Она тяжело вздохнула. Сердце ее упало. Больше всего на свете Дори хотелось остаться здесь с Гилом и провести остаток жизни, придумывая, как заставить его улыбнуться. Она очень хотела сделать так, чтобы хотя бы одна его мечта осуществилась.

— Ты ведь уезжаешь, верно? — мягко проговорил Мэтью. — И не знаешь, как сказать ему об этом.

Дори посмотрела на него. Лицо старика светилось мудростью и добротой. Она увидела в нем понимание.

— Думаю, что мне придется уехать, — ответила она. — Мне здесь очень хорошо, но я не создана для того, чтобы болтаться без дела на ферме и печь печенье. Или вязать. А Гилу я не нужна. У него есть ты и мальчишки. Вместе вы — семья. Вам больше никто не нужен на этой стене. Да и мне здесь не место. Я человек городской. Врач. Я… я люблю Гила, очень люблю, но мы такие разные люди, и… наверно, мы просто не созданы друг для друга. Нам не быть вместе.

Он рассмеялся, и она вздрогнула от этого раскатистого звука.

— Прости, я не над тобой смеюсь. Меня просто удивляет, что ты смогла сказать все это. — Он восхищенно рассматривал ее. — Ты, конечно, умная женщина, но мне всегда казалось, что ты тот человек, который думает не мозгами, а сердцем.

Она снова взглянула на стену. На Джойс и Бет.

— Сейчас мозги и сердце говорят мне одно и то же.

— Правда?

— Я не то, что ему нужно. Я не смогла бы сделать его счастливым, — сказала Дори. На глаза наворачивались слезы. Она с мольбой повернулась к старику. — Я не хочу сделать ему больно, Мэтью. Что же мне ему сказать? Как объяснить все это?

— Скажи ему правду. Он все поймет.

И она сказала ему правду. После ужина, когда они вышли на крыльцо. И к ее величайшему облегчению — сразу же сменившемуся разочарованием, удивлением и даже непониманием, — он согласился с ней.

— Я рад за тебя, Дори, — совершенно серьезно сказал он. — Я подозревал, что ты чувствуешь по тому, как ты говорила сегодня, А вчера… Черт возьми, да я ни разу в жизни не видел ничего подобного. Все люди на ноле впали в панику, но только не ты.

— Ты тоже не паниковал.

— Еще как. Ты просто не давала мне времени завизжать, потому что я все время что-то делал по твоей просьбе. Ведь Джои мог бы потерять нечто большее, чем просто кисть, дожидаясь, пока кто-нибудь из нас сделает что-то путное. Но тут оказалась ты, вся в крови, спокойная, как удав, и все получилось очень быстро. Я… на это действительно стоило посмотреть.

Она улыбнулась и посмотрела на свои руки. Волшебные руки, умеющие исцелять людей. На глаза Дори наворачивались слезы. Она ощущала, как в сердце ее зарождается дикая боль и начинает раздирать его на мельчайшие клочки. И руки ее беспомощно упали. Они ничего не могли поделать с этой болью.

— У тебя настоящий дар, Дори. Его надо использовать. Это я понимаю. И восхищаюсь тобой, — сказал он. Потом, помолчав, добавил: — А знаешь, что мне больше всего нравилось в тебе?

— Что?

— Мы никогда не лгали друг другу. Мы всегда знали, что наши чувства по отношению друг к другу не могут длиться вечно. Мы шли на это с открытыми глазами, зная, что все это лишь временно. Не притворяясь. Не давая друг другу обещаний. Не сожалея ни о чем.

Не сожалея ни о чем. Сердце ее надорвалось и раскололось на две половинки.

— А мне очень жаль… — начала она.

— Чего?

— Что это не продлится дольше. Я… я буду по тебе скучать. Мне будет недоставать тебя.

— И прекрасно. Мне тоже будет недоставать тебя, — сказал он, притягивая Дори поближе к себе. Он закрыл глаза и старался продлить эту минуту. — Может, я вообще пропаду здесь один-одинешенек, и некому даже будет испечь мне печеньице.

Она улыбнулась. А на его лице улыбка медленно превращалась в горькую готовность принять решение. Он не умел, никогда не умел ладить с женщинами. Наконец ему страшно повезло и он нашел ту, которая стала много значить в его жизни. И, наверно, именно поэтому ее-то ему и приходится отпускать.

Она никогда не была бы счастлива на ферме. Со временем ей бы надоели эти машины. Ухаживать за коровами — это тоже не для нее. У Дори была собственная жизнь, отдельно от этой земли и его семейства. И эта жизнь не совпадала с его судьбой, частью которой и была земля. Они заполняли множество пустот друг в друге. Им было хорошо вместе. Поэтому так легко забыть, что она приехала сюда в первую очередь для того, чтобы прийти в себя и побыть в одиночестве. Да, в ней была та ниша, которую смог заполнить только он, Гил, ну и что из этого? Он не мог заполнить собой все пустоты в ее душе. Хотя казалось, что вместе им действительно хорошо, что они просто счастливы друг с другом.

Они посидели немного на крыльце и вернулись в дом, чтобы проверить, заснули ли дети, прежде чем отправиться к Дори. Но сорванцы все еще были здесь и даже не думали укладываться.

— Ну пожа-а-луйста, ну папочка. Дай я только разочек выиграю у Дори, и потом сразу пойду спать. Честное-пречестное слово, — клянчил Бакстер, сложив перед собой ладошки, как будто в молитве. Она была единственным человеком, у которого он регулярно выигрывал в бильярд. И это было ее самым лучшим качеством.

— Бакс, у нее сегодня был трудный день. Она устала. Давай лучше завтра, — ответил малышу Гил.

— На самом деле, Гил, если, конечно, ты не против, я чувствую, что сегодня мне повезет. — Дори просто не могла устоять, видя грустные щенячьи глаза Бакстера. — Сбить спесь с этого младенчика — да на это даже много времени не понадобится.

Мэтью удовлетворенно хмыкнул. Он отложил очки и телепрограмму, встал из своего кресла и приготовился посмотреть увлекательнейший матч.

— Давай играть на интерес, — гордо заявил Бакстер. — На настоящие ставки. Дори, ты еще ни разу у меня не выиграла.

— Ну, милый, всегда наступает первый раз. Только не реви, когда это произойдет. — Она откровенно поддразнивала его. — Что поставишь?

— А можно что-то очень серьезное?

— Да что хочешь, крошка.

— Даже если я знаю, что нельзя об этом просить?

— Тогда все будет зависеть от того, согласится ли твой отец, — предупредила она.

— Он согласится. Это уж точно. Просто я не должен просить тебя о таких вещах.

— Понятно. Ну что ж, в этот раз проси что хочешь.

— Я хочу, чтобы ты стала моей мамочкой.

— Что?

— Когда я у тебя выиграю, ты станешь моей мамочкой.

— Бакс… — начал Гил.

— Нет, подожди, — остановила она. — Меня это в общем-то устраивает… но только при одном условии.

— Каком? — спросил Бакстер.

— Понимаешь, малыш, дело в том, что я скоро уеду. — Она наклонилась и посмотрела прямо в его яркие счастливые глазенки. — Я должна вернуться обратно в Чикаго, там мое место, но…

— Твое место может быть здесь, — сказал он, и глаза его погрустнели. — Тебе не обязательно возвращаться.

— Обязательно. Но…

— Нет, совсем не обязательно. Ты можешь работать врачом здесь. Ты уже была врачом вчера. У тебя здесь есть новые друзья, поэтому ты не будешь скучать по тем, старым. И там у тебя нет таких маленьких мальчиков, а здесь — есть, ты сама говорила.

— Все это верно, но…

— Поэтому, если я выиграю, ты останешься.

— Договорились. Но если ты проиграешь, пообещай мне, что обязательно выполнишь два условия.

— Какие?

— Во-первых, ты меня должен обнять крепко-крепко и пообещать, что никогда не забудешь, что я тебя очень люблю, даже если я не смогу остаться и стать твоей мамочкой. Обещаешь?

— Ладно.

— А второе обещание, — сказала она, поднимая указательный палец вверх, — в следующий раз, когда тебе надо будет придумать имя для какого-нибудь животного на ферме, ты назовешь его как угодно, но только не Эмили.

Он хохотнул и широко улыбнулся, казалось уже позабыв о первом своем обещании.

На игру против Бакстера у Дори обычно уходило больше времени, чем на других членов семьи. Ей ведь нужно было постанывать от досады и умирать от злости каждый раз, когда она пропускала очередной шар. На этот раз игра ничем не отличалась от предыдущих, разве что несколько раз ей пришлось разгромить малыша, на что ушло еще больше времени. В конце концов она выиграла матч, но все это выглядело как чистейшей воды случайность. Настоящее чудо!