Берман держался в своем духе: какими бы ни были обстоятельства, он никогда не подавал признаков того, как тяжело ему приходится, сохраняя щегольскую небрежность легкомысленного бонвивана.

На нем был двубортный пиджак из мягчайшего кашемира в мелкую полоску; от него исходил тонкий аромат дорогого одеколона «Трамперс» – по слухам, именно такой, с запахом лайма, предпочитает принц Уэльский. Берман стремился выглядеть истинным английским джентльменом до последнего дюйма – а этих дюймов в нем было немало; в целом получалась довольно забавная карикатура. Его речь представляла собой смешение британского жаргона, не подвластного никаким правилам грамматики, и того, что Джэнсон окрестил «берманизмами». Каким бы нелепым ни было общее впечатление, Джэнсон испытывал к Берману странную симпатию. В его противоречиях было что-то подкупающее – в том, как ему удавалось одновременно быть изощренно хитрым и простодушным. У Бермана всегда была на примете какая-нибудь новая махинация, и он с радостью рассказывал о ней своим знакомым.

– Ты выглядишь каким-то… холеным и откормленным, Григорий, – сказал Джэнсон.

Тот похлопал свое дородное брюшко.

– Но внутри я истощен до предела. Пойдем, мы будем есть. Ням-ням. – Обхватив Джэнсона за плечо, он увлек его в обеденный зал.

При появлении жизнерадостного русского официанты в смокингах, сияя и кланяясь, провели его к столу. Хотя чаевые были строго запрещены уставом клуба, оживление и горящие глаза официантов неоспоримо свидетельствовали о том, что Берман нашел способ проявлять свою щедрость.

– Лосось холодного копчения здесь лучший в мире, – сказал Берман, усаживаясь на мягкий стул. Он многое называл «лучшим в мире» и вообще любил превосходную степень прилагательных. – Попробуй еще лобстер. Очень вкусно! Также рекомендую жареная куропатка. А хочешь, возьми и то и другое. Ты очень худой. Совсем как Виолетта в третьем акте «Травиаты». Тебе нужно больше кушать.

Одним взглядом он подозвал официанта с картой вин.

– То «Пулиньи-Монтраше», что мы пьем вчера, – Фредди, можно еще одна бутылочка? – Он повернулся к Джэнсону. – Бесподобно. Сам увидишь.

– Должен сказать, я удивлен видеть тебя здесь, уютно устроившимся в самом сердце британского истеблишмента.

– Ты хочешь сказать, как сюда пустили такой мошенник, как я? – Берман расхохотался, и его живот затрясся под двубортным пиджаком в полоску. Уже тише он добавил: – Если честно, это замечательная история. Видишь ли, два год назад я оказался приглашен в гости к лорд Шервин, и вечером играл на бильярде с один очень милый джентльмен, с которым там познакомился…

У Бермана вошло в привычку помогать людям определенного круга выпутываться из беды, вовремя давая в долг, причем специализировался он в основном на беспутных отпрысках разорившихся дворянских фамилий. По его представлениям, эти люди могли иметь определенное влияние в свете. Он считал это крайне выгодным вложением капитала.

– Расскажешь мне об этом как-нибудь в другой раз, – вежливо, но решительно остановил его Джэнсон.

Ему приходилось прилагать все силы, чтобы от нетерпения не барабанить по столу пальцами.

Но Берман был неумолим.

– Полагаю, он выпил чуть больше чем следовало. Он все выигрывал, выигрывал у меня – большие деньги, а я предлагал ему удваивать ставки.

Джэнсон кивнул. Дальнейший сценарий был легко предсказуем. Изрядно перебравший английский аристократ выигрывает колоссальные суммы у, казалось бы, пьяного в стельку русского, имеющего, казалось бы, нескончаемые запасы наличности. Едва держащийся на ногах русский весь вечер не подает виду, что знает, каким концом держать кий. И вот последняя партия, после которой и без того существенный выигрыш англичанина должен превратиться в целое состояние. Заранее предвкушая удачу, джентльмен уже начинает думать о том, как приобретет в престижном районе Кенсингтон новую квартиру или выкупит коттедж за городом, который уже столько лет ему и его семье приходится снимать на лето. Он не может поверить в свою удачу. Кто бы мог подумать, что все так обернется? Приглашение, принятое с неохотой, – отпрыск давно снискал себе дурную репутацию, но перед его громким именем до сих пор открываются почти все двери, – обернулось кучей денег, заработанных до смешного легко.

И вот настает эта партия, последняя, решающая партия, и вдруг русский уже не кажется пьяным и берет кий со спокойной уверенностью скрипача, держащего смычок. И на глазах у англичанина его мечты о дармовых деньгах превращаются в реальность разорения.

– Но, Пол, тот тип, с кем я играл, – ты ни за что не догадаешься, кто это оказался. Гай Баскертон, КС.

Видный адвокат Баскертон, королевский советник, являлся председателем комиссии по вопросам закупки произведений искусства для Уайт-холла. Весьма высокомерный тип, с тонкими усиками и многозначительным взглядом, свойственным забывчивым представителям его класса, он оказался для Бермана непреодолимым соблазном.

– Кажется, я начинаю понимать, что было дальше, – с напускным облегчением подхватил Джэнсон.

Ему предстояло просить Бермана о большом одолжении; ссориться с ним незачем. С другой стороны, не надо и заискивать, показывая свое безвыходное положение, ибо в этом случае Берман постарается полностью реализовать свое преимущество, превратив долг в кредит.

– Позволь высказать догадку. Этот Баскертон оказался членом комиссии по приему новых членов Афинского клуба…

– Еще лучше. Он президент клуба!

Берман произнес последнее слово по-русски: «клуб».

– И вот вдруг оказывается, что у него перед тобой долг чести, сто тысяч фунтов, который он никак не сможет отдать, – сказал Джэнсон, пытаясь укоротить длинное повествование. – Но ничего страшного, ты великодушно прощаешь ему долг. Он так признателен, что не знает, как тебя отблагодарить. А на следующий день ты совершенно случайно оказываешься за соседним столиком в «Шики»…

Разговаривая, Джэнсон не переставал оглядывать присутствующих и обслуживающий персонал, проверяя, не исходит ли от кого-либо угроза.

– Григорий не ходит в «Шики». Григорий не ест рыба. Только пьет, как рыба! Это был «Айви». Ты можешь поверить в такое совпадение?

– О, готов поспорить, это произошло совершенно случайно! У меня и в мыслях нет, что ты подкупил метрдотеля и упросил его посадить тебя за соседний столик. Как перед этим заставил своего титулованного друга сделать так, что КС обязательно пришел к нему в гости.

Берман поднял руки вверх, складывая их запястьями.

– Сдаюсь, фараон!

Он широко улыбнулся, потому что ему нравилось, когда его проделками восторгались, а Джэнсон был из тех, кто мог оценить их по достоинству.

– Итак, Григорий, – сказал Джэнсон, пытаясь подстроиться под легкомысленный тон своего собеседника, – я пришел к тебе с любопытной проблемой. Полагаю, она тебя заинтересует.

В глазах русского зажегся огонь интереса.

– Григорий превратился в слух, – сказал он, поднося ко рту большой кусок цыпленка под пасленовым соусом.

Джэнсон вкратце описал ему случившееся: шестнадцать миллионов долларов, переведенные на счет в банке на Каймановых островах без ведома владельца счета, однако подтвержденные электронной подписью, к которой якобы, кроме него, никто не имеет доступа. Умный ход. Однако не может ли именно это быть и наводящей уликой? Есть ли вероятность, что в потоке переданных цифр кто-то оставил цифровые «отпечатки пальцев», по которым его можно вычислить?

Все то время, пока Джэнсон говорил, Берман, казалось, был полностью поглощен процессом еды, и его немногочисленные замечания были по своей природе кулинарными: рис по-итальянски лучший в мире, торт с фруктовой патокой просто бесподобен, попробуй, сам увидишь. Как несправедливы те, кто плохо отзывается об английской кухне!

Однако от Джэнсона не укрылось, что за пустыми фразами скрывалась лихорадочная работа мысли.

Наконец финансовый воротила отложил вилку.