверь закрылась, там ворота затворились, а вон кто-то поспешно спрятался за домом. Вадик ничего не понимал. Пошел к полю мимо огородов. Навел объектив на открывающийся вид. Но тут же вид закрылся лицом Клюквина.

– А ну, прекрати сымать! – закричал Клюквин. – Чего это ты увидел?

– Ничего. Панораму.

– Какая еще панорама? Тут у меня огород, а не панорама! Ишь, высматривает! Иди в другое место, Вадик, добром прошу!

Но и в другом месте, то есть в других местах была та же обстановка осторожности.

Везде была обстановка осторожности.

Вот Клюквин, отогнавший Вадика, и Желтяков, прятавшийся в этот момент за кустами, пробираются вдоль оврага и озираются.

– Никто не видел? – спрашивает Желтяков.

– Вроде никто.

– Закуску взял?

– Какая тут закуска, тут бы выпить успеть! – шепчет Клюквин и скатывается на дно оврага. Желтяков – за ним.

– Тебе хорошо, – говорит Клюквин, торопливо открывая бутылку. – Ты свое уже получил. Можешь пить спокойно.

– Во-первых, получил мало, – возражает Желтяков. – Во-вторых, что же я, еще раз не могу получить?

– Не можешь.

– Почему?

– Потому что у нас по два раза никому ничего не дают. Наливай!

Суриков привез Микишину дрова, вместе сгрузили, после чего Микишин вежливо сказал:

– Спасибо, Василий. До свидания.

Суриков очень удивился. Постоял, помялся и так же вежливо спросил:

– Николай Иванович, это как понимать? За спасибо тебе тоже спасибо, но как-то... Странно как-то...

– А что? Денег тебе, что ли? Так машина у тебя казенная, дрова тоже казенные, я их выписал через администрацию, привез ты мне их в рабочее время, за которое тебе платят. Шаров ведь тебе велел всем нуждающимся бесплатно дрова возить, разве нет?

– Ладно, Николай Иванович... Спасибо еще раз...

– Ты не обижайся, Василий, – с душой сказал Микишин. – Я тебе же лучше делаю! А то увидят, что я деньги даю, скажут: Василий за дрова взятки берет. И тебя с соревнования снимут.

– Для моей пользы, значит, стараешься?

– Само собой!

– Тогда третий раз спасибо! Только дров ты взял в два раза больше, чем выписал, и я это учту!

Микишин озадачился. Подумал. И сказал:

– Ладно... Я пошутил... – вынул деньги из кармана и расплатился с Суриковым.

– Ну и я пошутил, – ответил Суриков, но деньги взял без всяких шуток.

Однако шутливое настроение было не у всех.

Шутливое настроение было не у всех. В частности, у Андрея Ильича оно было совсем противоположным. Он пришел к Нестерову.

– Слыхали, что происходит?

– Слышал и оценил. Действительно, всякое соревнование стимулирует...

– Да нет никакого соревнования! Дали одному сдуру денег – и началось! Между прочим, вас тоже записали в комиссию, которая будто будет результаты подсчитывать! И которой нет на самом деле! Нравится вам это?

– Не очень, – признался Нестеров.

– И очень хорошо! Тогда давайте соберем людей и пора уже что-то с ними делать!

Нестеров помялся:

– Не уверен, что у меня сейчас получится.

– До сих пор не в форме?

– Для таких мероприятий – нет.

– Ну, тогда просто походите по людям, объясните, что выдумки все это. Я со своей стороны тоже. А то они уже друг друга подсиживать начинают – это хорошо?

– Это плохо.

– О том и речь!

Едва ушел Андрей Ильич, Нестерова посетил некто Зацепко, человек странный, до этого не появлявшийся в нашем повествовании. Но он и вообще нигде не появлялся, жил одиноко в полуразрушенном большом здании, принадлежавшем в давние времена совхозу-техникуму «Красный студент», где Зацепко был преподавателем. Когда техникум захирел и уничтожился вместе с педагогами, студентами, окрестными угодьями и всем прочим, Зацепко остался там жить, переходя из комнаты в комнату по мере ветшания здания. Сейчас ютился в каком-то последнем углу, глядя на свет божий сквозь мутные стекла последнего уцелевшего окна. Чем жил, непонятно, Шура Курина уверяла, что в магазин Зацепко ни разу не зашел. Правда, от руин было ближе до Полынска, чем до Анисовки. Именем и образом одичавшего педагога пугали молодежь, которой пустующее здание нравилось как укромное место для неподконтрольного веселья. Молодежь не слишком пугалась. Но однажды ни с того ни с сего рухнула перегородка и чуть не придавила пирующую компанию. Потом слышали средь бела дня: женский голос то ли смеется, то ли плачет, а где сама женщина, непонятно... Ходить туда перестали. Среди нежилых зданий есть какие-то особо нежилые, в которых нет даже духа прошлого, а есть затхлый и пустой дух вневременья.

И вот из этого вневременья явился странный человек Зацепко, о котором Нестеров даже ничего не слышал, положил на стол несколько тетрадей и сказал:

– Вот.

– Это что?

– Полное жизнеописание моей жизни.

– Ясно. Вы хотите, чтобы вас на основании этого премировали?

– Ничего я не хочу. Просто – прочитайте.

И он ушел.

Нестеров открыл первую страницу, прочел:

«Жизнь моя была прекрасной и отвратительной...»

Но тут в окно всунулся Ваучер.

– Ушел?

– Кто?

– А кто это был?

– Я сам его первый раз вижу, – сказал Нестеров.

– Ну, неважно. Главное, учти: всё он про меня врет.

– Да он ничего и не сказал.

– Если скажет, имей в виду: всё врет! Тоже завели моду – по ночам ходить и кляузничать.

По ночам ходить и кляузничать никто не собирался, многие уже спали, в том числе и Вадик. Вдруг кто-то приоткрыл окно медпункта, заглянул, потом влез, осторожно прошелся по комнате, нашел фотоаппарат, схватил его и вылез.

И вот в темноте где-то за околицей мы слышим два голоса. Они принадлежат похитителям злостного (как считали в Анисовке) фотоаппарата, которые рассуждают:

– Пленку надо вытащить, а фотоаппарат вернуть. Чтобы не подумали, что воровство, – говорит один.

– А как ее вытащить? – спрашивает другой.