Сейчас Сеппо Холопайнен был последним человеком, который смог бы меня напугать, но это имя напомнило мне когда-то пережитую ярость и страх. Хотя на самом деле мне стоило сказать спасибо этому человеку: благодаря ему я поняла, что дядя Яри не всегда будет рядом, чтобы меня защитить, и записалась на курсы самообороны, а позже поступила в Академию частной охраны в Нью-Йорке.

В тот темный ноябрьский вечер дядя с другими мужчинами ушел на охоту. Холопайнена они с собой не взяли, поскольку незадолго до этого он во время охоты на зайцев случайно выстрелил в ногу заместителю председателя Совета муниципальных уполномоченных. Скрыть происшествие от полиции, врачей в больнице, а также жены этого заместителя было невероятно сложно и стоило огромных трудов. Охотники дружно твердили, что это была шальная пуля какого-то браконьера, но жена не поверила им и затеяла расследование. Поднялся страшный шум, и хотя дело в конце концов удалось замять, с той поры Холопайнена на охоту не брали.

Я не слышала звука тракторного мотора, когда Холопайнен въехал к нам во двор, потому что слушала Мадонну на полной громкости. Сеппо считал, что раз трактор – сельскохозяйственный инвентарь, а вовсе не транспортное средство, то и не грех сесть за руль, будучи в подпитии. Захватив бутылку самогона, он заехал поприветствовать старого друга Яри, но в доме застал только меня.

У нас в классе все девчонки были без ума от Мадонны, и вот наконец и у меня появилась заветная запись. Я заколола волосы повыше, чтобы походить на своего идола, надела бюстгальтер телесного цвета, фиолетовые колготки и старую кружевную юбку. Наряд завершали найденные на чердаке красные туфли на толстой подошве и высоком каблуке – в них я была чуть не под два метра ростом. Половая щетка на длинной палке служила микрофоном. Когда Холопайнен вошел, из магнитофона лилась песня «Like a Virgin». Дверь была открыта – тогда нам уже не приходилось прятать Фриду.

– О, Хилья, привет, чем занимаешься? Дядя дома?

Я сказала, что дяди нет, но гость, вместо того чтобы уйти, прошел в комнату и уселся в кресло.

– Да ты уже выросла, как я погляжу. Просто красотка, вон какая у тебя грудь! Давай, иди сюда, выпьем по глоточку. – Холопайнен вытащил из нагрудного кармана бутылку самогона и протянул мне.

Я молча смотрела на него, тяжело дыша после бурного танца. Мне следовало пройти в соседнюю комнату и надеть что-нибудь более приличное, но Холопайнен сидел между мной и дверью. Я попыталась боком протиснуться мимо незваного гостя, но он схватил меня и принялся бесцеремонно лапать, прижав животом к столу, так что крышка больно уперлась мне в спину.

– Я помню эти туфли, все парни таращились на твою мамашу, когда она гуляла в них по улице. Ты, видать, в нее пошла… – бормотал Холопайнен, так сдавив ручищами мне грудь, что она выскочила из бюстгальтера.

Затем он задрал на мне юбку. Обычно я могла постоять за себя, но сейчас совершенно растерялась. Мне не хватало воздуха, от ужаса я не могла пошевелиться. Холопайнен попытался засунуть руку мне между ног, но белье так плотно прилегало к телу, что у него ничего не вышло. Тогда он опрокинул меня на пол и навалился сверху, придавив огромным брюхом, и я почувствовала, как что-то липкое и твердое уперлось мне в бедро. Он щекотал мне шею длинными усами и тяжело дышал в ухо, снова пытаясь стащить с меня трусы. Мне показалось, что я сейчас умру. Тогда я на самом деле считала, что если женщина не слушается мужчину, она должна умереть.

Наверное, я бы погибла, задохнувшись под тушей соседа, если бы в этот момент не вернулся дядя. Он был в плохом настроении: загнанному лосю удалось удрать прямо у него из-под носа, из-за чего остальные охотники тоже здорово расстроились. Вид соседского трактора во дворе также не поднял ему настроения: они с Холопайненом не ладили еще со школьных времен, к тому же дядя так и не смог ему простить, что тот убил мать Фриды. Позже дядя говорил, негодяю просто повезло, что рядом оказалась швабра, а не топор или тяжелая кочерга. В итоге тот отделался синяками. Позже Холопайнен утверждал, что вообще ничего не помнит, но иногда так смотрел на меня, что я точно знала: все он помнит.

Разумеется, нам следовало сделать заявление в полицию. Но дядя Яри опасался, что меня могут у него отнять, а я была в таком ужасе, что еще долго вообще не могла говорить на эту тему. Дядя затопил сауну, я вымылась, а потом сожгла в печке все бывшие на мне вещи, кроме маминых туфель. А через несколько дней отчего-то загорелся трактор Холопайнена. Виновный так и не был найден, и лишь я знала, что в ту ночь дядя пришел домой поздно и от его одежды пахло бензином.

После этого я несколько лет и слышать не могла голос Мадонны. Лишь в Нью-Йорке заставила себя купить билет на ее концерт и танцевала с друзьями под песню «Like a Virgin». И еще долго я придумывала различные способы мести своему обидчику. Я так накачала мышцы, что легко могла швырнуть негодяя об землю и переломать ему все кости. Или, например, можно было под пистолетом заставить его кланяться, пока он не наделает от ужаса в штаны.

Но главное, я перестала его бояться. Даже попросила Матти передать ему привет, хотя на самом деле мне было все равно, пусть бы он хоть спился и сдох в канаве. И почему жизнь так несправедлива: мерзкий Холопайнен продолжает ходить по земле, мой дядя Яри – нет.

Хаккарайнены обращались со мной как со старым добрым другом семьи, и благодаря их заботе мне показалось, что прошлое вернулось. Отношений со школьными товарищами я почти не поддерживала: они знали многое из того, что я хотела скрыть, и это было неприятно. После школы я отправилась на курсы телохранителей, а спустя полгода записалась в армию. Когда закон разрешил призывать женщин, я была в числе первых. Прожив всю жизнь с дядей, я привыкла к спартанским условиям, запаху мужчины, к тому, что вместо столовых ножей в кухонных ящиках лежит холодное оружие. Поэтому в армии мне было легко, хотя мы, первые женщины-военнослужащие, привлекали всеобщее внимание. Еще во время службы я узнала про Академию частной охраны в Куинсе, и меня захватила идея поступить туда. То, что заведение находилось в Нью-Йорке, тоже меня устраивало как нельзя более: там я могла затеряться среди чужих людей, никто из которых ничего не знал о моем прошлом. На пути к мечте было только одно препятствие: финансы. Обучение стоило двадцать тысяч марок в год старыми деньгами, плюс дорога, еда и проживание, а у меня таких денег отродясь не водилось.

После армии я устроилась работать сразу в три места, что тоже было не самым лучшим решением: большая часть заработанного уходила на налоги. Я нанялась в охранную фирму, вечерами разносила газеты и рекламные листки, а еще подрабатывала уборщицей на стройке. Поделиться своими планами с дядей я решилась не скоро. Возможно, в глубине души он меня понимал, но вслух все время повторял, что я совершенно напрасно уехала так далеко от дома и живу среди чужих людей. Но что мне светило в родных краях? Возможно, он мечтал, чтобы я вышла замуж за парня из ближайшей деревни и заделалась обычной фермерской женой, хотя прекрасно понимал, что сама я стремлюсь вовсе не к такому будущему.

Мне редко удавалось выбраться домой, и вот однажды дядя Яри позвонил и решительно сообщил, что если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Но дяде не понравилось в столице. Он тщательно подготовился к визиту: на нем были новые джинсы, за которыми он ездил аж в Куопио, он постригся в приходской парикмахерской и тщательно вымылся дегтярным мылом, которое, на мой взгляд, пахло гораздо лучше, чем дорогой современный парфюм.

Заметив мой измотанный вид, дядя очень расстроился. На этот вечер я поменялось сменой с другим охранником, но на следующее утро мне все равно надо было рано вставать и разносить печатную продукцию. Дядя изумился, узнав обо всех моих работах.

– Неужели в столице так дорого жить, что человек без семьи и детей вынужден горбатиться в трех местах сразу?