Я потрясенно воззрилась на Клейтона и безмолвно, одними губами спросила:

– Хемингуэй?

– Я часто думаю о Хемингуэе. Знаете, люди не перестают говорить о нем и о Джакометти, только их всегда описывают совершенно неправильно, просто до безобразия искаженно. Всем хочется верить, что они были загульными развратниками – это соответствует романтическому образу. Но Галантьер незадолго до смерти произнес слова, которые стоит запомнить: «Все великие художники, когда мы жили в Париже, ни дня не проводили без работы. Людям хочется верить, что все эти книги и картины возникли из ничего, готовенькие. Но мне больше всего запомнилось то, как все они усердно трудились. Джакометти? Он убил бы вас на месте, войди вы к нему в студию, когда он работал».

Клейтон за время нашего знакомства сделал для меня немало хорошего, но больше всего я ему благодарна за то, что он познакомил меня с Франсес Хэтч. Никогда, до последнего своего часа я не забуду этого первого утра, проведенного в ее квартире. После этого мы с ней часто виделись, чего требовали совместные наши дела по продаже ее коллекции, а кроме того, мне очень нравилось проводить время в ее комнате – вместе с ней и ее многочисленными воспоминаниями. Как-то в колледже я прочла поэму Уитмена о старике, удившем рыбу из лодки. Он прожил большую жизнь, а теперь, усталый, мирно ждет смерти. А пока она не пришла, он с удовольствием удит рыбу и предается воспоминаниям.

Даже в детстве, когда энергия бьет ключом, я мечтала прожить жизнь настолько полную, чтобы успеть переделать все дела и со спокойной совестью ждать смерти.

Когда в тот день мы вышли из ее квартиры, у меня было такое ощущение, будто я побывала в комнате, где бытуют полная ясность и понимание, если только такое возможно. Словно это были осязаемые субстанции, которые мне позволили пощупать руками, чтобы я почувствовала их вес и фактуру. Оказалось, что такое вполне вероятно, и это меня вдохновило.

В магазин я вернулась полная впечатлений. Остальную часть дня я слонялась без особых дел, жалея, что рядом со мной нет рассудительного человека, с которым я могла бы поделиться своими переживаниями. Я была рада, что звана на вечеринку, где можно будет потусоваться с людьми и напитаться того обыденного волшебства, которое всю свою жизнь умела находить Франсес.

Я уже несколько раз бывала на званых обедах у Дагмар Брис. Среди ее гостей попадались как интересные, так и странноватые. В противоположность Жако, который не терпел, чтобы не он играл первую скрипку, у Дагмар и ее бойфренда Стенли хватало скромности и хорошего вкуса, чтобы зазывать к себе массу интересных личностей и не мешать им править бал. А еще мне у них нравилась полная свобода для приглашенных по части выбора нарядов и поведения. Никакая показуха не поощрялась, однако тем, кому и вправду было чем щегольнуть, никаких препон не строилось.

В пять я поехала домой, чтобы сменить наряд. Телефон зазвонил, как раз когда я одевалась. Это была Зоуи – ей хотелось поболтать. Мы проговорили слишком долго, и у меня едва хватило времени, чтобы закончить мой туалет. К счастью, Дагмар и Стенли жили всего в нескольких кварталах от меня, хотя и в гораздо более фешенебельном микрорайоне.

Мне нравилось жить на Манхэттене помимо всего прочего еще и потому, что город с легкостью перенимает твое настроение в ту самую минуту, когда ты выходишь из дому. Если ты торопишься, все вокруг тоже спешат, даже голуби. И ты вливаешься в этот ритм, проникаешься сознанием того, что тебе нужно успеть туда, куда ты торопишься.

Но когда тебе нужно убить время, он выставляет напоказ всякие интересные вещицы, на разглядывание которых может уйти несколько дней. Я не согласна с теми, кто считает Манхэттен холодным и бездушным. Конечно, он порой грубоват, но это не мешает ему быть игривым и порой очень забавным.

На всех перекрестках по дороге к Дагмар мне приветливо светил зеленый глаз светофора. Свернув к ее дому, я произнесла слова благодарности. Несколько секунд спустя мимо вразвалочку прошел сумасшедший, который толкал перед собой детскую коляску, набитую всяким хламом. Не говоря ни слова, он улыбнулся мне и приложил пальцы к полям воображаемой шляпы, так, словно он был представителем муниципалитета, принявшим мою благодарность.

В заднюю стенку лифта было вделано большое зеркало. Войдя в кабину, я в него заглянула. Мои волосы были короче, чем месяц тому назад. Почему чем старше становится женщина, тем она короче стрижется? Потому что лень ухаживать за прической? Или оттого, что существует не так уж много лиц, которые после определенного возраста не выглядят нелепо в таком роскошном обрамлении? Пристальнее вглядевшись в зеркало, я обнаружила у себя гораздо больше седых волос, чем, по моему мнению, было допустимо в тридцать три года. Морщинки вокруг рта были едва заметны, однако мне приходилось пользоваться все более дорогой косметикой, потому что нагрузка на нее возрастала. Я подняла руки и повертела ими, чтобы посмотреть – сиськи-то как поживают. Лифт остановился. Опустив руки, я быстренько развернулась.

Двери разъехались в стороны, и я вышла в коридор. К моему изумлению, Дагмар стояла за порогом своей квартиры, держа в каждой руке по бокалу шампанского.

– Миранда! Вот и ты.

– А почему это ты здесь?

– Прячусь от мужчин. Они там спорят о боксе.

– А женщин что – нет?

– Пока нет. Мужчины стараются пораньше приходить на вечеринки, если знают, что туда приглашены шикарные женщины.

– Но ты, надеюсь, и других женщин пригласила.

– Разумеется. И супружеские пары. Неужто я отдала бы тебя на съедение львам?

– Похоже, я начинаю нервничать.

– Глупости. Снимай с себя все и смело входи. Давай-давай. – Она протянула мне один из бокалов, и мы вместе вошли в квартиру.

В отличие от жилища Франсес Хэтч, мебели в квартире Дагмар и Стена почти не было. Жако, однажды здесь побывавший, язвительно заметил, что всю квартиру можно за считанные секунды вымыть дочиста при помощи пожарного рукава и трех упаковок «брилло». Он, конечно, преувеличивал, но уюта в квартире не чувствовалось, и я не могла понять, как двое таких милых, сердечных людей могут обитать в этом холодном, безжизненном углу в стиле хай-тек. Проходя по коридору, я услышала взрыв смеха из гостиной. Смеялись мужчины.

В комнате было полно народу, и оказалось, что все же приблизительно половина из них – женщины. Я окинула сборище быстрым взглядом, некоторых узнала, кое-кому помахала рукой. Незнакомые мужчины на первый взгляд показались мне милыми, но совершенно неинтересными. У всех волосы были либо гладко зализаны назад и блестели от геля – этакий гангстерский стиль, у других по последней моде ниспадали на плечи. Я понимала, что мое суждение было несправедливым, но так уж я устроена: виновны, пока не докажут, что интересны.

Дагмар по-приятельски пожала мне плечо и направилась к ресторатору. Ко мне подошел мужчина, которого я видела несколько месяцев назад, и представился. Он был брокером – специализировался на акциях железнодорожных компаний. Несколько минут мы с ним говорили о маршрутах поездов, которые знали и любили. Меня это устраивало, потому что говорил в основном он, а я могла продолжать свои наблюдения.

К нам подошел официант – в руках поднос с закусками. Их восхитительный запах напомнил мне, что за весь день я съела только «Динь-дон» и выпила чашку кофе, когда мы с Клейтоном ехали в такси. Железнодорожный брокер и я взяли по тартинке с икрой и яйцом, как мне показалось, и отправили их в рот.

Тартинки были такими острыми, что взрывались от одного к ним прикосновения. Но у меня хватило присутствия духа зажать ладонью рот, из которого уже готов был вырваться пронзительный вопль, какой издает смертельно раненный заяц. Брокер сделал почти то же самое. Мы уставились друг на друга, от боли и неожиданности потеряв дар речи. К счастью, он тотчас же сунул руку в карман, вытащил пакетик бумажных носовых платков и протянул один мне. Мы без малейших колебаний выплюнули бомбы в салфетки и вытерли губы. Я надеялась, что наши действия остались незамеченными, но оказалось, что некоторые из гостей все видели и с любопытством за нами наблюдали. Брокер, взглянув на меня, издал звук, похожий на свисток паровоза: