– Вы обманываете себя. Похоже, он заразил вас своим безумием. И если вы не опомнитесь, вы погибли.

– Крутой разговор для человека, привыкшего выполнять чужие приказы. Посмотрите мне в глаза, Джэнсон, – я хочу узнать, верите ли вы сами в то, что говорите. Возможно, верите, но тем хуже для вас. Эй, как поет та толстая тетка: «Свобода – это выдумка тех, кому нечего терять». Вы воображаете себя героем, не так ли? Знайте, мне вас жаль. Для таких, как вы, свободы не может быть. Кто-то обязательно вами манипулирует, и если не я, то кто-то другой, кто-то, у кого меньше воображения. – Марта Ланг повернулась к Джессике. – И это правда. Ваш дружок похож на пианино. До тех пор, пока на нем не начинают играть, он остается предметом обстановки. А на нем постоянно кто-то играет. – На ее лице мелькнуло что-то среднее между усмешкой и гримасой. – Вам никогда не приходило в голову, что он все время на три хода вас опережает? Вы прямо-таки изумительно предсказуемы – полагаю, именно это вы называете своим характером. Петер знает, что вами движет, на что вы способны, какие решения вы примете. Вы думали, что в Каменном дворце провернули блестящую операцию, но на самом деле он играл вами, как солдатиком, черт побери. Нам были известны все подробности вашего плана, и мы были готовы к любому развитию событий. Ну конечно же, Хиггинс – ах да, тот тип, которого вы освободили, – должен был настоять на том, чтобы захватить с собой эту американскую девчонку. И конечно же, вы уступили даме свое место в самолете. Просто идеальный джентльмен. Абсолютно предсказуемый. Естественно, в самолете была заложена бомба с дистанционным управлением. Петер Новак разве что не размахивал дирижерской палочкой – он разыграл всю чертову операцию как по нотам. Видите ли, Джэнсон, это он сотворил вас таким, какой вы есть. А не наоборот. Он заказывал игру раньше, он заказывает ее сейчас. И будет заказывать ее и впредь.

– Сэр, вы позволите пришить сучку? – спросила Джессика, поднимая руку, словно нетерпеливый ученик, рвущийся к доске.

– Подожди немного, – остановил ее Джэнсон. – Вы загоняете себя в тупик, Марта Ланг. Кстати, это ваше настоящее имя?

– Что такое имя? – снисходительно проговорила она. – Когда он доберется до вас, вы поверите в то, что это ваше имя. А теперь вопрос вам: как вы думаете, если охота продолжается достаточно долго, не начинает ли лисица воображать, что это она преследует гончих?

– К чему вы клоните?

– Весь мир принадлежит Петеру Новаку. А вы только живете в нем.

Марта Ланг как-то странно усмехнулась. Когда Джэнсон впервые встретился с ней в аэропорту Чикаго, она представляла собой образец иностранки, получившей прекрасное образование. Сейчас ее произношение стало определенно американским; Джэнсон не удивился бы, узнав, что она родом из Пенсильвании.

– Никакого Петера Новака нет, – сказала Джесси.

– Помните, дорогая, что говорят о дьяволе: самая его изощренная проделка состоит в том, чтобы убедить человека, будто он не существует. Верьте в то, во что хотите.

Джэнсон поморщился от болезненного воспоминания. Он пристально смотрел на Марту Ланг, пытаясь найти в ней малейшую слабинку.

– Алан Демарест – где он?

– Здесь. Там. Везде. И все же вам следует называть его Петером Новаком. Вы должны вести себя вежливо по отношению к этому великому человеку.

– Где, черт побери?

– Не скажу, – беспечно ответила Марта Ланг.

– Чем он тебя купил? – взорвался Джэнсон.

– Печально это признавать, но вы понятия не имеете, о чем говорите.

– Ты ему принадлежишь!

– И вы тоже, разве не так? – устало произнесла она. – Петеру Новаку принадлежит будущее.

Потрясенный Джэнсон молча уставился на нее.

– Если вам известно, где он находится, помоги мне господи, я вытащу это из вас. Поверьте: после инъекции скополамина вы перестанете чувствовать разницу между тем, что думаете, и тем, что говорите. Все ваши мысли тотчас же будут срываться с языка. Так что если эта информация есть в вашей голове, мы ее оттуда вытащим. При этом мы вытащим также много всякого мусора. Так что я предпочел бы уладить наши дела без вмешательства химических препаратов. Но так или иначе вы обязательно расскажете нам все, что нас интересует.

– Какое у вас повышенное самомнение. – Марта Ланг повернулась к Джессике. – Эй, поддержите меня. Могу я рассчитывать на женскую солидарность? Разве вы не слышали о силе сестринских чувств? – Она подалась вперед, так, что до лица Джэнсона осталось несколько дюймов. – Пол, честное слово, мне очень жаль, что ваши друзья взорвались в небе над Анурой. – Помахав рукой, она добавила голосом, едким, словно уксус: – Я знаю, как вы переживали по поводу вашего греческого дружка. – Она слегка рассмеялась. – Ну что я могу сказать? В нашем деле без дерьма не обойтись.

Джэнсон ощутил пульсирующую боль в висках; он понял, что лицо у него покрылось багровыми пятнами ярости. Он отчетливо представил себе, как бьет Марту Ланг по лицу, ломает кости носа, кулаком загоняя осколки ей в мозг. И так же быстро, как туман бешенства пришел, он рассеялся. Джэнсон понял, что именно этого и добивалась Ланг: пыталась вывести его из себя.

– Не предлагаю вам выбирать из трех вариантов, – сказал он. – У вас их только два. И если вы не сделаете выбор сами, я сделаю его за вас.

– И много у вас на это уйдет времени? – спросила Марта Ланг.

Только сейчас Джэнсон услышал звучащий тихим музыкальным фоном хорал. Хильдегарда фон Бинген. У Джэнсона волосы на затылке встали дыбом.

– «Песнь исступления», – проворчал он. – Длинная тень Алана Демареста.

– Да? Это я привила ему любовь к такой музыке, – пожала плечами она. – Еще когда мы росли вместе.

Джэнсон уставился на нее так, словно увидел впервые в жизни. Внезапно множество мелочей, давно мучивших его, встали на место. Движения, жесты, резкие изменения настроения и голоса, возраст, обороты речи…

– Боже милосердный, – выдавил он. – Так вы…

– Его сестра-близнец. Я же говорила вам о силе сестринских чувств. – Марта Ланг стала растирать кожу под левой ключицей. – Печально знаменитые близнецы Демаресты. Все ужасы и неприятности в двойном размере. Подростками мы терроризировали весь Фэрфилд, мать его. А ублюдки из «Мёбиуса» даже не догадывались о том, что Алан взял меня к себе. – По мере того как Марта Ланг говорила, круговые движения руки становились все более сильными, настойчивыми; судя по всему, они были ответом на какой-то нестерпимый зуд под кожей. – Так что если вы надеетесь, что я «не буду за него держаться», как вы искусно выразились, вас ждет разочарование.

– У вас нет выбора, – повторил Джэнсон.

– Что она делает? – тихо спросила Джессика.

– Выбор у человека есть всегда. – Движения ее руки стали не такими размашистыми, более сосредоточенными; казалось, ее пальцы что-то нащупали под кожей. – Ага, нашла, вот оно. О, вот так гораздо лучше…

– Пол! – крикнула Джессика, бросаясь к ней. – Останови ее!

Но было уже слишком поздно. Раздался едва слышный хлопок раздавленной подкожной ампулы, и женщина, словно в порыве экстаза, запрокинула голову. Ее лицо залилось багровым румянцем. Она издала тихий чувственный стон, перешедший в булькающий клекот глубоко в горле. Нижняя челюсть безвольно упала, и из уголка губ вытекла струйка слюны. Глаза закатились, и сквозь полуприкрытые веки остались видны одни белки.

Из невидимых динамиков доносилось призрачное пение:

Джэнсон положил руку на шею Марте Ланг, пытаясь нащупать пульс, хотя он и знал, что ничего не найдет. Симптомы отравления цианидом были налицо. Женщина предпочла смерть капитуляции, и Джэнсон не мог сразу ответить, чем был обусловлен этот поступок – мужеством или трусостью.