После обильной жирной еды джигиты начали готовиться ко сну. Каждый понимал, что путь впереди немалый и перед ним надо отдохнуть. Но Габыш-бай не отпускал от себя незнакомца и продолжал расспрашивать его о съезде в Тургае, о делах Совета рабочих, солдатских, крестьянских и киргизских депутатов. Подливая ему в пиалу кумыса, бай оказывал гостю знаки внимания, и тот добродушно и простодушно выкладывал все, что слышал и видел в Тургае.

Нуртазу так и не удалось больше подсесть к джигитам послушать гостя: вместе со старым чабаном носил из колодца воду, мыл котел и подносы, наломал саксаула, чтобы утром наскоро приготовить завтрак. Потом они не спеша обошли загон, проверяя спящую отару. Ночь стояла тихая, светлая, лунная. Крупные звезды, усеявшие бархатное темное небо, лучисто мигали, как глаза Олтун. Так казалось Нуртазу, и он невольно любовался ими. Он думал о своей Олтун, и рассказ гостя его не волновал. Просто было интересно послушать новости.

Но старый чабан то и дело возвращался к услышанному. Видимо, они много беседовали еще до прибытия Габыш-бая.

– Что делается в степи, вай-вай! Какие-то белые появились и какие-то красные, что большевиками себя называют… У них главным батыром Ленин…

– Мы казахи, нам с урусами не по пути, – отвечал Нуртаз. – Друг за друга держаться надо. Как деды наши.

– Плохо деды жили, поверь мне. – Старик посмотрел на Нуртаза: – Дружба у них была, как у скорпионов с фалангами. Все норовили друг друга ужалить, а вот этому Алимбею я верю. Правду говорит.

– Никакой правды нету у человека, который продался урусам, – упрямо повторял слова своего бая Нуртаз.

– В казан кладут мясо, чтобы варить, а в голову приходят новости, чтобы мозгами их продумывать, – назидательно сказал старый чабан.

Спать легли поздней ночью, когда все дела были закончены. Старый чабан долго ворочался на облезлой кошме, укрываясь лоскутным одеялом.

– Ты молод, джигит, и слушай старших. Я много повидал, могу судить, где белое и где черное. – Он вдруг понизил голос, словно их могли подслушать, и скороговоркой добавил: – Когда в шестнадцатом году против царя шли, русские солдаты стреляли в казахов. Это правда, видит Аллах. У нас не было тогда оружия. А сейчас Алимбей Джангильдинов говорит, что новая власть, которая Советы называется, всем казахам объявила: «Вот вам оружие, братья-казахи, сами создавайте свою народную армию! Боритесь за свою свободу!» Так никогда и никто нам, казахам, не говорил, клянусь Аллахом! Все власти только налоги собирали да отбирали последнее. Вот и выходит, что эти самые Советы за народ.

– Все равно, не верю я урусам. Они все кяфиры[5].

– Ой-йе! Молодой козленок не забодает старого козла, – вздохнул чабан, немного помолчал и тихо закончил: – Правду говорят, что байский пес никогда соколом не станет.

– Тут верно говоришь, аксакал, – отозвался Нуртаз. – Мы оба с тобой сторожевые собаки… Пусть тебе добрый сон приснится!..

Перед самым рассветом сквозь сон Нуртаз услышал какой-то короткий вскрик. Несколько минут Нуртаз лежал в темноте, прислушивался. Крик больше не повторился. В полуприкрытую дверь мазанки вливался свежий предрассветный воздух, откуда-то издали холодно мерцали гаснущие звезды. В степи царили тишина и спокойствие. Чуткие псы, которые, если бы что-либо случилось, тут же подали бы голос, молчали. Старый чабан тихо лежал, отвернувшись к стене.

«Шайтан попутал», – подумал Нуртаз и мысленно обратился к Аллаху, скороговоркой прочтя молитву. Но в его ушах отчетливо звучал отчаянный сдавленный человеческий вскрик. Он не мог разобраться, приснилось это ему или было наяву.

Нуртаз еще раз прочел молитву и, перевернувшись на другой бок, незаметно уснул.

Утром Нуртаз рассказал старому чабану о ночном таинственном голосе. Тот подтвердил, что тоже слышал какой-то звук, очень похожий на голос человека. Старик молча теребил корявыми пальцами свою редкую седую бороду, хмурился, морщил лоб.

– Думал, такое мне приснилось, вечером много мяса поел. Теперь думаю совсем другое. Неспроста все это. – Он, покачивая головой, задумчиво смотрел на Нуртаза, потом сказал как отрезал: – Дурной голос. Будет большое несчастье.

– Что вы, ага? – удивился Нуртаз.

– Дурной голос ночью – плохая примета. – Лицо старого чабана стало мрачным. – Запомни, джигит, мои слова, это очень дурная примета.

После плотного завтрака караван отправился в путь. Всадники во главе с Габыш-баем ускакали вперед. Следом за ними двинулись верблюды и отара овец. Солнце поднималось все выше и выше, щедро проливая на степь знойные лучи. Редкие белые облака медленно плыли над головой. Нуртаз, дав коню свободу, наигрывал на своем темир-кумузе.

Вдруг мохнатые собаки, которые легкой рысцой бежали по бокам отары, остановились и, задрав морды, стали настороженно принюхиваться. Потом, как по команде, сорвались с места, с рычанием кинулись в небольшую лощину, поросшую густой и высокой травой.

Нуртаз, пришпорив коня, помчался за собаками. «Волк!» – мелькнула у него мысль, и он сжал в руке тяжелую камчу. Но то, что Нуртаз увидел в густой траве на краю лощины, заставило его оторопеть. Собаки привели пастуха к трупу человека. У Нуртаза похолодела спина.

Тот лежал на боку, со связанными руками. Голова задрана кверху, в рот втиснут кусок кошмы. На шее зияла широкая кровавая рана…

Нуртаз сразу узнал его. По одежде, по худощавому лицу. Это был незнакомец, гость, которого вчера Габыш-бай усадил на почетное место, рядом с собой, угощал кумысом и выслушивал новости. За что же его? Закололи, как барана, перерезав горло… Что он плохого сделал?..

Конь тревожно захрапел. Нуртаз потянул поводья, повернул коня и, прикрикнув на собак, поскакал к отаре. Теперь ему был понятен тот ночной крик. В голове у пастуха вихрем проносились мысли. Он видел мертвецов. В ауле умирали от болезней и от старости. Видел убитого ножом в драке. Но так зверски зарезанного Нуртазу никогда еще не приходилось встречать.

Нуртаз стал припоминать вчерашний вечер. Нет, ни драки никакой, даже ссоры не было. Все проходило чинно и благопристойно, как того требовал обычай. Все слушали незнакомца. Внимательно слушали. Потому что новости были все интересные, особенно про батыра Алимбея Джангильдинова и про новую власть… И вдруг такое… Странно и непонятно.

Пастух посмотрел вперед, где на горизонте двигалась группа вооруженных всадников. Они скакали по степи, словно ничего и не произошло. Нуртазу стало не по себе. В том, что убили незнакомца свои, одноаульчане, он не сомневался. У степного колодца в эту ночь больше никто не останавливался. До Нуртаза и раньше доходили разные слухи о темных проделках джигитов Габыш-бая.

В мире все далеко не так просто, как кажется. Нуртаз тер кулаком лоб, думал, но никак не мог понять, за что же так зверски зарезали человека, который никому ничего плохого не сделал? Неужели за те новости, которые тот вез?.. Нет, такого не может быть…

Степан Колотубин сидел в глубоком кожаном кресле у самого письменного стола и, нагнув голову, молча слушал, злясь на себя. Находиться в кресле было с непривычки неудобно, крупное тело Степана ныло от напряжения, особенно давала о себе знать левая нога – рана от осколка гранаты еще совсем не зажила.

За громоздким письменным столом из мореного дуба восседал Василий Данилович, или попросту дядя Вася, тот самый дядя Вася, который в пятом году командовал дружиной в баррикадных боях, с которым потом Степан почти два года сидел в Бутырской тюрьме и вместе топал по этапу. Теперь дядя Вася был большим человеком в Московском совете. Внешне он почти не изменился, такой же жилистый и слегка сутулый, те же рыжие усы.

– Значит, мы с тобой договорились. Завтра будет подписано постановление, и ты идешь принимать бывший завод Гужона.