– Нет, это птицы. О них рассказывали в другом фильме – после клещей.

Он опустил взгляд, и серовато-серые отсветы от экрана замелькали на его лице. Я была так рада, что он согласился меня подождать.

Открыв тяжелую дверь – на сей раз парадную – и войдя в холл, я сразу же была поражена царившей там тишиной. Мои шаги по каменному полу звучали пугающе громко. За столиком дежурной сидела медсестра средних лет и что-то читала. Больше вокруг не было ни души. Я подошла к ней и стала ждать, когда она обратит на меня внимание, но она не отрывала глаз от книги. Бросив взгляд на страницу, я увидела, что это стихи. С трудом разбирая слова вверх тормашками, я прочла начало одного из стихотворений: «Вам, сэр, придется потрудиться: снег будет падать всю ночь».

Она продолжала меня игнорировать.

– Ау. Прошу прощения… – Да?

– Я хочу навестить Франсес Хэтч.

– В какой она палате?

– Не помню.

Женщина шумно вздохнула и обратилась к компьютеру. Назвав мне номер палаты Франсес, она немедленно вернулась к прерванному чтению.

– Прекрасная строчка. Она подняла на меня глаза.

– Что?

– «Повернитесь спиной, сэр, снег будет идти всю ночь». Прекрасная строчка. В нескольких словах так много выражено.

Она перевела взгляд на книгу, потом снова на меня, на книгу. Захлопнула ее и смерила меня подозрительным взглядом. Я повернулась и пошла к лифту.

Он прибыл с мелодичным звоном, двери распахнулись, и из кабины вышла врач Франсес.

– Вы вернулись.

– Да. Мне надо повидать Франсес. Но сначала я хочу спросить у вас: что это за больница? На кого она рассчитана?

– Хоспис. В некотором роде.

– Люди сюда ложатся умирать? Франсес умирает?

– Да. Она очень слаба.

– Но почему здесь? Она так любит свою квартиру. Почему она ее бросила и приехала сюда?

– Не возражаете, если я поднимусь с вами? Только до ее этажа. А там я вас оставлю.

– Конечно.

Мы вошли в лифт. Она нажала кнопку. Двери закрылись. Она повернулась ко мне и спросила, понизив голос:

– Вам известно о ваших жизнях? – Да.

– Можете рассказать, как вы узнали?

Я вкратце поведала ей о возвращении в Крейнс-Вью, о пожаре в спальне, о стадионе, о том слове, которое произнес Деклан и которое все объяснило. Я ничего не сказала ей о нашем с Хью ребенке. Она слушала меня, скрестив руки на груди и низко опустив голову. Когда я закончила, мы были у двери в палату Франсес.

– Невероятно, – покачала головой врач. – Это всякий раз бывает по-новому.

– Это в порядке вещей?

– Миранда, все, кто здесь находится, пережили то же, что и вы. Просто в каждом случае это проявляется по-разному. Все ваши жизни вели вас сюда. Теперь вы должны принять важнейшее решение. Можете оставаться здесь сколько хотите. У нас вы будете в безопасности. Одна из наших задач – защищать пациентов, пока они не решат, что делать дальше. Вторая задача – заботиться о тех, кто решил окончить свои дни здесь. Хосписы для таких, как вы, стары как мир. Отель в Пиренеях, молодежное общежитие в Мали, больница в Монтевидео. На одной из гробниц в египетской Долине царей высечено…

– О каком решении вы говорите?

– Франсес вам все скажет, но, по-моему, вы и сами догадываетесь. Все, кто собрался на стадионе, ненавидели вас, потому что вы забрали из жизни каждого что-то очень важное и ценное. Люди говорят «вампир», поскольку это нечто чуждое, ирреальное, и мы содрогаемся, представляя себе что-либо подобное, а потом со смехом отвергаем эту нелепую фантазию. Дракула? Кровопийца, спящий в гробу? Глупости. Но если вы поищете в толковом словаре определение, то прочитаете: «Тот, кто живет за счет других». Все в той или иной степени этим грешат, но мы каждый раз находим рациональное объяснение – пока не взглянем повнимательнее. Думаю, сейчас вам самое время побеседовать с Франсес. Она ответит на ваши вопросы.

Доктор Забалино повернулась, чтобы уходить. Я тронула ее за руку.

– Постойте! Скажите, кто вы?

– Я такая же, как и вы. И однажды оказалась в таком же положении, в каком находитесь сейчас вы, но я давно приняла решение. – Она дотронулась до моей руки. – По крайней мере, теперь вам многое ясно. Я-то знаю, насколько это важно, независимо от того, куда это вас приведет. – Она бесшумно зашагала по коридору и вышла через дверь в его торце. Туда же ушел и сын Хью. Сегодня. Все это произошло сегодня.

Я негромко постучалась и приоткрыла дверь в палату Франсес. Первым, на что я обратила внимание, был запах. Такой аромат бывает в самых дорогих цветочных магазинах. Поколебавшись, я все же распахнула дверь. Яркость красок и обилие предметов меня потрясли. Я даже не сразу разглядела кровать. Когда все же я ее увидела, то улыбнулась: Франсес сидела на кровати и читала журнал. Казалось, она попросту не замечает великолепия окружающей обстановки.

Потом я услышала музыку. Это было что-то классическое, оживленное и легкое. Раньше я этого не слышала. Она напоминала «Аквариум» Сен-Санса. Прежде чем заговорить, я дала успокоиться моим глазам и ушам.

Продолжая листать свой журнал и даже не подняв на меня глаз, Франсес сказала:

– Закрой дверь, деточка. Не хочу, чтоб посторонние видели меня в ночной рубахе.

– Что за чудо эта ваша палата, Франсес! Вы потрясающе умеете превращать жилье в произведение искусства.

– Спасибо. Проходи и садись. Здесь где-то должен быть стул. Поищи среди цветов.

– Кто вам их прислал?

– Ну их в жопу. У нас есть и другие темы для разговора. Поэтому ты и примчалась сюда на ночь глядя. Ведь так?

– Да. Не могли бы вы выключить музыку, пока мы будем разговаривать?

Она уставилась на меня непонимающе, как будто я произнесла что-то невразумительное на незнакомом языке.

– Музыку? Нет, это не в моих силах. Она встроена. Ее нельзя включить или выключить.

– Но если вам надоест ее слушать?

Она открыла было рот, чтобы что-то возразить, но передумала.

– К ней привыкаешь. Забудь ты об этой музыке, Миранда. Расскажи, что с тобой произошло. Подробно, не опуская никаких деталей – они очень важны.

Я все ей рассказала, в том числе о Хью и нашем ребенке. Это не заняло много времени, что неприятно меня поразило. В конечном счете каждый из нас может рассказать только одну историю. Чтобы прожить эту историю, нужна целая жизнь, а рассказать ее можно за час.

Франсес лишь однажды проявила неподдельный интерес к моим словам – когда речь зашла о Шумде. Она стала допытываться, как он выглядел, что говорил, что делал. Ее обычно бледное лицо залил румянец, становившийся по мере моего рассказа все ярче. Она зажала рот ладонью и оставалась в таком положении, пока я не передала ей его последние слова, сказанные уже со ступенек веранды. Франсес повернулась к окну, словно приводя в порядок свои мысли и чувства.

– Когда ты жила в Вене, тебя звали Элизабет Ланц. Тюя смерть стала самым заметным скандалом того времени, потому что, когда ты упала, в театре было множество народа. Шумда был тогда на вершине своей славы. Люди приезжали со всех концов Европы, чтобы его увидеть. В тот вечер в театре присутствовал начальник полиции, который самолично его и арестовал… Landesgerichfnote 7. Шумда с удовольствием повторял это слово, когда я навещала его в тюрьме. Разумеется, он блестяще владел Hochdeutschnote 8. Он и блестящим чревовещателем стал потому, что любил языки. Говорил на четырех. Ему нравилось просто произносить иностранные слова, он ими наслаждался. Некоторые любят вкус шоколада, а Шумда любил вкус слов. Landesge-richt,crepuscule,piombo,zvinkanote 9. Он и сейчас у меня перед глазами: лежа на кровати после любовных ласк, перекатывает языком трудные слова и улыбается. Говорить он любил не меньше, чем трахаться… И он считал себя неуязвимым, а потому всерьез не верил, что его накажут за твою смерть. Но это был для Вены политический год, а политикам всегда нужен козел отпущения. А тут появился балаганщик, чревовещатель из Румынии, который перед глазами сотен людей загубил один из юных цветков города. Вина его была совершенно очевидна. Разумеется, его бы казнили, но я его спасла.