Пришло время рассказать дяде о моих планах. Я знала, что он придет в ужас, услышав, что я собираюсь уехать от него так далеко. Он долго молчал, потом встал и принялся шагать по комнате, как загнанная в клетку рысь.

– На твое имя в банке лежит вклад, – произнес он наконец. – Пятьдесят тысяч марок. Его сделала бабушка, мать твоего отца. Она назначила меня распорядителем вклада и велела оберегать от нечистых на руку ухажеров, чтобы с тобой не случилось того же, что с твоей матерью…

Дядя замолчал. Он и так затронул тему, которую в нашей семье было не принято обсуждать.

А у меня даже голова закружилась от его слов. Пятьдесят тысяч марок, и они мои! На такую сумму можно не только поехать учиться, но и позволить себе многое другое, например купить машину или совершить кругосветное путешествие. Дядя Яри рассказал, что бабушка положила деньги в банк на том условии, что без его разрешения я могу их снять не ранее, чем мне исполнится двадцать четыре года. В итоге дядя смирился с моими планами, и я отправилась в Нью-Йорк. У меня была одна задача: окончить Академию с наилучшими оценками. Она была похожа на армию: та же строгая дисциплина, тяжелые физические нагрузки и казарменная жизнь в обществе парней, приехавших с разных концов света. Учеба выковала из меня жесткого и крепкого человека, но внутри я осталась все той же простой сельской девчонкой.

В субботу я собрала вещи и отправилась в путь. Наступило время платить по счетам. И всю дорогу к Йоенсуу меня грызло чувство вины и осознание того, что, оставив Аниту, я совершила самую страшную ошибку в жизни. От этого груза мне не избавиться до конца дней. В поезде я заняла место позади двух веселых подружек и под прикрытием их болтовни и смеха позвонила Лайтио: скоро буду в Хельсинки. Судя по голосу, он опешил от смеха на заднем плане, и я весело извинилась, сказав, что это моя подружка и смех совсем по другому поводу. Затем я принялась нести всякую ерунду, периодически отодвигая трубку от лица, чтобы он услышал стук колес.

– Вы в поезде? – наконец сообразил полицейский. – Во сколько будете в Пасиле? Я бы хотел встретить вас на станции.

Я ответила, что около восьми, умолчав о том, что поезд останавливается и в Тиккуриле, где станция находится прямо напротив центрального полицейского управления. Ничего, пусть прогуляется. В следующий раз изучит расписание электричек более тщательно.

– Буду ждать наверху возле эскалатора. Я в гражданской одежде. Не беспокойтесь, я вас узнаю, видел фотографию в базе данных.

Последняя фраза прозвучала угрожающе. К счастью, у меня хватило времени подготовиться к встрече и все тщательно продумать. К тому же я была совершенно уверена, что не сделала ничего плохого и бояться нечего. Теперь следовало внушить эту уверенность констеблю. Под стук колес я даже немного успокоилась и погрузилась в полудрему, продолжая перебирать в памяти события последнего дня Аниты. Но с кем же она встречалась на «Фрунзенской»?

Трудно будет объяснить причину моей ссоры с Анитой человеку, который и понятия не имел о Фриде. Ведь рысь была для меня не просто домашним животным. Она была для меня как сестра. Фрида выросла почти ручной, но мы ведь не знали, что на самом деле творится у нее в голове. Иногда она видела врага даже во мне или дяде, стоило только дать ей повод. Но она ни разу ни на кого не кинулась, нам всегда хватало ее угрожающего рычания, чтобы понять, если что-то не так.

Я глубже погрузилась в сон, и мне приснилось, что я стала рысью. На коже выросла шелковистая шерсть, на голове появились уши с кисточками, и я, помахивая хвостом, шла по заснеженной тропинке в лес. Иногда, чтобы удержать равновесие, мне приходилось впиваться когтями в лед. Увидев зайца, я бросилась за ним, ощущая себя охотником, а не жертвой.

Я постаралась запомнить это чувство. Когда поезд остановился на станции Пасила, шел сильный дождь. Косой ветер забрасывал воду под навес у перрона, и я быстро промокла. Лайтио было нетрудно узнать: стильный невысокий мужчина в темно-синем блейзере и бейсболке, он, казалось, вышел из американских боевиков и был бы гораздо уместнее на улицах Нью-Йорка, но никак не на промокшей станции в Финляндии. В дополнение образа он носил пушистые темно-каштановые усы. Я пожалела, что не надела туфли на каблуках. Редкий мужчина останется спокойным, когда идущая рядом женщина на голову выше его.

– Добрый день, госпожа Хилья Канерва Илвескеро, она же бывшая Суурлуото! – поприветствовал он меня, с ходу дав понять, что уже детально познакомился с моим прошлым.

Я взяла себя в руки, вспомнив, что я гордая рысь, а Лайтио всего лишь поганый заяц, который до дрожи боится моих когтей и в любую минуту готов удрать. Он был моей добычей, а добыча не может угрожать охотнику. Мы прошли на парковку, и он распахнул передо мной дверь темно-синего «вольво» с объемным багажником – похоже, своего собственного. Вряд ли офицеры уголовной полиции разъезжают на таких дорогих служебных тачках.

Я плюхнулась на заднее сиденье, будто в такси, краем глаза наблюдая, как Лайтио недоуменно пытается разглядеть меня в зеркало заднего вида. По моим расчетам, мы должны были ехать в сторону Туусулантие, но вместо этого он повернул на юг, к району Тееле.

– У меня дома рабочий кабинет, – пояснил констебль, заметив мой удивленный взгляд. – Я сегодня на службе уже невесть сколько просидел, а вам что отсюда, что от конторы до дома одинаково добираться.

Я выругалась про себя. Мне даже в голову не пришло посмотреть его удостоверение. Ну ладно, надеюсь, передо мной действительно констебль Лайтио, а не какой-нибудь проходимец, которому удалось где-то раздобыть телефон с полицейским номером. Длинные пушистые усы скрывали пол-лица, а волос под бейсболкой вообще не было видно. Казалось, передо мной загримированный артист провинциального театра.

За Олимпийским стадионом мы свернули на заставленную автомобилями улицу Урхейлункату и припарковались у бордюра, где каким-то чудом оказалось свободное место. Я поднялась по ступенькам вслед за констеблем и вздохнула с облегчением, увидев на табличке с именами жильцов фамилию Лайтио. Маленький лифт казался слишком тесным для нас двоих, и, когда захлопнулась решетчатая дверь кабины, я почувствовала себя рысью в клетке. Констебль носил черные ботинки с замысловатыми узорами на подошвах и источал густой запах сигар.

На двери квартиры также висела табличка «Лайтио», однако мой спутник открыл другую дверь, соседнюю, и жестом пригласил меня войти. Наверное, черный ход. Мы зашли, внутри еще сильнее пахло застоявшимся сигарным дымом. Констебль снял шляпу, и под ней обнаружилась лысина. Лайтио протянул руку, помогая мне снять куртку, от его прикосновения я вздрогнула. Если бы это видел Майк Вирту, в наказание заставил бы меня не меньше десяти раз обежать квартал, где располагалась Академия.

Констебль снял блейзер, под которым оказалась серая рубашка и галстук в мелкую клетку. Потом распахнул дверь в кабинет, где табачный дым просто висел клубами, стоял стол с придвинутым к нему офисным креслом и коричневая кожаная банкетка, на которую я тут же без приглашения плюхнулась. Лайтио присел к столу, открыл ящик и достал шкатулку с сигарами, после чего извлек одну и с громким щелчком отрезал кончик специальными щипчиками. Сигара была толщиной с банан, и, когда Лайтио сунул ее в рот, я чуть не рассмеялась – до того забавно он выглядел.

– В конторе курить запрещено, мы сами установили такой порядок, – пояснил он, выпуская в мою сторону облако дыма.

Видимо, он разбирался в статьях закона насчет курения и сейчас неуклюже отстаивал право пускать дым мне в лицо. Ну, такой мелочью, как сигара, меня трудно смутить. Во время поездок в Россию я привыкла, что там курят где попало.

Усевшись удобнее, констебль принялся задавать мне вопросы. К моему удивлению, перед ним на столе не было ни компьютера, ни диктофона, лишь бумага для записей.

– Видите, так и приходится заниматься на работе всякой ерундой вроде разговоров, где можно курить, а где нет. А на серьезные дела вроде убийства времени просто не хватает, – усмехнулся он и, с наслаждением затянувшись, запрокинул голову и выпустил дым в потолок. – Послушайте, а вы с вашей подружкой собираетесь официально пожениться? Священники, конечно, это дело не приветствуют…