На пороге XX века Жирар де Риаль дает почти такое же описание: «Их одежда состоит — для обоих полов — из штанов, платьев из хлопка или овечьих шкур, стянутых в талии поясом, пальто из войлока или меховых шуб для зимы; на голове они носят маленькие круглые шапочки из шелка или сукна ярких тонов, когда холодно — отделанных мехом, на ногах — высокие сапоги на толстой подошве».

Одежда женщин такая же, только немного длиннее. Их туники из разноцветных тканей выменены у погонщиков верблюдов. После замужества или во время торжеств знатные дамы щеголяют в кричащих нарядах, особенно поразили всех путешественников их экстравагантные прически: речь идет о косах, выпущенных поверх высокого головного убора из дерева или древесной коры, с разнообразными украшениями. Весь ансамбль напоминает шляпу с плоским как блюдо верхом или сложным сооружением, похожим на коровьи рога, он поддерживает волосы, украшенные лентами, драгоценностями из золота или серебра, полудрагоценными камнями. Одорик де Порденоне сравнивает этот женский головной убор с «мужской ногой», украшенной жемчугом и перьями. Вплоть до начала XX века путешественники сообщают, что степные модницы занимаются своей повседневной работой, как будто бы не замечая неудобств громоздкой сложной прически, по которой можно определить их принадлежность к тому или другому племени.

«Что касается женского туалета, он отличается необыкновенной прической…, — пишет в конце XIX века капитан Майн-Рид. — Спереди этот чудовищный чепец отделан золотыми или серебряными подвесками, колокольчиками, рядами монет и пуговиц, бубенцами, цепями, сердцами с оправой из драгоценных камней, одним словом, массой украшений, которые напоминают скорее лошадиную сбрую, а не женский убор».

Очень распространены у обоих полов косы, подвязанные или спускающиеся по плечам. Еще один обычай — или мода, на сей раз мужская, — которую отмечают средневековые путешественники: брить волосы на макушке, оставшаяся часть волос заплетается в косы, спускающиеся на уши или затылок. Речь идет о своего рода стрижке «под горшок», только наоборот: все, что «под горшком», тщательно выбрито.

Гигиена, без сомнения, не главная забота монголов, так как вода — редкость и окружена множеством табу. Об этом свидетельствует еще Рубрук, когда пишет о монгольских женщинах: «Они никогда не стирают одежды, так как, — говорят они, — это сердит Бога, и, если бы они повесили ее сохнуть, это могло бы вызвать гром…. Они также никогда не моют посуду; более того, когда мясо сварится, они моют бульоном из котла миску, в которой должны подать мясо, затем снова выливают бульон в котел». Францисканского монаха удивляет и грубость поведения монголов за столом: «И тогда все пьют поочередно, мужчины и женщины: иногда они соревнуются, кто больше выпьет, очень грязно и жадно. Когда они хотят заставить пить одного из них, они хватают его за уши и сильно тянут, чтобы заставить его открыть рот, и хлопают в ладоши, и пляшут перед ним». Плано Карпини подтверждает эту обычную нечистоплотность: «Так как мясной жир ужасно пристает к рукам, их вытирают или о голени, или пучками травы, или тем, что попадет под руку; наиболее утонченные пользуются тряпками».

И эта деревенщина — пастухи, эти неотесанные конюхи в грязной, дурно пахнущей одежде, составят вскоре кавалерийские батальоны Чингисхана. Вначале эти скотоводы не готовы к настоящей войне, даже если и умеют для защиты своих стад и пастбищ изготовлять различные виды вооружения: луки, мечи, палицы и лассо, а также защиту от оружия — панцири для коней, металлические шлемы, кольчуги. Они делаются из пластинок бычьей кожи или других животных, наклеенных слоями клеем из смеси смол и соединенных узкими ремешками. Шлемы и кольчуги, видимо, были без украшений.

Охота была для этих степных кочевников приобщением к войне. Она позволяла разнообразить повседневное меню и при этом давала мужчинам возможность покинуть родовой юрт, иногда на много дней. На опушке леса диких животных ловят с помощью капканов и силков, но под открытым небом стреляют из лука.

Для охоты на птиц — жаворонков, куропаток — и мелких грызунов — белок, тушканчиков — используют стрелы с шишечкой из кости или твердого дерева, которые убивают животное, не повреждая оперения или мех, тогда как на крупную дичь — оленей, волков, — организуют долгие облавы, требующие тщательной подготовки.

В этих больших. коллективных охотах участвуют сотни, иногда тысячи людей. Охотники с огромными псами, иногда с кречетами или другими хищными птицами, прирученными волками и дрессированными гепардами стараются загнать как можно больше дичи на участки, выход из которых закрыт естественной преградой или рядами лучников; куланы, лани, кабаны, медведи, соболи или зайцы, — всех их, в зависимости от сезона, убивают из луков, пронзают рогатиной, истребляют в огромном количестве в этих гигантских побоищах. «После Чингисхана воины развлекались, стреляя в животных, которые так уставали от долгого преследования, что их можно было брать руками. Когда всем надоедало это развлечение, оставшихся куланов отпускали на волю, но прежде те, кто их взял, ставили на их шерсти клеймо».

Облавная охота организована как военная операция, каждый нойон, каждый багатур руководит своими охотничьими отделениями, действуя очень четко и максимально эффективно, и убитая дичь распределяется в строжайшем порядке: хан прежде всего, затем принцы и знать имеют право на значительную часть охотничьей добычи. Марко Поло, который присутствовал в царствование Хубилай-хана на больших царских и императорских охотах, увидел в них «прекрасное и приятное для глаза зрелище»: «И когда Повелитель едет на охоту, один из его баронов с десятью тысячами своих людей, у которых по крайней мере пять тысяч собак, идет со своей стороны направо, а другой, точно так же — налево. Оба они образуют единый круг таким образом, чтобы внутри было не меньше дня пути; и нет ни одного зверя, который бы не был взят».

Охота, набеги и кровная месть, мобилизующие тысячи всадников, сплотят племена, укротят смуту, научат стратегии. Для монголов и их союзников обширные охотничьи угодья — территория для маневров. Эти наездники в шубах из овчины или волчьего меха совсем непохожи ни на воинов великих европейских походов, ни на наемные войска Китайской империи, зачастую готовые продаться тому, кто больше заплатит. Люди Тэмуджина, объединенные под его властью, коневоды или овцеводы, пастухи-кочевники, когда это нужно, будут биться до последнего, защищая свой табун, свои пастбища и свои семьи. С какой-то стороны, это, таким образом, вооруженный народ. Всегда начеку, подобно воину, они чаще всего не расстаются с оружием, так как должны давать отпор угонщикам скота, вторжению на их территорию других родов или племен, ведущих кровную месть, или даже войскам, посланным против них крупными оседлыми государствами. Наступит день, когда Чингисхан сумеет их организовать, чтобы сделать из этих ««партизан», воюющих от случая к случаю, настоящих воинов, которых он поведет за собой на завоевание мира.

Вождь, которого уважали и уже боялись, бесстрашный воин Тэмуджин понимал, что может расширить свою власть только за счет родов и племен, отказывающихся ему подчиниться. В 1202 году, меньше, чем через пять лет после избрания на ханство, он чувствует себя достаточно сильным, чтобы поставить татар на колени. Те же, потерпев большое поражение под ударами цзиньских войск и союза Тэмуджина с Тогрилом, сохраняли еще достаточно сил, чтобы подумывать о реванше. Но хан не дал им для этого времени: в битве, развернувшейся в устье реки Хал-ха, в месте, носившем название Dalan-Nemurges (Семьдесят Войлочных шуб), он разбил объединенные силы четырех татарских племен.