В воздухе уже чувствуется влага, и по утрам выпадает обильная роса, но дни еще стоят жаркие, а поэтому поливать свою недавно посаженную герань я предпочитаю по вечерам.

Закат. Мой первый вечер в одиночестве. Высоко в небе прямо надо мной кружат два ястреба. Я задираю голову (все еще не слишком ясную после вчерашнего портвейна) и наблюдаю за ними. Интересно, какую жертву они наметили? Одна из птиц хрипло кричит, и в полной тишине этот звук эхом отражается от склонов холмов. И вдруг до меня доносится другой звук: чьи-то тяжелые шаги у меня за спиной и чужое шумное дыхание. Я в ужасе застываю. Разве смогу я в одиночку справиться с грабителем?! В руках у меня только садовый шланг. Можно облить незваного гостя холодной водой и, пока он будет приходить в себя, убежать. Я делаю глубокий вдох и медленно поворачиваюсь. На уступе, всего в нескольких шагах от меня стоит огромный кабан.

Это явно самка, а они, как известно, наиболее свирепы. Наверное, она пришла разведать, нет ли тут еды для ее выводка. Мне приходилось слышать, как опасны бывают рассерженные кабаны. Если я напугаю ее, она может не убежать, а броситься на меня. И задавить одним только своим весом. Я стою не шевелясь и уже очень сильно жалею о том, что это оказался не грабитель. С ним можно было бы договориться, а с этой серой волосатой тварью вряд ли. Двинуться с места я не решаюсь, но и оставаться здесь мне тоже совсем не хочется. Очень медленно я поворачиваю насадку шланга, выключая воду; присев на корточки, опускаю его на землю, так же медленно выпрямляюсь и делаю осторожный шаг в сторону дома.

Огромная хрюшка пристально наблюдает за мной. Интересно, о чем она думает? Я оглядываю окружающие дом сосны, полагая, что там может пастись ее супруг или отпрыски. Никого не видно. Значит, бояться надо одной этой дамы. Двумя прыжками я подлетаю к двери дома, захлопываю за собой, закрываю на задвижку и прислоняюсь к ней, дожидаясь, пока успокоится неистово колотящееся сердце. Даже мирная Памела, будь она здесь, смогла бы прогнать этого дикого зверя. Должна признать, что я скучаю по нашей толстухе. Наверное, надо завести собственную собаку. Она будет меня охранять, а заодно и скрасит мое одиночество.

Возвращается Мишель. Первым делом мы едем в собачий приют и там выбираем себе живого, энергичного зверя по имени Анри. Он похож на сеттера-переростка, только вот шерсть у него угольно-черная. Просто удивительно, что такое великолепное животное оказалось на улице. Пес кажется очень ухоженным, и бока у него блестят, точно недавно вымытый лимузин. В справке от ветеринара говорится, что ему три года и он абсолютно здоров. Я расспрашиваю заведующую приютом, и наконец она неохотно признается, что у пса проблемы с дисциплиной. Какие же? Он убегает. Постоянно.

Ах вот оно что…

— Но у вас так много земли, — спешит успокоить нас она. — Ему будет где потратить излишек энергии. Он вам идеально подходит, а вы — ему.

Мишеля это явно не убеждает.

— Надо все обдумать, chérie, — уговаривает меня он. — У нас ведь даже ограды пока нет.

Но Анри смотрит на нас с такой надеждой и мольбой, так тяжело и часто дышит, что у меня просто не хватает духу отправить несчастного обратно в тесную клетку.

— Можно мы несколько минут погуляем с ним? — прошу я. — Просто чтобы окончательно убедиться.

Заведующая отрицательно качает головой. К сожалению, это запрещается правилами. Если вы потом откажетесь, у животного будет тяжелая психологическая травма.

— У вас есть испытательный месяц, — убеждает меня женщина. — Если ничего не получится, вы его вернете, а мы примем. Но я уверена, что этого не случится. Он у вас приживется.

Анри крутит хвостом в знак своего полного согласия.

Мы платим деньги, подписываем документы, покупаем ошейник и ведем пса к машине. Вернее, это он нас ведет, даже тащит. Я с трудом удерживаю в руке поводок. Анри силен как медведь.

В первый вечер Мишель настаивает на том, что собаку следует привязать на длинном поводке к стволу магнолии. Он будет с нами, пока мы готовим и едим обед, и постепенно привыкнет все время находиться поблизости от хозяев. Надо приучать его к дисциплине, объясняет Мишель. Анри ложится, кладет голову на лапы и обиженно замолкает.

В такой позе он проводит всю субботу.

— По-моему, он очень страдает, — жалуюсь я.

— Он привыкнет.

Черные глаза Анри смотрят на меня с обидой и упреком. «Вы освободили меня только для того, чтобы посадить на цепь», — написано в них. Я мучаюсь угрызениями совести и подолгу сижу рядом, разговаривая с ним и гладя. Но пес никак не реагирует и отказывается от еды. Как же он не похож на Памелу!

К обеду мы ждем гостей. Итальянского художника и его жену-датчанку. Trés chic[77]. Модная пара, вращающаяся в мире богатых и знаменитых. Он маленький и толстый, однако при этом не пропускает ни одной юбки, и пару раз после одной или двух распитых бутылок приставал и ко мне. Но я-то знаю, что внутри этого Казановы скрывается славный и щедрый человек с добрым сердцем.

Я познакомилась с ними в начале восьмидесятых, когда играла в театре в Копенгагене. Пару лет назад они купили дом на юге Франции, недалеко от нас, и вот теперь мы оказались соседями. Они приезжают довольно поздно и привозят с собой несколько кассет с записями латинской самбы — музыки, под которую любят обедать. Интересно, что они скажут, когда увидят наш жалкий кассетник, думаю я, с широкой улыбкой принимая подарок.

Датчанка, стройная, сдержанная и холодная, как снежная королева, выступает в длинном, ослепительно белом льняном платье. Итальянец, как обычно, с головы до ног в модном черном. Как выясняется, собак он не особенно любит, хотя у них есть две свои.

С прибытием гостей Анри впервые за сутки оживляется, встает и начинает махать хвостом, приветствуя их.

— А почему он на привязи? — интересуется наш друг художник.

— Мы только вчера взяли его из приюта, и чтобы он не убежал… — начинаю объяснять я, а он тем временем открывает бутылку шампанского — приношение гостей к нашему столу.

На другой стороне лужайки Мишель колдует над барбекю. В вечернее небо поднимается дым, пахнущий местными травами и зажаренным на углях мясом.

— Пес привыкнет, только если вы спустите его с привязи. Он на свободе должен почувствовать границы участка.

Мне кажется, Ольга права, да и в любом случае я весь день ищу предлог, чтобы отвязать Анри. Мишель зовет меня и вручает блюдо с выложенными на него кусками жареной баранины. Я передаю ему то, что сказала Ольга.

— Ну, если ты так думаешь, — с сомнением говорит он.

Одним прыжком я поднимаюсь по ступенькам и отвязываю Анри. Пес вне себя от счастья. За двадцать четыре часа он сделал только три коротенькие санитарные прогулки и одну длинную, во время которой на поводке таскал меня вверх и вниз по склону. Хвост у него мотается, как взбесившийся маятник.

— Пошли, малыш, — приглашаю я его, полагая, что он сейчас спустится со мной по ступенькам туда, где наши друзья потягивают шампанское и восхищаются видами. Однако пес не двигается с места, и только его хвост все набирает скорость. Я уже чувствую неладное, но не успеваю принять никаких мер, потому что в следующую секунду Анри делает гигантский прыжок и приземляется прямо на спины наших гостей. Те, естественно, валятся на пыльный, вытоптанный газон. Бокалы, к счастью, остаются целы, но пара с ног до головы облита шампанским, а на платье у Ольги появляются два зеленых пятна от травы.

— До чего же дружелюбный парень, — добродушно комментирует художник, поднимаясь на ноги и стряхивая с себя пыль. — Хорошо было бы, если бы мои любовницы приветствовали меня таким же образом.

А в следующую пятницу я получаю телеграмму от мадам Б. Оценка участка была произведена неверно, говорится в ней. У меня холодеет спина. Все лето я с ужасом ждала чего-то подобного. Взяв себя в руки, читаю дальше. Вследствие того, что вторая часть участка оказалась на треть акра больше первой — то есть той, которую мы сейчас покупаем, — нам полагается возмещение в несколько тысяч франков. Я издаю такой радостный вопль, что только что отъехавший на своем мопеде почтальон испуганно оглядывается. Мне уже неоднократно приходило в голову, что этот бородатый толстяк и его маленький, хрупкий мопед совсем не созданы друг для друга. К нам он обычно приезжает, уже раздав большую часть своей ноши, но я ума не приложу, как ему удается проделать первую половину пути с полным грузом газет, журналов и писем.