– Оружием снабдим, оно у нас есть, – сказал генерал и вспомнил об эшелоне тургайского комиссара, который надеялся перехватить по пути из Москвы. – Мы не бросаем слов на ветер. Великобритания, верная своим союзническим обязанностям, всегда готова выступить в поддержку своих друзей!

К концу долгого и жаркого дня Габыш-бай с джигитами подошел к степному колодцу. Его заметили еще издали. В уютной лощине возвышались две небольшие плоскокрышие глинобитные мазанки, рядом с ними – навес, крытый сухими колючками и камышом, да обширный загон, огороженный деревянными жердями. Земля вытоптана копытами, усеяна овечьим пометом. Около колодца лежало длинное, выдолбленное из ствола дерева корыто. Обычный пастуший стан. В загоне блеяли овцы, а к кольям внутри ограды привязаны три лошади. Около мазанки пылал очаг, языки пламени облизывали чугунный котелок, и струйки голубого дыма столбом поднимались к небу. Пастухи, напоив отару, готовили себе ужин.

Заметив всадников, люди у пастушьего очага вскочили. Старый чабан поспешил навстречу. Он издали узнал старшину своего рода, крутой нрав которого хорошо знал. Почтительно сложив руки на груди, чабан приветствовал Габыш-бая. Внук чабана, подросток лет десяти – двенадцати, придерживал большую черную овчарку и широко открытыми глазами смотрел на всадников, на их оружие. Третий человек – невысокого роста, плосколицый, с коротко подстриженной бородкой – стоял непринужденно и спокойно рассматривал прибывших. Габыш-бай сразу обратил на него внимание. Старшина рода помнил в лицо своих людей, а этот был чужаком. Бай нахмурился.

– Кто это? – спросил Габыш-бай у чабана.

– Наш гость, ага. Он из Тургайских степей, – склонив голову, ответил пастух. – Новости везет.

– Хорошие новости?

– Не знаю, ага. Мы живем в степи, редко людей видим.

– Абсала-магалейкум! – приветствовал старшину рода незнакомец.

– Мы послушаем, тогда скажем свое слово, – произнес Габыш-бай чабану и кивнул незнакомцу: – Угаллейкум-ассалам!

Джигиты соскочили с коней. У колодца сгрудились кони, верблюды, овцы, долбленую колоду еле успевали наполнять водой.

Огромный красно-золотой диск солнца медленно погружался за горизонт, становилось прохладно, и серые сумерки ползли по степи. Трое джигитов, расталкивая ногами овец, рыскали в загоне, выбирая молодых жирных баранов. Их тут же закололи и освежевали. Собаки злобно рычали, раздирая брошенные им бараньи потроха.

Нуртаз подсел к пастушьему костру.

В большом казане приятно побулькивало жирное варево. «Первые дни, слава аллаху, прошли благополучно. Овцы целы, от каравана мы не отставали, – думал Нуртаз, подкладывая в огонь сучья саксаула. – Впереди долгий путь. Мне бы только побыстрее раздобыть оружие…»

Внук чабана почтительно смотрел на Нуртаза. Какой рослый и сильный! В прошлую осень он видел Нуртаза на состязаниях по борьбе. Как тот ловко боролся! Особенно красиво он бросил на лопатки Махмуд-батыра, самого сильного борца из соседнего рода.

– Скажите, ага, вы тоже идете на войну? – обратился внук чабана к Нуртазу.

– Как тебя зовут? – в свою очередь спросил Нуртаз.

– Маговья.

– Хорошее у тебя имя. Будешь большим и храбрым, когда вырастешь, и все станут тебя называть Маговья-батыр, – сказал Нуртаз и важно добавил: – Мы, воины Габыш-бая, едем на войну с неверными.

– Почему у вас тогда, ага, нет ружья, а пастушья палка? – допытывался любопытный Маговья.

– Потому, что у меня еще и овцы. Не буду же я их подгонять ружьем, – ответил Нуртаз и, достав из-за пазухи свой темир-кумуз, показал его подростку: – Вот посмотри!

– Ий-е! У меня тоже темир-кумуз есть. В прошлую осень, когда в город гоняли отару, отец на базаре купил, – сразу оживился Маговья. – Давай послушаем, чей лучше играет?

К очагу, тяжело ступая, подошел старый чабан.

Он присел на корточки, погладил корявыми пальцами свою седую редкую бороду, потом достал самодельную деревянную ложку, вытер ее о край халата, помешал похлебку. Попробовал. Мясо, видимо, было еще жестким, не по его старческим зубам, и чабан положил в огонь несколько крепких сучьев.

– Ты что сидишь здесь, как глухая старуха? – старый чабан покосился на Нуртаза. – Или тебе известны все новости? Ой-йе! Ну и молодежь пошла! Там гость рассказывает о важных делах, а он тут детской игрушкой забавляется.

– Вы, конечно, правы, ага, потому что старше меня на много лет и годитесь в отцы мне, – ответил Нуртаз, пряча свой темир-кумуз в карман. – Но аксакалы говорят, что плох тот казах, который гонит от котла человека, не накормив его.

– Ты просто пойди послушай, – миролюбиво сказал старик, пропуская мимо ушей колкости. – А мясо еще не сварилось… Я тоже сейчас туда приду. Послушаю. Подумать только, что творится в степи!

Гость сидел на кошме, устланной ковром, рядом с Габыш-баем. Худощавый и плосколицый, с коротко подстриженной бородкой, он выглядел ягненком рядом с упитанным, породистым быком Габыш-баем. Глава рода, наклонив голову, слушал гостя. Тот, отхлебывая из пиалы кумыс, неторопливо рассказывал. Нуртаз уселся на землю, за спиной джигитов, прислушался.

– Слух идет, и не один степняк мне об этом рассказывал, в Тургай приехал Алимбей Джангильдинов. Да, тот самый, что много лет учился у русских, все науки постиг, много премудростей познал, а потом своими ногами весь свет обошел. Большим умом наградил Аллах человека! Алимбей-ага из Москвы приехал, бумагу с печатями привез. В той бумаге написано, что он правду о новой власти рассказывать будет. И что он главный комиссар всего степного края. Недавно он снова уехал в Москву.

– А что такое, ага, комиссар? – спросил молодой джигит, сидевший неподалеку от Нуртаза.

На него зашикали со всех сторон: мол, не перебивай, хотя каждому был непонятен этот новый титул. Габыш-бай поднес пиалу и пил мелкими глотками кумыс.

– Сейчас разъясню; как говорят, каждому коню надо путь указывать, – улыбнулся гость джигиту и спросил: – Ты волостного знаешь?

– Знаю, знаю. Как не знать!

– А выше кто будет? Уездный начальник?

– Верно, говоришь. Уездный будет.

– Так главный комиссар повыше уездного. Теперь понятно, кто такой Алимбей-ага?

– Понятно, ага, понятно. Большой человек. Батыр!

Габыш-бай поставил пиалу на разостланную скатерть и внимательно посмотрел своими узкими глазами на незнакомца. В его взгляде мелькнуло неодобрение и тут же погасло. А гость, увлекаясь своим рассказом, продолжал:

– Прошлым месяцем в Тургае проходил большой съезд всего степного края. Много людей приехало и с рудников, и с дальних аулов. Все были там: и русские, и казахи, и солдаты… Рядом сидели, как братья. Алимбей-ага там главным был. Умные слова говорил. «Надо, – говорил, – чтобы своя армия была, чтобы защищать города и аулы, простой народ защищать, свою народную власть». Потом выступил Амангельды Иманов.

– Большой человек! – раздались возгласы. – Батыр! Два года назад вся степь казахская за ним шла против царя.

– Только тогда оружия не было, – продолжал гость. – Плеткой с куском свинца на конце да самодельной пикой разве победишь винтовки да пушки? Плохо тогда дело было. Много крови пролили.

Нуртазу очень хотелось дослушать рассказ, но старый чабан толкнул локтем и позвал:

– Мясо сварилось. Идем, помогать будешь.

Они вытаскивали из дымящего паром котла большие куски жирной баранины, раскладывали на деревянные подносы и ставили их на разостланную скатерть возле Габыш-бая. Хмурый бай Кара-Калы, правая рука главы рода, вынул из кожаных, расшитых бисером и украшенных серебром ножен кривой ферганский нож с белой костяной ручкой и стал быстрыми, ловкими ударами крошить мясо. Трое джигитов последовали его примеру, и на подносах росли горки душистой вареной баранины.

– Бисмилля… – Габыш-бай произнес первые строки молитвы и запустил свою пятерню в мясо, выбирая толстыми пальцами наиболее лакомые кусочки.

Следом за старшиной рода к подносу потянул свою руку гость, а за ним и джигиты. Подносы быстро пустели. Нуртаз и старый чабан едва успевали подносить куски вареной баранины и пиалы, наполненные наваристым густым бульоном.