— Может, нам стоит проявить хоть немножко здравого смысла?

Наконец-то Ривлин почувствовал себя самим собой и таким чудесно живым.

— Мадди, радость моя, то, что ты делаешь с моим здравым смыслом, можно смело назвать преступлением.

— И как оно будет наказано?

Он легко коснулся губами ее губ и ласково сказал:

— Я сейчас покажу тебе это.

Ривлин уснул крепко, но ненадолго: разум бодрствовал и не давал ему истинного отдыха. Поднявшись, он оделся и спустился в кабинет. Бокал бренди и хождение по обюссонскому ковру в течение часа принесли ему не больше ответов на вопросы, чем он имел, когда проснулся, — слишком велико было искушение послать все к дьяволу и бежать в Южную Америку. Он вполне мог найти способ зарабатывать на жизнь, и они оба в конце концов научились бы испанскому языку. Оставшимся в Соединенных Штатах врагам вряд ли удалось бы выследить их. Но с другой стороны, уехав, они уже не могли бы вернуться. Никогда. И никто не мог бы приехать к ним без риска навести на их след блюстителей закона.

Ривлин вздохнул. Оставшись, им придется вести борьбу, и в связи с этим возникали многочисленные новые вопросы и новые проблемы. В ходе вечернего обсуждения ему пришло в голову, что, несмотря на все его декларации, Мадди нужно участвовать вместе с ним в сражении против Харкера, так как ее показания — неотъемлемая часть всего дела.

Вопрос о том, как поступить с Харкером, был в основном решен за бренди и сигарами. Место действия — вокзал. Это, пожалуй, единственный логичный выбор; а вот как действовать конкретно? Остановились на том, чтобы собраться еще раз утром и в подробностях договориться об устройстве ловушки.

Но предположим, что все сложится удачно — они оба уцелеют, а Харкер перестанет представлять для них опасность… Тогда им нужно будет добиться отмены постановления об аресте, поехать в Левенуэрт, где Мадди даст показания, а потом требовать для нее нового суда. И что же дальше? Как и раньше, мысль о том, что Мадди вряд ли останется на свободе, что она снова попадет в тюрьму, возвратила Ривлина к началу его рассуждений. Южная Америка в сравнении с этим вариантом представлялась не таким уж плохим выходом из положения, но в глубине души Ривлин понимал, что никуда они не убегут. Харкер или окажется в тюрьме, или будет убит — это лишь одна, пусть и благоприятная, сторона дела, зато другая… Он может потерять Мадди. Обстоятельства вынудят его сдержать первую часть обещания, данного Сету, после чего жизнь станет пустой и одинокой.

Ривлин грустно улыбнулся. Впервые за годы, прошедшие с той ночи, ему предстоит по-настоящему расплачиваться за свою трагическую ошибку, и в этом заключается справедливость. Никогда еще он не испытывал такой душевной боли, которую, несомненно, заслужил. Остается только принять ее и делать все, что он может. Дай Бог, чтобы Харкер избавил его от такой судьбы.

Ривлин сдвинул брови. Если он погибнет, Мадди останется совсем одна на белом свете. Она — все, что у него есть, и кроме него, до нее никому нет дела. Но если она снова окажется в тюрьме, никакая его забота не облегчит ее участь, не будет достаточной для того, чтобы она пережила эти восемнадцать лет в заключении.

Негромкий звук, донесшийся от двери, отвлек Ривлина от тяжелых размышлений. Он поднял голову, надеясь увидеть Мадди…

— Мама, — произнес он как мог приветливее, чтобы скрыть свое разочарование, — что ты делаешь в такой час?

— Думаю.

— О Мадди? — спросил Ривлин тихо, наливая для нее херес в бокал.

Ему пришло в голову еще кое-что: начиная с той секунды, как Мадди скатилась с лестницы в Форт-Ларнеде, все его существование сосредоточилось вокруг нее.

— Послушай, — снова заговорил он, — ты когда-нибудь давала обещание, которое тебе не хотелось бы выполнять?

— У каждого из нас это бывает, — ответила миссис Килпатрик. — О каком обещании ты сожалеешь? О том, которое дал Мадди или другой женщине?

— Не было никакой другой женщины, только она одна. А обещание я дал Сету.

— Сет умер, мой дорогой, он не может потребовать от тебя исполнения данного ему обещания.

— Это обещание я дал также себе, — сказал Ривлин и допил свой бренди.

— Оно содержит в себе нечто очень важное — поэтому ты чувствуешь себя виноватым?

— Да, поэтому.

— А благодаря Мадди ты иногда забываешь? — Мать не стала ждать, пока он ответит, и продолжала: — Все мы люди, Ривлин, и совершаем ошибки, в которых искренне раскаиваемся. Однако величайшая трагедия состоит в том, что мы полностью попадаем во власть наших переживаний и не можем уберечься от еще больших ошибок.

— А как насчет чести и необходимости сдержать данное слово?

— Честь заслуживает величайшего одобрения, сын, но я знала многих и многих людей, которые использовали это понятие как способ уклониться от принятия трудных решений. Что касается данного слова… Обещания живым значат гораздо больше, чем обещания мертвым.

— Я подумаю об этом. — Ривлин сказал так вовсе не потому, что собирался размышлять на подобную тему, а потому лишь, что хотел уйти от разговора, который считал бесполезным.

— Иногда лучше не думать, а прислушаться к голосу сердца.

— Ты прямо как Майра. — Усмехнувшись, Ривлин поднял пустой бокал, словно собирался произнести речь.

— Кто такая Майра?

Он мысленно отредактировал готовый сорваться с языка ответ и объяснил:

— Эта женщина относится к Мадди почти как мать. Она нередко говорила мне о вреде излишних раздумий.

Миссис Килпатрик кивнула и пригубила херес.

— Скажи, ты любишь Мадди? — спросила она.

— Вот и Майра задала мне этот вопрос, — ответил Ривлин, подумав при этом, что Майра и его мать составили бы замечательную парочку. К счастью, им никогда не доведется встретиться.

— И что же?

— Я сказал, что нет.

— А как бы ты ответил мне на такой вопрос?

— Никак. — Он поставил бокал на стойку бара. — Я собираюсь вернуться в постель.

— Ты имеешь в виду — вернуться к ней, — рассмеявшись, поправила его миссис Килпатрик. — Мне известно, что ты пренебрег моим распоряжением и ваши вещи отнесли в одну комнату.

— Что есть, то есть, мама, — бросил он через плечо, направляясь к двери. — Не думаю, что соблюдение приличий столь уж важно. Доброй ночи.

— Могу я поделиться с тобой одним наблюдением?

Ривлин остановился на пороге с подчеркнуто смиренным видом.

— Сегодня вечером, когда дамы уединились в гостиной, Мадди сделала примечательное заявление. Она сказала, что понимает, насколько неподходящей парой для тебя мы ее считаем. Она была права: мы не выбрали бы ее и сделали бы большую ошибку. Вы удивительно подходите друг другу.

Понадобилось несколько секунд, чтобы важность последних слов дошла до Ривлина.

— Спасибо, мама.

— Спокойной ночи, сын.

Ривлин кивнул и удалился, от всей души желая, чтобы совместное будущее с Мадди зависело только от одобрения его матери.

Нет ничего лучше, мечтала Мадди, чем пробудиться в объятиях Ривлина и сразу ощутить тепло его тела. Она улыбнулась, вспомнив то первое утро. Женщина, которая тогда подняла шум и вопила о приличиях, теперь лежала нагая рядом с тем же самым мужчиной, положив голову ему на плечо, руку — на грудь, а ногу — на бедро. Как далеко зашла эта женщина — и как она счастлива!

Мадди теснее прижалась к Ривлину, а он крепко обнял ее.

— Проснулась? — шепнул он, погладив ее плечо.

— Да, и рада пробуждению. — Она прижалась губами к его груди. — Доброе утро, Ривлин.

— Доброе утро, милая.

Мадди щекой ощутила, как его сердце забилось сильнее и чаще.

— Послушай, — заговорил он, продолжая поглаживать ее плечо, — что ты думаешь о Южной Америке?

— В каком смысле? — неуверенно спросила она.

— Как о месте, где мы сможем вместе жить.

— Но это так далеко! — Мадди лихорадочно пыталась сообразить, как бы помягче отговорить его от несбыточных надежд.