Вера останавливается перед Мартином, совершает пируэт и застывает в картинной позе:

– Каково?

– Волшебно! – искренне восхищается Мартин. – Диана-охотница!

Докхи обходит Веру кругом, словно видит ее впервые, шумно втягивая носом незнакомые запахи, и затем на всякий случай прячется позади хозяина.

За спиной у Веры появляется Беэр, обвешанный коробками, картонками, пакетами и свертками. Шляпа его сбилась на затылок, глаза блестят, в зубах зажата потухшая сигара. Великан заметно навеселе.

– Еще какая охотница! А вот и добыча! – зычно трубит он, освобождаясь от поклажи. – Мы нынче много настреляли. Разделывать и ощипывать будешь ты, Марти, а мне нужно бежать – чего доброго таксист укатит вместе с моими обновками. Мадам, позвольте ручку! Это был лучший день моей угрюмой холостяцкой жизни за последние двадцать лет! Докхи, малыш, дай я тебя чмокну! Марти, see you soon![35]

И Беэр грузным мотыльком выпархивает за дверь, взвихрив воздух так, что портьеры колышутся еще с полминуты после его ухода.

Вера проходит в гостиную и падает на диван.

– Этот человек едва не уморил меня своими анекдотами! У меня все ребра от смеха болят! – жалуется она, снимая берет и перчатки. – Поразительный тип! Безумно обаятельный, остроумный, щедрый и хвастливый одновременно!

– О, Беэр хвастлив только с теми, кого числит в друзьях, а таких крайне мало. И это ведь всего лишь клоунада, которая нас весьма забавляет. Мы-то знаем, что внутри он гораздо больше, чем снаружи, если так можно выразиться.

– Неужели возможно быть еще больше? – Вера комически хлопает ресницами. – Кто он вообще такой на самом деле? Бизнесмен? Биржевик?

– Он вам не сказал?

– Отшутился, дескать, промышляет разорением гробниц.

– Отчасти так оно и есть. Беэр – выдающийся ученый-палеограф, и имел бы мировое имя, если бы того пожелал. Но его не интересует этот аспект научной деятельности, и…

– Ну вот, теперь мне стыдно, что я столько потратила!

– Ничего, ограбит пару-тройку гробниц и поправит дела.

– У него было такое счастливое лицо, когда я что-то выбирала. И, представляете, он мне помогал! Я ему сказала, что у него прекрасный вкус, а он ответил, что этого нельзя утверждать наверняка, покуда не откусишь кусочек.

– Он так и ходил с вами повсюду?

– Да, только когда я была в парикмахерской… Как вам моя прическа?

– Вам очень идет.

– Спасибо! Да, так вот, пока я была в парикмахерской, а потом мне делали маникюр, – Вера показывает Мартину свои ногти, покрытые золотым лаком, – тогда он меня оставил ненадолго. Объявил, что скоро начнется сезон охоты на слонов, и ему надо экипироваться. Вернулся через час с большим рюкзаком и сумкой – это очень забавно сочеталось с его костюмом. Вам, правда, нравится, как я выгляжу?

– Правда. Вы похожи на эту актрису… Гарбо, кажется. Мы… Я видел ее в кино. Давно. Только она была черно-белая и немая, а вы – цветная и говорящая. И еще хорошо, что вы не выщипываете брови, как все.

– Это мне просто повезло – они и так достаточно тонкие. А я больше люблю Марлен Дитрих, но и за сравнение с Гарбо я на вас, так и быть, не обижусь.

– Ох, извините, ради всего святого! Это был неуклюжий комплимент. Я сто лет не практиковался. С тех пор, как ухаживал за своей женой.

– Как же вы тогда общались с женщинами, несчастный?

– Да я и не общался особенно. Разве что с Бертой…

Вера ошеломленно смотрит на Мартина:

– Что же вы делали десять лет?

– Учился жить заново. И еще много чему. Книгу писал, я уже вам говорил…

– Да я не о том… О господи! Это же вредно!.. Ох, простите, я лезу не в свое дело…

– А, вы об этом! Ничего особенно вредного, существуют специальные даосские техники. – Мартин говорит совершенно спокойным, ровным голосом, но на лицо его набегает тень. – Впрочем, я бы предпочел сменить тему.

– Да-да, конечно, простите еще раз! – Вера до боли кусает губы и трижды мысленно обзывает себя идиоткой.

Мартин неспешно закуривает и лишь после этого бросает Вере спасательный круг:

– Как вам показался наш город?

Вера с радостью хватается за предложенную тему:

– Он чудесный! И совершенно не похож на Питер, на Ленинград то есть. Но, надо признаться, я пока мало что видела.

– Если хотите, я завтра проведу вас по лучшим местам. Обидно будет уехать, не посмотрев.

– С огромным удовольствием! – Вера некоторое время теребит браслет новых часиков, а после напряженно спрашивает: – Мартин, а куда уехать? Что со мной будет дальше?

– Это будет зависеть от того, успеет ли Беэр достать для вас американскую визу и билет. Видите ли, мы с ним и Шоно должны были сегодня отплыть в Нью-Йорк.

– Успеет до чего?

– До того, как начнется война.

– И вы из-за меня остались? – У Веры моментально пересыхает во рту, а сердце наполняется жидким свинцом вместо крови.

– Ну, не могли же мы вас бросить тут одну! – Мартин каким-то образом умудряется улыбаться, опуская уголки губ книзу.

– А если Беэр не успеет?

– Тогда мы придумаем какой-нибудь другой план, – уверенно говорит Мартин, и Вера неожиданно для себя успокаивается.

– Что ж, если мне завтра предстоит еще один долгий поход, то я, пожалуй, быстренько приму ванну и юркну в постель. Вы не против?

– Это самое правильное, что можно сделать! Я дам вам кое-какие травы для ванны.

Вера встает с дивана и направляется в свою спальню, но внезапно останавливается:

– Мартин! А что вы делали, пока меня не было?

– Книгу писал, – отвечает Мартин.

Наутро Вера вышла к завтраку в шикарном изумрудного шелка халате поверх персиковой пижамы, а перед выходом переоделась в льняной брючный костюм – простой, но элегантный, поколебавшись, обула бежевые легкие туфли на низких каблуках и повязала на шею шелковый платок цвета молочного шоколада. Посокрушалась, что нет подходящей сумочки, ввиду же ясной и теплой погоды головной убор и перчатки решила не надевать. Из косметики ограничилась лишь коричневатыми тенями для глаз и темно-красной помадой. Повертелась перед зеркалом и нашла себя вполне готовой к намеченной кампании.

Выходя из дома под руку с Мартином, всё косилась – оценил ли? По всему, должен был, но кто его, монаха этакого, знает? Сам-то он был одет скорее удобно, чем хорошо, – темный полотняный пиджак, мешковатые светлые брюки с отворотами, некогда белая мягкая шляпа, расстегнутая на верхние пуговицы рубашка в крупную полоску, поношенные, хотя и до блеска начищенные ботинки. Первым делом Вере сразу захотелось приодеть своего спутника получше, однако, по здравом размышлении, она подумала, что такая небрежность может сойти и за богемный стиль – в присутствии эффектной дамы рядом, разумеется. С приятным удивлением Вера почувствовала, что рука Мартина, на которую она – зачастую без особой надобности – налегала, весьма мускулиста. Видимо, эта его хитрая китайская гимнастика была значительно эффективнее, чем могло показаться на первый взгляд.

Наверное, Мартин был прекрасным гидом – для человека, прожившего в Данциге менее двух лет, он знал на удивление много – и чудным рассказчиком, но уже через полчаса прогулки Вера осознала, что с упоением слушает не повествование, а голос Мартина, завораживавший ее, как завораживало в детстве весеннее падение капель с карниза или пляска языков пламени в очаге. Подобно гаммельнским ребятишкам, она зачарованно следовала за этой музыкой, растеряв из головы все свои мысли, и в ней теперь топтались, как в чистилище, толпы королей, магистров, палачей, купцов и философов. Там же громоздились сваленные бессмысленной грудой пыльного бурого кирпича башни, ворота, храмы и бастионы вперемежку с сухими ворохами дат и цифр. Время от времени Мартин прерывал свою речь с тем, чтобы раскурить трубку или пропустить лязгающий трамвай, и Вера ненавидела и трубку, и трамваи, и вообще все, что мешало ей наслаждаться волшебными звуками.