Норман, помогавший Свеггу и Дильсу устанавливать на платформе массивный лафет четвертой, и последней, пушки, отвел ставень амбразуры и увидел, как по прорубленной накануне просеке к переброшенному через ров мостику быстрым и даже чуть подпрыгивающим шагом приближается падре. Время от времени он останавливался, переводил дух, рукавом стирал пот с лица, поправлял кожаный ремень своего походного короба и спешил дальше, подхватив выцветшие обтрепанные полы своей сутаны. Ступив на шаткий мостик, падре поднял голову и, увидев в проеме амбразуры лицо Нормана, встревоженно замахал руками, указывая в сторону приближающегося барабанного гула.
— Эрних, отбой! — крикнул Норман и тут же услышал за спиной три двойных удара колокола, означавших, что на сегодня работа окончена. Усталые землекопы не заставили себя упрашивать и, побросав в плетеные короба лопаты, стали быстро взбираться на стены по веревочным лестницам. Последний, перемахнув через частокол, встал подошвами кожаных сандалий на торцы изнутри приставленных к стене бревен и принялся втягивать за собой лестницу, аккуратно укладывая себе под ноги перекладину за перекладиной.
Как только падре преодолел шаткий скрипучий мостик и, еле переводя дух, вбежал в лагерь, четверо гардаров закрыли за ним массивные двустворчатые ворота, продели сквозь кованые скобы три длинных квадратных бруса и за перекинутые через блоки веревки подняли и притянули к воротам легкий мостик, связанный из полых коленчатых стеблей.
И тут в конце просеки показались радужные перьевые шлемы первых барабанщиков. Шечтли двигались узкой плотной шеренгой, высоко поднимая мускулистые, крест-накрест окрученные ремнями ноги. Но едва Норман, глядя в амбразуру, успел подумать о том, что Люс почти наверняка пал жертвой собственной неосторожности, как услышал за спиной сухой одышливый шепот: «Эх, пальнуть бы по ним сейчас, а, командор?!»
— Где тебя черти весь день носили, Люс? — сквозь зубы, не поворачивая головы, процедил Норман.
— Носили, да не унесли! — нагло огрызнулся тот. — Смотрел, откуда ближе воду в ров проводить…
— Ну и как, высмотрел? — уже спокойнее спросил Норман.
— Высмотрел, — сказал Люс, подвигаясь к нему и тоже выглядывая в амбразуру.
— Откуда?
— Надо начинать копать выше по ручью, и тогда для наполнения рва вполне хватит небольшого канала, — сказал Люс, — дайте мне трех крепких парней, командор, и завтра с утра мы начнем…
— Да, разумеется, — буркнул Норман, глядя на остановившихся перед рвом шечтлей, — если только эти горбоносые не будут путаться у нас под ногами!
— А давай пальнем, командор! — просяще заскулил Люс. — Всего одно маленькое ядрышко — ба-бах! — и никто не будет путаться! Одно ядрышко, командор!..
— Заткнись! — рявкнул Норман и оглянулся, чтобы окликнуть Эрниха. Тот стоял у камышового навеса и о чем-то беседовал с падре, краем глаза наблюдая за тем, как маленький хоминус пытается оседлать рысенка. Человекоподобный зверек привязался к Эрниху после того, как тот вдохнул жизнь в его тощее мохнатое тельце, раздавленное половинками бревна, и теперь проводил в лагере большую часть суток, отлучаясь лишь по утрам и возвращаясь к своему спасителю с тяжелой гроздью желтых продолговатых плодов, по вкусу напоминавших дыню.
— Эрних! — крикнул Норман. — Поднимись на башню, поговори с этими петухами!
— Да что с ними говорить, — проворчал Люс, — шарахнуть картечью — и весь разговор! Вон они как выстроились, как нарочно, — вот, полюбуйтесь, какие мы славные разукрашенные парни, в натуре!
— А по-моему, ты слишком разболтался, — сквозь зубы процедил Норман и, взяв тщедушного пушкаря за плечи, сильно тряхнул его.
— Оставьте, командор, я пошутил, — вяло промямлил Люс, даже не пытаясь высвободиться из цепких командорских рук. И тут Норман обратил внимание на его глаза, точнее, на огромные черные дыры зрачков, смотревших, как казалось, в какую-то бесконечно далекую неподвижную точку над частоколом.
— Да что с тобой, Люс? — спросил Норман, вглядываясь в безумные глаза пушкаря. — Опять напился? Отвечай, мерзавец!..
— Напился? — удивленно пробубнил Люс, изобразив на лице блаженную бессмысленную улыбку. — Кто напился?.. Нарушить сухой закон — ни-ни!.. Повесить негодяя!.. Подвесить за…
— Я сам решу, за какое место тебя подвесить! — рявкнул Норман. — А ну дыхни!
Люс приоткрыл рот и, отведя пальцем густые, свисающие почти до нижней губы усы, выдохнул в лицо Норману густую смесь пряных ароматов, настоянных на крепком табачном перегаре.
— Странно, — пробормотал Норман, отпуская плечи пушкаря и обращаясь к подошедшему Эрниху, — кажется, он и в самом деле не пил… Впрочем, я звал тебя не за этим.
— Я понимаю, командор, — кивнул Эрних, — вы хотите узнать, зачем явились шечтли?.. Сейчас выясним.
С этими словами он широко распахнул тяжелые ставни амбразуры и, сложив ладони раковиной, громко выкрикнул короткую щебечущую фразу. Барабанный бой мгновенно смолк, и после паузы с той стороны рва посыпались звуки, напоминающие щелканье сухих желудей под конскими копытами.
— Чего они хотят? — нетерпеливо спросил Норман, как только ответная речь вновь сменилась глухим нарастающим рокотом барабанов.
— Они хотят получить тело своего соплеменника, — сказал Эрних.
— Это для них очень важно? — насторожился Норман.
— Да, командор, — кивнул головой Эрних, — они заворачивают покойника в плащаницу, помещают в плетеную зыбку, подвешивают ее к потолочной балке в погребальной хижине и держат до тех пор, пока тело совсем не истлеет…
— Какая дикость! — поморщился Норман. — впрочем, какой с них, язычников, спрос?!.
— Обычай действительно странный, я бы даже сказал, омерзительный, — продолжал Эрних, прикрывая ставни, — так как пока тело разлагается, сочится и кишит червями, мужчины племени ежеутренне усаживаются вокруг зыбки и, собирая в ладони капли трупных истечений, обмазываются ими с головы до ног, веря в то, что лишь таким способом им удастся сохранить силу племени, утратившего одного из своих членов.
— Ну что ж, — покачал головой Норман, — в этом есть какая-то логика, разумеется дикая, но все же…
— Падре тоже так считает, — сказал Эрних, — мы только что говорили с ним об этом.
— Так что же нам делать? — спросил Норман, прислушиваясь к нарастающему грохоту барабанов.
— Паль… — слабым голосом затянул Люс.
— Заткнись, кретин! — рявкнул Норман. — Эрних, говори!
— Мы с падре уже успели посоветоваться на этот счет, — сказал юноша, — и решили, что тело следует выдать на определенных условиях…
— Каких? — быстро спросил Норман.
— В обмен на проводников, носильщиков и заложников, — сказал Эрних, чуть приоткрыв ставни и глянув в образовавшуюся щель.
— Думаешь, они согласятся?
— У них нет другого выхода, — сказал Эрних, — форт хорошо укреплен, отбить труп силой они не смогут, так что им остается только принять наши не слишком жесткие условия…
— О! — усмехнулся Норман. — Я слышу речь не мальчика, но мужа! Ты растешь прямо на глазах!
— Благодарю вас, командор! — кивнул головой Эрних. — Прикажете начать переговоры?
— Не спеши, — покачал головой Норман, — пусть немного потерпят, побарабанят, понервничают — это сделает их сговорчивее.
— А если еще разок пальнуть… — вкрадчиво зашептал Люс.
— Да что с ним сегодня? — воскликнул Норман. — Чуть что — сразу палить!..
Но Люс, казалось, не услышал этой фразы. Он повернулся к сходням и стал шаткой, развинченной походкой спускаться вниз, оступаясь на поперечных брусьях. Но когда до земли оставалось каких-нибудь три-четыре шага, гардара вдруг сильно качнуло, он шагнул мимо мостков, рухнул вниз и бессильно, как тряпичная кукла, распластался на примятой вытоптанной траве.
— Падре! — крикнул Норман. — Посмотрите, что с Люсом! Похоже, что он малость перегрелся на солнышке… Впрочем, это может быть и приступ местной лихорадки — проверьте!..
Сказав это, Норман потянул носом душный вечерний воздух, поморщился и покосился на заваленного дерном покойника.
