Больше до самого конца пути они не разговаривали. К своей радости, она уголком глаза видела, что он то и дело поглядывает на нее – не изменилось ли выражение ее лица, не осознала ли она весь ужас того, что вот-вот должно с нею произойти. Почему невыносимый страх конца не сдавил ее в своих костлявых объятиях, как он это всегда делал с людьми, которых Шумда сопровождал в последний путь?

Прошло еще несколько минут. Он продолжал поглядывать на нее, но удовлетворенное выражение так и не исчезло с ее лица. Ну ладно, посмотрим!. Теперь недолго осталось. Посмотрим, как ты запоешь, когда увидишь, что тебя ждет!

Внезапно пейзаж стал холмистым; холмы были усеяны нефтяными скважинами, над каждой медленно покачивалось коромысло. Земля здесь была цвета хаки – выжженная солнцем. Какой-то незнакомый уголок Лос-Анджелеса, ничейная безлюдная территория, вклинившаяся между городом и аэропортом.

Включив поворотник, Шумда медленно переместился в правый ряд, а потом съехал с дороги на обочину. Он выключил двигатель и теперь сидел, предвкушая то, что должно было сейчас произойти. Он ухмыльнулся.

– Помните это место? Миранда огляделась.

– Нет.

– Сейчас вспомните.

Он открыл дверцу и вышел из фургона. Все, что она могла, – это не смотреть в его сторону. Он обогнул машину, открыл обе задние двери. Она слышала, как он гремит чем-то металлическим, вытаскивает что-то из фургона.

– Я сию минутку. Потерпите.

Она медленно подняла руку и повернула зеркальце заднего вида так, чтобы видеть происходившее сзади. Он возился с какой-то штуковиной – она не сразу поняла, с чем именно. Он что-то сделал, и эта вещь вдруг раскрылась и оказалась инвалидной коляской.

Мимо них мчались машины, одни рядом, другие – вдалеке, но все были громкими и гладкими, стремительными и опасными. И вдруг ее осенило.

Давным-давно она сидела в одной из этих несущихся машин – ехала в лос-анджелесский аэропорт. В тот день она занималась любовью с Дугом Ауэрбахом, потом они вместе ходили в универмаг. А потом она, вызвав такси, поехала в аэропорт, и на водителе, как теперь на Шумде, была бейсболка «Сан-Диего Падрес». Она была тогда так молода, так молода и так занята делами; она тогда еще не встретила Хью Оукли. Она еще не встретила Хью Оукли и не видела погибшего Джеймса Стилмана снова живым. В тот вечер она летела в Нью-Йорк, а через несколько дней ее жизнь навсегда изменилась. Как давно это было. Давным-давно – но теперь весь тот день и то, что пришло за ним, навалились на нее, и она не могла остановить поток воспоминаний и воспрепятствовать последствиям, которые теперь были ей совершенно понятны.

Шумда подкатил коляску к ее дверце и выжидающе замер.

В тот день много лет назад они ехали в аэропорт примерно в это же время. Она вспомнила женщину в инвалидной коляске на обочине дороги.

– Выходите, Миранда. Пора посмотреть, как катятся машинки.

Но машинок вдруг как не бывало. Невероятно, но все машины куда-то исчезли, на дороге не осталось ни одной. Их окружала странная тишина, словно все звуки мира исчезли.

– Я могу открыть дверь и вытащить вас наружу, но для нас обоих будет лучше, если вы выйдете своими ногами.

– Что вы собираетесь делать?

– Ничего. Собираюсь усадить вас в эту коляску и уехать. А вы останетесь здесь в одиночестве. Сказать по правде, я понятия не имею, что будет дальше. Но уверен, ничего хорошего. Как всегда.

– Так это была я? В тот вечер, на дороге, в инвалидной коляске?

– Не знаю. Я всего лишь делаю, что мне велят. Ну, вылезайте же!

К немалому своему удивлению, ее посетила только одна мысль: «Делай, что суждено, и делай до конца. Целиком отдайся мгновению, и если повезет…»

Дверь распахнулась. Он грубо схватил ее за руку.

– Не прикасайтесь ко мне! – Она стряхнула его руку и медленно вышла из машины.

Дорога была пустынна. На вершине холма работала нефтяная качалка, и теперь она отчетливо слышала скрежет и железные вздохи. Стайка воробьев, громко чирикая, пролетела по небу. Она подошла к инвалидной коляске, взялась за ручки и опустилась на сиденье. Оно оказалось слишком узким для ее располневшего тела. Она попыталась принять более удобное положение, но его просто не существовало. Оставив эти попытки, она снова подняла глаза к вечернему небу. Что, если бы в тот день много лет назад они б остановились и помогли той женщине? Изменило бы это что-нибудь? Она ли это была в тот вечер? Если бы они остановились и она увидела ту женщину, узнала бы она ее?

Шумда подкатил коляску к проезжей части дороги.

– Я бы с удовольствием остался посмотреть, что с вами будет дальше, но не могу, дела. – Он бросил взгляд на часы. – Наслаждайтесь тишиной. Машины вернутся через пару минут.

Он посмотрел на нее безразличным взглядом и повернулся, собираясь уходить.

– Шумда!

– Что?

– Вы любили ее? Вы когда-нибудь любили Франсес?

На мгновение ей показалось, что он собирается ответить. Но он повернулся и пошел к фургону. Дверь была открыта, и он потянулся за чем-то. Он вытащил красную тетрадку, ее красную тетрадку, ее дневник. Когда он его заполучил? Когда он его взял? Он сделал вид, что проглядывает страницы. Лицо его посерьезнело, он потер подбородок. Голосом Даффи Дака он прошепелявил:

– Осяравасельно! – и добавил с деланным сочувствием: – Неужели вы надеялись что-нибудь этим изменить? – Он швырнул тетрадь назад, сел в машину, завел двигатель и уехал. Она смотрела, как машина вползла на склон и исчезла за гребнем.

Весь мир, казалось, замер. Она подняла голову, но в небе не было ни одной птицы. Она перевела взгляд на нефтяную качалку – та остановилась. Тишина. Сжав ручки коляски, она зажмурилась. Вспомнила, что кусочек дерева, который дал ей Хью, остался в кармане, вынула его и стала разглядывать. Все, чем она когда-либо дорожила, воплотилось в этой щепке. Она крепко сжала ее обеими руками. Какая гладкая у нее поверхность. Гладкая, теплая. И это последнее, что ей суждено держать в руке. Как они это провернут? Подберутся сзади, или спустятся по склону холма, или появятся с другой стороны дороги? Что это будет?

Она могла бы попытаться встать на ноги и уйти. Но что пользы? Если они решили сделать это сегодня, то это произойдет сегодня, где бы она ни находилась. Да и далеко ли она уйдет на своих старых ногах?

Она вспомнила о своем дневнике. Какими словами она могла бы его завершить? Любопытный вопрос, который мог бы утешить ее или отвлечь от мыслей о неотвратимом. Но вдруг она услышала: гул множества машин, мчавшихся в ее сторону. Он усиливался с каждой секундой. Машины. Значит, машины. Ее конец каким-то образом будет связан с машинами.

Ей захотелось зажмуриться, но она знала, что не должна этого делать. Еще минута, и все будет кончено. Гул все нарастал, и тут она их увидела. Увидела, как они приближаются, – такого рева она никогда прежде не слышала. Взрыв шума такой невероятной громкости, что он мгновенно заполнил весь мир. Бам-пам-бам-пам-бамп! Они неслись мимо нее с сумасшедшей скоростью: грузовики, легковушки, мотоциклы. Всей своей мощью и ненавистью они будто вдавливали ее в инвалидное кресло, и наконец она почувствовала, что вокруг нее не осталось воздуха.

Ближе. Они приближались к ней с каждой секундой. Может быть, эта. Или следующая? Или «вон та? Или та? Бам! Бам! Бам! Бам! Разорванный скоростью воздух бил ей в лицо, втискивал ее тело в коляску. Она стала задыхаться. Ей хотелось зажать уши пальцами, чтобы хоть немного приглушить этот рев. Но как? Как можно остановить конец света? Она попыталась проглотить слюну, но во рту у нее все пересохло.

В сплошном потоке машин она обратила внимание на синий автомобиль, лишь когда он вырулил из своего ряда и направился прямо к ней. Фары осветили ее лицо, но она ничего не заподозрила, пока автомобиль не остановился чуть ли не вплотную. Вокруг него поднялось облако пыли, в стороны брызнули песок и гравий. Поток машин на дороге не иссякал. Но теперь одна из них была так близко от нее. Они? Время шло – секунды? А потом дверь открылась, и первое, что она услышала, был пронзительный звон колокольчика внутри, оповещающего о какой-то неполадке.