— Chérie![4]

— Мишель? — Я замолкаю, так как понимаю, что сейчас не самый подходящий момент для моей новости.

— Oui? Догони-ка сестру, — просит он вторую девочку.

— У меня тут появилось подозрение…

— Какое?

У Мишеля расстроенный вид: похоже, он готов опустить руки. Долгий переезд из Парижа в раскаленной машине, доверху набитой людьми, вещами и животными (Памела), в сплошном потоке машин и клубах выхлопных газов, был изматывающим. Мы почти не спали, и нервы у всех на пределе. Даже глухой треск цикад — звук, который обычно кажется мне романтичным, — сейчас выводит из себя.

Я пытаюсь взглянуть на все, что нас окружает, глазами девочек, а не влюбленной женщины, переживающей замечательное приключение вместе со своим возлюбленным. У них летние каникулы. Я — не их мать. Они меня едва знают. Отец уже давно не живет с ними, а место, куда он их привез, принадлежит (вернее, будет принадлежать) ему и чужой женщине, которая к тому же не слишком хорошо говорит на их родном языке. А вдобавок вилла оказалась совершенно непригодной для жилья и у нас не осталось денег на то, чтобы привести ее в порядок.

— Девочки разочарованы, — вздыхает Мишель.

Я слышу в его голосе горечь и усталость и изо всех сил стараюсь не оказаться в роли стороннего наблюдателя.

— Мишель, я понимаю, сейчас не самый подходящий момент, но…

— Может, зря я привез их сюда. В конце концов, это была не их, а наша с тобой мечта.

Была? Слово больно режет мне слух, но я пока воздерживаюсь от комментариев.

— Мишель.

— Что?

— У нас нет воды.

— Что?

— Нет воды.

— Ну значит, ты просто не открыла главный вентиль! — сердито бросает он и спешит следом за дочерьми на улицу. Я остаюсь одна среди теней и комков пыли. Сквозь высокие стеклянные двери я наблюдаю за тем, как две тоненькие девчушки гневно жестикулируют, а их высокий красивый отец пытается успокоить и ободрить их. А мне, наверное, надо заняться разгрузкой машины.

Чуть погодя, успокоив девочек и заметно повеселев, Мишель находит меня.

— Гараж заперт?

— Я его еще не открывала, — отвечаю я, не прерывая попыток починить метлу. В багажнике под тяжестью коробок ее верх отвалился от низа.

— Думаю, главный кран там.

Он скрывается в гараже, находит кран, открывает его, но вода от этого не появляется. В задумчивости Мишель наливает себе стакан вина, а я ухожу в дом.

— Наверное, водопровод питается от наружного резервуара, а он пересох, — через некоторое время сообщает мне он.

— А резервуар откуда питается?

— Пока не знаю. Надо сначала его найти. Мадам Б. говорила что-то об источнике. Я подумал, что это дополнительный источник воды, но возможно, что и главный. Как девочки?

— В порядке, — киваю я. — Пошли на разведку.

— Хорошо. Ты за них не волнуйся. Все утрясется. Им здесь нравится. Правда.

На мгновение я встречаюсь с ним глазами. Последние несколько дней были суетливыми и трудными, и у нас совсем не оставалось времени друг для друга. Я продолжаю водить метлой по выложенному tommette[5] полу в надежде отскрести с него хотя бы верхний слой грязи. Мне не хочется, чтобы Мишель видел, как я расстроена, и не хочется говорить об этом. Это все глупости и скоро пройдет. Просто мы очень устали. Мишель подходит ко мне и гладит по волосам, по шее. Я упрямо продолжаю махать метлой, но поднятая мною пыль через минуту оседает на прежнее место. Все бесполезно. Чтобы отмыть этот дом, требуется огромное количество мыла и горячей воды.

— Je t’aime[6]. Пожалуйста, не забывай этого, — шепчет Мишель и поспешно уходит.

Как же нас угораздило ввязаться в это безнадежное предприятие? Я начинаю вспоминать.

Всю свою жизнь я хотела стать хозяйкой старого, пусть запущенного, но элегантного и благородного дома с видом на море. В мечтах мне представлялся райский уголок, где станут собираться друзья, для того чтобы поплавать, отдохнуть, поговорить и поспорить, поесть фруктов, собранных здесь же в саду, и насладиться восхитительными блюдами, которые я стану готовить на открытой кухне и выставлять на освещенный свечами длинный стол. В моей Утопии рекой текли мед и домашнее вино, а гости с радостью ели и пили, дремали под шелест листвы и тихие звуки джаза и до рассвета сидели на улице под усыпанным звездами небом. Там, забыв о светских условностях и городской суете, собирались путешественники, художники, влюбленные, дети и большие семьи. А я, незаметно ускользнув от веселящихся гостей, пряталась в своей прохладной комнате с каменным полом, книжными полками вдоль стен, разложенными картами и словарями, включала компьютер и с наслаждением погружалась в работу.

Да, это моя безумная фантазия завела нас сюда.

Но, с другой стороны, кто из вас не предавался таким мечтам в сырой зимний день?

Четырьмя месяцами раньше

— Заглянем внутрь? — предлагает Мишель и поднимается по лестнице к главному входу, расположенному на северо-западной стороне верхней террасы.

Месье Шарпи, местный агент по недвижимости, признается, что у него нет ключей.

— Нет ключей?

Только теперь выясняется, что никто официально не поручал ему продавать виллу. Впрочем, если у нас серьезные намерения, он заверяет, что сможет fair le nécessaire[7].

Мы находимся на юге Франции, любуемся на Средиземное море, которое кажется совсем близким — только руку протяни, и с первого взгляда влюбляемся в эту заброшенную оливковую ферму. Дом с явными следами былой красоты сейчас превратился почти в руины и продается вместе с десятью акрами земли.

Когда-то давно, рассказывает месье Шарпи, это было haut standing[8] поместье. В него входили все земли вокруг насколько хватает глаз. Он широко раскидывает руки, а я смотрю на него с недоверием.

— Ну, во всяком случае, вот эта долина перед нами и лес справа, — пожимает плечам агент. — Но, hélas[9], большая часть земли продана.

— Когда?

— Много лет назад.

Это кажется мне странным, потому что за все эти годы ничего так и не было построено вокруг. Вилла по-прежнему красуется на склоне в гордом одиночестве, а великолепные оливковые рощи густо заросли сорняками.

— Оливковая ферма с виноградником и бассейном, — упрямо утверждает месье Шарпи.

Мы оглядываемся на пресловутый бассейн. Он напоминает огромную, выкинутую за негодностью кухонную раковину. Кроме того, по участку разбросаны несколько цветущих фруктовых деревьев, а также имеется ряд прекрасных итальянских кедров, но ничего похожего на виноградник мы не видим. Зато вместе с виллой продаются два коттеджа. В домике привратника у самого подножья холма заколочены дверь и ставни, но даже снаружи видно, что без серьезного ремонта там не обойтись. Другой коттедж, где когда-то, видимо, жил садовник, почти скрыт буйно разросшейся зеленью. Ближе чем на двести метров к нему не подобраться, а издалека кажется, что от строения сохранилась только одна каменная, изгрызенная временем стена.

— Вилла построена в тысяча девятьсот четвертом году. Богатая итальянская семья использовала ее в качестве летней резиденции. Они назвали ее «Аппассионата».

Я улыбаюсь. «Аппассионата» — это музыкальный термин, обозначающий «со страстью».

— Les pieds dans l’eau[10], — продолжает Шарпи.

И в самом деле — до моря всего десять минут на машине. Внизу, под множеством уступов заманчиво сверкает на солнце Каннский залив, а два Леренских острова и впрямь кажутся уснувшими на солнце ящерицами[11].