Ровно в назначенный вечер Маша сказалась больной. Девушка и в самом деле почувствовала себя заболевшей от переживаний и сомнений, терзавших ее. Бледность и головная боль сполна подтвердили ее слова, и, ничего не заподозрив, отец благословил ее на ночь. Маша ушла к себе в комнату, где у нее все уже было приготовлено к побегу. Она собрала немного вещей, довольно худо представляя себе, что может ей пригодиться. К тому же Маше казалось, что она совсем скоро вернется под родительский кров, ибо папенька простит ее, несомненно. К тому же она не заглядывала основательно дальше нынешней ночи. Что-то будет после? Ей все виделось достаточно смутно, и она не могла вообразить себе дальнейшего и возможных обстоятельств будущего. Привыкшая во всем полагаться на кого-то и не имевшая самостоятельности, Маша также решила, что все за нее решит и все устроит Алексей Иванович.

Меж тем время шло. Домашние уже разошлись по комнатам, утихомирилась и прислуга. Стало тихо-тихо. Девушка подошла к окну. Ей надобно будет скоро выйти на мороз, чтобы сесть в приготовленные Алексеем сани. Она поежилась. Те же сомнения, что и прошлой ночью, вновь возобновились в ее душе. Если бы сейчас кто-нибудь остановил ее! Если бы кто-нибудь сейчас вошел к ней и удержал! Но нет. Все спали, тишина по-прежнему стояла в доме. Только луна освещала двор, укрытый снегом.

На улице послышался легкий шум. Он был, должно быть, слышен только ей, ибо она прислушивалась. Показались сани. В них было двое человек. Верно, Алексей и возница. Маша, которая уже была полуодета, поспешно застегнула шубейку, завязала сверху капора платок, схватила свои нехитрые пожитки и бросилась вон из комнаты. За дверью ей пришлось усмирить свой порыв и идти почти крадучись. Но потом, когда Маша выскользнула во двор, она кинулась вперед, к саням. Алексей подхватил ее, помог взобраться, и возница резво погнал лошадей вперед, навстречу ее новой жизни.

Алексей, который не сказал ей ни слова, обнял ее, и она, повинуясь порыву, спрятала лицо у него на груди. Хотя ночь была и спокойной, но при быстрой езде сильный ветер больно и колко хлестал по щекам. Маше казалось, что ветер нарочно так щиплет ее, в наказание за побег.

В какие-то полчаса сани домчали их до цели.

«Вот уже и Марьинка, – подумала Маша. – Скоро, скоро…»

Лович что-то крикнул вознице, но что, Маша не разобрала. Миг – и они уже стояли на земле. Алексей обернулся к девушке и пристально взглянул на нее.

– Вы не передумали, Мария Михайловна? – спросил он, улыбнувшись. – Есть еще возможность вам вернуться домой, к папеньке… И никто ничего не узнает…

– Нет, я не передумала, – тихо молвила Маша.

Тон и вид Алексея смутили ее. Его вопрос заставил вздрогнуть.

«К чему он так говорит?» – подумала девушка.

– Но, быть может, это вы сомневаетесь? – спросила она.

– Нет. Раз что-то решив, я не сомневаюсь. И не меняю решения. Пан или пропал, – заметил Лович. – Как в карточной игре, я ставлю на судьбу, – загадочно прибавил он и поцеловал Маше руку. – Однако вам придется обождать здесь, – вдруг сказал он, глянув в сторону церкви.

– Как, прямо здесь? На улице? – изумленно спросила Маша.

– Да, моя дорогая. Ночь хотя и холодная, но вполне безветренная. Вы не замерзнете. К тому же привыкайте… Как знать, сколько нам с вами еще придется вытерпеть лишений? – усмехнулся он.

– Я не боюсь лишений, – твердо ответила девушка и осталась стоять во дворе, как ей и велел Лович.

Сам он оставил ее и вошел в церковь. Маша сначала стояла неподвижно, боясь сделать и шагу. Но через несколько минут она замерзла, да и любопытство одолело ее. Она решила подойти к церковному окну, довольно высокому, и попробовать заглянуть в него. Ей хотелось знать, что так долго делает там Алексей. Те несколько минут, что она ожидала его, показались ей чуть ли не вечностью.

Под окном стоял какой-то ящик, или что-то похожее. Маша взобралась на него.

– Господи, помоги мне, – прошептала она.

Девушка вся дрожала: частью от холода, а частью от страха. Затем она заглянула в окошко.

– Помоги мне, Отец Небесный, – испуганно шепнула она.

Ей чудилось, чудилось… Нет, это невозможно! Это кажется ей! Сейчас тут будет ее венчание, и все готово. Алексей договаривается о последнем, что им необходимо, но…

Но в церкви будто пели. Она не видела никого, ни одного человека, но слышала, несомненно, слышала голоса! Там отправляли службу…

«Не может быть! Ведь сейчас ночь, – с ужасом подумала Маша. – Да что поют-то?… Заупокойная! – Она даже вскрикнула. – К худу, ох, к худу!… Да нет, почудилось… Почудилось!»

И, не желая более испытывать судьбу, она быстро спрыгнула вниз и отбежала в сторону.

Некогда бытовало такое поверье, Маша часто слышала о нем, что, ежели кто ночью, в глухую Святочную полночь, подойдет к церкви, тот узнает свою судьбу. Услышишь свадебное пение, то, что надеялась нынче услышать Маша, – к добру, веселью, замужеству. Услышишь заупокойное – к смерти…

Конечно, теперь уже не Святки. И не полночь сейчас, но как страшно стало Маше. Да и что это было? Откуда взяться заупокойной службе? Не было же никого в церкви! Обман ли то встревоженного воображения? Или?…

Маша кое-как успокоила себя, заявив вслух, что не верит в подобные суеверия. И в гадания. Вот зеркало же ей нагадало Никиту, а она нынче станет женой Алексея! К тому же, верно, кто-то и в самом деле пел, а ей и почудилось «Со святыми упокой…».

Тут на двор выбежал Лович и махнул Маше рукою. Призвал ее к себе. Девушка быстро побежала к церковной двери, ожидая встретить за ней тепло, покой и счастие.

А дверь за ними затворил шафер, один из приятелей Ловича, офицер его же полка. Это именно он, развлекаясь, решил перед брачным торжеством во весь голос напеть то, что и услышала Маша. Он никак не думал, что невеста услышит его. Сия шутка казалась ему смешной и уместной, и была поддержана вторым шафером и актером, уже одетым в рясу…

Итак, за молодыми людьми затворились двери церкви, а тем временем…

Лович ошибался, когда говорил о том, что пока никто ничего не знает об их побеге. Возможности сохранить произошедшее в тайне у молодых людей уже не было. Глебовы, отец и сын, уже знали о происшедшем. И вот как это произошло.

К дому Глебовых подъехал верховой. Громким стуком и криками он перебудил всех обитателей усадьбы. Михаил Федорович, едва накинувши халат, выбежал из комнаты:

– Что случилось? – воскликнул он, увидев не кого иного, как Никиту Александровича.

– Михаил Федорович, у меня для вас чрезвычайное известие, – взволнованно произнес Никита.

– Да что случилось? Не томи! – Глебов не на шутку перепугался.

– Где ваша дочь, Мария Михайловна?

– Маша? – изумился Глебов. – Да что такое…

– Я подозреваю, что с нею произошло неладное. Дома ли она?

Ни слова не говоря более, Михаил Федорович направился к двери комнаты дочери.

Никита не знал, прав ли он. Точно ли Маша замешана в истории с Ловичем. Он не знал, как будет объясняться, если Маша сейчас окажется у себя. Но если он прав и Маша в беде… Он бы не простил себе промедления и нерешительности!

Тем временем Глебов постучал в дверь дочериной комнаты. На шум вышел Дмитрий, который недоуменно смотрел на князя и отца.

На стук Михаила Федоровича никто не ответил. Глебов постучал еще раз, но тут дверь комнаты распахнулась, и Михаил Федорович, не медля, вошел. Маши в комнате не было.

– Где она? – тихо вопросил он. – Где моя дочь?! – заревел он на весь дом.

Прислуга повыскочила из дверей, кинулась по дому, но Маши сыскать не было решительно никакой возможности.

– Что? Что случилось? Бога ради! – кинулся Глебов к Никите.

– Успокойтесь, Михаил Федорович… – начал было тот.

– Да как же мне быть спокойным?

– Еще вовсе не все потеряно, – продолжил Никита. – Мне стало известно, что ротмистр Лович, он вам небезызвестен, решился похитить вашу дочь, чтоб венчаться с ней. И проделано это с ее согласия.