Собеседник постарше в данный момент что-то говорил в также защищенный от подслушивания телефон – плоскую черную коробочку швейцарского производства. Это был одутловатый, встревоженный с виду человек лет пятидесяти пяти; его широкое, с обвисшими щеками и сальной кожей лицо украшали очки в золотистой оправе, а волосы, обрамлявшие залысый лоб, были выкрашены в неестественный каштановый цвет. Его звали Поль Марко, и он был вице-президентом Корпорации по вопросам безопасности. Марко попал в Корпорацию путем, по которому, как правило, проходили все директора охранных служб международных компаний: он служил в пехотных войсках французской армии, был изгнан оттуда за недисциплинированность и жестокость, вступил во Французский иностранный легион, позднее переехал в США, где был профессиональным штрейкбрехером в горнодобывающей компании, а затем его наняли обеспечивать безопасность в многонациональную фирму.

Марко говорил быстро, негромко, а потом выключил и отложил трубку.

– В секторе Вены тревожное положение, – сказал Марко сидевшему рядом с ним темноволосому, со смуглой оливковой кожей французу, лет на двадцать моложе, чем вице-президент, по имени Жан-Люк Пассар. – После несчастного случая со взрывом пропана в Санкт-Галлене американец все же уцелел. – И мрачно добавил: – Мы не можем больше позволять себе ошибаться. Особенно после катастрофы на Банхофплатц.

– Но ведь решение о привлечении американского солдата было не вашим, – успокаивающе заметил Жан-Люк.

– Конечно, нет, но я и не возражал против него. Логика была вполне убедительной: он много общался с объектом и мог узнать его в толпе в любую секунду. Как часто ни рассматривай фотографию незнакомого человека, все равно никто не сможет действовать так быстро и надежно, как тот, кто лично знаком с целью.

– Но теперь мы подключили к делу самого лучшего, – сказал Пассар. – Когда за дело берется Архитектор, проблемы разрешаются достаточно быстро.

– Его всегда отличало стремление к совершенству, – заметил Марко. – И все же, каким бы изнеженным ни был этот американец, его не следует недооценивать.

– То, что он, любитель, все еще жив, это просто чудо, – согласился Пассар. – И все равно, пристрастие к здоровому образу жизни не дает человеку навыков выживания. – Он громко фыркнул и насмешливо проговорил на английском языке с подчеркнуто сильным акцентом: – Он не знает джунглей. Он знает только игру в джунгли.

– И все равно, – возразил Марко, – существует такая вещь, как везение новичка.

– Он уже не новичок, – задумчиво произнес Пассар.

Из ворот вышел пожилой, хорошо одетый американец. Он шел медленно, напряженно, по-видимому, с усилием, держа в руке небольшой чемоданчик. На ходу он разглядывал толпу, пока не увидел водителя лимузина, одетого в форму, к которой была прикреплена маленькая табличка с именем.

Старик помахал рукой, и водитель, сопровождаемый женщиной в белой одежде медсестры, поспешно кинулся к нему. Водитель взял у американца багаж.

– Как прошел ваш полет, сэр? – осведомилась медсестра. Она говорила по-английски с австро-немецким акцентом.

– Ненавижу путешествия, – проворчал старик. – Я уже не в состоянии их переносить.

Раздвигая толпу, медсестра проводила прибывшего к выходу на улицу, где совсем рядом стоял черный «Даймлер», и помогла старику забраться в машину. Салон был оборудован всеми стандартными аксессуарами – телефоном, телевизором и баром. В углу находился деликатно укрытый чехлом набор для оказания экстренной медицинской помощи, в котором имелся даже небольшой кислородный баллончик со шлангом и маской, электрический дефибриллятор, а также трубки и иглы для капельниц.

– Ну вот, сэр, – сказала медсестра, как только пассажир устроился на уютном кожаном сиденье, больше похожем на диван, – поездка будет совсем недолгой, сэр.

Старик хмыкнул, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

– Пожалуйста, сообщите мне, не могу ли я что-нибудь сделать, чтобы вам было поудобнее, – заботливо произнесла медсестра.

В вестибюле гостиницы Анну встретил прикомандированный к ней офицер из аппарата прокурора кантона Цюрих. Его звали Бернард Кестинг – низенький, но мощный темноволосый молодой человек с окладистой бородой и сросшимися над переносицей бровями. Он совершенно не улыбался и казался очень деловым и всецело поглощенным своими профессиональными обязанностями: олицетворение швейцарской бюрократии.

Несколько минут ушло на взаимные представления и вымученный разговор, необходимый для соблюдения этикета, а затем Кестинг проводил Анну к своему автомобилю «БМВ-728», стоявшему на полукруглой подъездной дорожке перед гостиницей.

– Конечно, мы знаем Россиньоля, – сказал Кестинг, распахивая дверцу автомобиля перед коллегой из-за океана. – Он был очень уважаемой личностью в нашем банковском сообществе на протяжении многих-многих лет. Разумеется, у моего управления никогда не возникало поводов для того, чтобы допрашивать его. – Анна села в машину, но швейцарец продолжал стоять на месте, держась за ручку распахнутой дверцы. – Боюсь, что мы не совсем отчетливо поняли суть вашего запроса. Знаете ли, этот джентльмен никогда не был причастен к какому-либо криминалу.

– Я понимаю. – Анна протянула руку и сама закрыла дверь. Этот человек нервировал ее.

Усевшись за руль, Кестинг молчал лишь до тех пор, пока машина не выехала на Штейнвиштрассе, тихую улицу около Кунст-хауса, по сторонам которой тянулись жилые дома.

– Он был – или есть – блестящий финансист.

– Я не могу раскрыть вам содержание нашего расследования, – сказала Анна, – и могу лишь сообщить вам, что он не является его объектом.

Кестинг опять ненадолго замолк, а затем продолжал:

– Вы просили организовать защитный надзор. Как вы знаете, мы не могли точно установить его местообитание. – В голосе швейцарца без труда можно было уловить неловкость.

– А что, это общепринятая манера поведения видных швейцарских банкиров? Вот так, просто… исчезать?

– Общепринятая? Конечно, нет. Но ведь он, в конце концов, удалился на покой. И обрел право быть эксцентричным.

– А как же осуществляются его официальные контакты?

– Через доверенных местных представителей офшорного объекта, остающегося, впрочем, непрозрачным даже для самих представителей.

– Прозрачность не относится к числу признанных в Швейцарии ценностей.

Кестинг быстро взглянул на нее, очевидно решая, не могла ли она оказаться самозванкой.

– Такое впечатление, что где-то с год назад, возможно, чуть позже или раньше, он решил, что ему следует – ну, как бы это сказать… – скрыться от людей. Не исключено, что ему померещилось, будто за ним следили или его преследовали. В конце концов, ему уже перевалило за восемьдесят, а начинающееся старческое слабоумие порой сопровождается параноидальными фантазиями.

– А что, если это ему не померещилось?

Кестинг смерил Анну пристальным взглядом, но промолчал.

Герр профессор, доктор Карл Меркандетти невероятно обрадовался, когда Бен упомянул о том, что он знакомый профессора Джона Барнса Годвина.

– Вы не причиняете мне никаких неудобств, и вам совершенно не за что просить прощения. У меня есть в библиотеке свой кабинет. Почему бы вам не навестить меня там где-нибудь до полудня? Я все равно должен туда пойти. Я надеюсь, что Годвин не сказал вам… э-э… что я готовлю монографию в выпускаемую издательством Кембриджского университета серию, которую он редактирует, и уже на два года ее задержал. Он не раз говорил мне по этому поводу, что у меня несколько средиземноморское ощущение времени. – В трубке густо раскатился отнюдь не стариковский хохот Меркандетти.

Бен и сам точно не знал, что ему нужно от Меркандетти, а профессор, судя по его жизнерадостному тону, вероятно, предположил, что это будет визит вежливости или что-то в таком же роде.