На языке у Мадлен вертелось замечание о том, что он уже однажды предоставлял другим присмотр за имением. Люсьен, не дожидаясь приглашения, уселся в одно из кресел у камина и вытянул длинные ноги к огню.

— Вы не хотите предложить мне выпить? — спросил он, глянув на бутылку коньяка и стаканы на сервировочном столике.

— Я нахожу, что вы уже достаточно выпили, — сухо ответила она. — И в любом случае я собираюсь ложиться.

— Да вы злюка, Мади! — капризно бросил он и встал, собираясь налить себе сам.

Она нахмурилась, услышав уменьшительную форму своего имени. Де Ренье называл ее так уже не в первый раз, однако Мадлен это не нравилось. Она хотела возмутиться, но вид графа заставил ее промолчать. После того, что им пережито, он имел все основания напиться.

Люсьен как будто прочитал ее мысли. Подняв бокал, он произнес с кривой ухмылкой.

— Не беспокойтесь, я никогда не считал это спасением от чего бы то ни было.

— Рада слышать. — Мадлен села в кресло напротив него. — Когда вы хотите выезжать?

— До полудня по возможности. Я уже сказал Морису, что мы едем. Он хороший друг и предлагал свое гостеприимство на любое время, но для меня это неприемлемо. Я оставляю здесь один из экипажей и часть моих сундуков. Морис за ними присмотрит. Конюшня у него достаточно просторная, в ней сейчас размещаются и те лошади, которых удалось спасти из огня во время пожара в замке. — Он глубоко вздохнул. — Я разрешил ему часть из них продать. Думаю, мне хватит и пяти лошадей. Завтра мы продолжим наше путешествие, как и планировалось. С нами поедет Пьер — малый, который правил вторым экипажем. Впрочем, это все мои заботы. Я зашел, лишь чтобы спросить, не найти ли вам девушку до конца путешествия? Из Парижа мы выехали без служанки, но теперь можно исправить положение.

Мадлен даже поразилась его предупредительности — тем более что именно сейчас графу хватало собственных забот. Однако она не представляла, как притащит с собой на тетушкину ферму служанку. Довольно и того, что она явится в сопровождении графа. Она втайне надеялась, что Люсьен не рассчитывает на какое-то особое гостеприимство, ведь Кермостен — это обычная рабочая ферма. Ее обитатели, разумеется, встретят их приветливо, но не более того.

— Думаю, я вполне справлюсь самостоятельно, — сказала она. — А вы нанимаете себе нового камердинера?

— Пока нет. Я собирался обучить одного из слуг замка. — Он улыбнулся с деланной беспечностью. — Пожалуй, отпущу себе бороду.

Мадлен с любопытством посмотрела на него, прикидывая, пойдет ли ему борода.

— Люсьен, вы были очень добры ко мне, — тепло произнесла она, — но сейчас у вас полно собственных забот! Даже если бы вы не стали сопровождать меня дальше, я бы все поняла. Вы должны чувствовать себя ужасно после того, что произошло…

— В действительности я чувствую себя гораздо хуже, чем имею право. Я слишком редко показывался в поместье. Признаться, мне было здесь довольно одиноко, даже при жизни отца. А без Мориса и вовсе невыносимо. Детям нужно, знаете ли, быть с детьми, а мне запрещалось играть с крестьянскими.

Мадлен тоже была лишена общества сверстниц с тех пор, как ее взял к себе Филипп. Однако покровитель всегда находил для нее время, и она подумала, насколько хуже приходилось юному графу. И еще один камень выпал из стены, которой она когда-то отгородилась от него.

— Я хочу уехать отсюда, Мади, — продолжал граф. — В любом случае мне нужно сейчас направляться в Бретань. Я должен передать одно письмо. Честно говоря, я до сих пор не решил, чем буду заниматься дальше. Знаю только, что не собираюсь покидать Францию. В общем, чувствую себя сейчас как корабль без руля и ветрил… — Грустно улыбнувшись собственному непривычному красноречию, он поднялся и поставил бокал на каминную полку — Так вы не против выехать столь скоро?

Мадлен покачала головой и встала проводить его. Они оказались совсем близко.

Выражение лица графа смягчилось, и он со вздохом протянул руку, чтобы коснуться волос Мадлен, мягкой, блестящей волной лежавших на ее плечах.

— Сегодня они были похожи на солнечный свет, — серьезно сказал он, — а при свечах сияют, как расплавленное золото.

Мадлен не ожидала, что Люсьен способен на такую поэзию, и когда его рука, проводя по волосам, случайно коснулась ее щеки, она ее не оттолкнула. Граф оказался таким замечательным человеком, теплым, лиричным. Что-то затрепетало в ней, и она не могла понять, что это.

После мгновенного колебания он нагнулся и поцеловал ее в щеку. Конечно, она позволила. В конце концов, они были друзьями, а иметь друзей так приятно! Когда же губы графа скользнули к ее рту, глаза Мадлен удивленно расширились. Но прикосновение было таким мимолетным, что она не успела даже возмутиться.

— Спокойной ночи, Мадлен, — прошептал Люсьен чуть хрипло. — Приятных снов.

И он ушел, не дав ей опомниться, а она еще несколько секунд стояла, неотрывно глядя на дверь. Сердце ее учащенно билось, на губах остались сладкие следы его поцелуя. Никто, даже Филипп, не целовал ее в губы, и она с удивлением обнаружила, что ей это нравится, так нравится, что она хочет продолжения. Ей было двадцать лет, и она впервые почувствовала пробуждающееся желание. Это было тревожное ощущение, и долго еще этой ночью Мадлен лежала без сна.

Рано утром следующего дня они снова отправились в путь. На этот раз граф предпочел ехать в экипаже с Мадлен. Его конь был привязан сзади. Бывали моменты по дороге из Парижа, когда она обрадовалась бы его обществу, но сейчас чувствовала только мучительную неловкость. В карете царило молчание. Мадлен испытывала ужасное напряжение. Один раз она заметила, что граф наблюдает за ней из-под приспущенных век, и почувствовала себя мошкой под увеличительным стеклом.

Потом он заснул, и Мадлен получила возможность рассмотреть его лицо. Острый подбородок и высокие скулы говорили о надменном и решительном характере графа, однако рот, с полноватой нижней губой, свидетельствовал о наличии в нем мягких черт. Это было легко прочесть сейчас, когда граф спал. С закрытыми глазами и расслабленными мускулами он выглядел гораздо моложе и вовсе не казался таким сдержанным, сухим и надменным, каким обычно бывал.

Ночь они провели на глухом постоялом дворе. Мадлен удалилась спать так скоро, как только позволили правила приличия.

Когда на следующее утро граф изъявил желание ехать верхом, она почувствовала облегчение. Одиночество сейчас было для нее предпочтительнее, ибо слишком много чувств рвалось наружу при первом приближении графа.

Продвигались они неспешно. На отдых останавливались на крошечных постоялых дворах за городской стеной.

Путешественники находились на пустынном участке дороги, ведущей к бретонской столице, когда произошло совершенно неожиданное. Только что экипаж вполне спокойно катил по дороге, как вдруг раздался ужасный треск, и карета повалилась на бок. Мадлен была сброшена с сиденья. Она услышала скрежет металла и дерева и храп раненой лошади. Потом от удара головой о дверцу экипажа у нее буквально посыпались искры из глаз. Придя в себя, Мадлен обнаружила, что лежит на спине и смотрит в стенку экипажа, оказавшуюся теперь у нее над головой. Тут она увидела взволнованное лицо графа, заглядывающего внутрь кареты.

— Мадлен, — позвал он тихим голосом, — как вы?

— Все хорошо, — ответила она, но, когда попыталась привстать, все вокруг угрожающе поплыло у нее перед глазами.

Он, толкнув дверцу, пробрался к ней.

— Наверное, вам нужно немного полежать спокойно, — сказал де Ренье с нежной заботой. — Вы бледны как полотно.

— Правда, Люсьен, со мной все в порядке, — заверила она. — Просто помогите мне выбраться отсюда. — Мадлен видела, что и он очень бледен, и решила, что граф не меньше ее потрясен происшедшим. — Что случилось? — спросила она.

— Мы потеряли колесо. Бог весть как это вышло. А поскольку дорога идет по склону, карета повалилась на бок. Две пристяжные лошади поранились, мне даже одну из них пришлось пристрелить. Карета наша тоже разбита.