Автор выражает глубокую признательность своим друзьям – nutlet, heruka, phago_lov, ptrue, dscheremet, amigofriend и reznik за неоценимую помощь в написании этой книги, а также своим родителям – за поддержку и вообще за все хорошее.

Город Х быстро погружался в темноту – солнце медной каплей сползло по небосклону в густую морскую солянку, растеклось по глади и в мгновение ока растворилось, выделив напоследок немного яблочно-розового сияния. Теплый ветер, словно бедуин-разбойник, тотчас поднялся из-за окрестных холмов, завыл, налетел, собирая с испуганных деревьев лиственную дань, согнал с неба конкурирующих птиц, подхватил наш волан и хулигански зашвырнул его на огромный развесистый фикус.

Игра в бадминтон в сумерках и без волана, несмотря на несомненную концептуальную свежесть, нам скоро прискучила, и мы с Ломийо де Ама стали от нечего делать перебрасываться идеями – блестящими и оттого хорошо различимыми даже в сумерках.

Тут надобно сказать, что настоящее имя моего друга – Михаэль, а Ломийо де Ама он сам себя называет из горделивой скромности – звучит загадочно и аристократично, а в действительности означает на одном древнем языке «не бог весть кто». Хотя верно, скорее, обратное, ибо по специальности Михаэль – папиролог[1]. В тот памятный день, когда началась вся эта история, он праздновал подачу своей докторской диссертации о пяти томах общим весом около тридцати фунтов, и, разумеется, поначалу наш разговор крутился вокруг знаменательного события.

– И как же себя чувствует человек, сваливший с плеч такую ношу? – поинтересовался я после подобающих случаю поздравлений.

– Что тебе сказать, – задумчиво ответил Ломийо. – Наверное, он чувствует себя как Сизиф, который по недосмотру богов умудрился-таки закатить камень на гору и теперь пытается сообразить, что же предпринять дальше. Тем более, что его камень на вершине никому низачем не сдался – там таких и без того завались.

– Да, обидно сознавать, что твой труд в целом мире способны прочесть три человека, включая тебя, а понять и оценить – и того меньше, – посочувствовал я. – Но ты сам виноват в отсутствии широкой аудитории! Интересные темы нужно подавать увлекательно, популярно. Читателю надо время от времени скармливать морковку лирики, а не лупить безжалостным погонялом логики по натертому сухими фактами хребту сознания!

– Ты полагаешь? – спросил слегка ошалевший от моих метафор Ломийо, пробуя вообразить лирический корнеплод в своем научном труде.

– Уверен, – безапелляционно заявил я. – Уж если браться за столь гнусное дело, как бумагомарание, то только так и никак иначе. Я и сам подумываю что-нибудь эдакое написать и, поверь мне, знаю, как буду действовать, когда найду достойную тему.

– Допустим, у меня есть для тебя такая тема… очень хорошая тема. – Глаза Ломийо загорелись опасным светом, опрометчиво принятым мною за отблеск неожиданно включившегося паркового фонаря.

– И чего ты хочешь взамен? – Я беспечно поплыл на свет.

– Ничего особенного, – махнул он рукой, – я тебе ее задаром отдам. Но при одном условии.

– Каком? – Я заглотил наживку.

– Потом скажу. Сперва ты расскажи мне, как собираешься писать свой бестселлер!

– Ну, это все же будет во многом зависеть от темы! – Я попытался отработать задний ход, не осознавая, что уже сижу на крючке.

– Ты же уверял, что наперед знаешь! – аккуратно вывел меня на чистую воду Ломийо. – Вот и давай, выкладывай! Или ты просто так трепался?

– Ничего не просто так! – Я затрепыхался в сачке. – Во-первых, это должен быть триллер с захватывающим сюжетом. Тайны, интриги, загадки, древние манускрипты, шифры, коды, шпионские страсти, нацисты, Тибет, какие-нибудь тамплиеры, Святой Грааль…

– Розенкрейцеры[2].

– Обязательно.

– Но ведь таких книжек пруд пруди!

– Плохих. Хороших – по пальцам перечесть. И если всё это издают в огромных количествах, значит, подобное чтиво пользуется неизменным спросом. Хитрость заключается в том, чтобы в жестких рамках жанра сделать что-то необычное.

– Согласен. Излагай дальше!

– Во-вторых, конечно, про любовь.

– И секс? – уточнил Ломийо.

– Куда уж без этого в наши времена? В-третьих, экшн. Слежки, схватки, бегства, погони и тому подобное. В-четвертых, несколько сюжетных линий, и желательно – в разных эпохах. В-пятых, в пропорции юмора и трагизма. В-шестых, правдоподобие. Выдумка должна опираться только на достоверные исторические факты так, чтобы невозможно было ее опровергнуть. Ну, и побольше мелких интересных деталей, в-седьмых. Вот, кажется, все.

– А герои? Какими будут главные персонажи?

– Положим, их должно быть трое, нет, лучше четверо – трое мужчин и одна женщина.

– Лучше для чего?

– Для разнообразия психологических типов и ситуаций. Женщина, конечно, редкая красавица. Ее возлюбленный – славный парень, интеллектуал, но не размазня. Его друзья – ему под стать, крепкие, надежные ребята, с интересной судьбой. Один очень большой, а второй – наоборот.

– Это почему?

– Ну не могут же оба быть очень большими!

– Логично.

– Но тот, который маленький, он тоже особенный… Тут надо придумать что-то экзотическое…

– Инопланетянин?

– Вроде того. Китаец. Или какой-нибудь другой азиат. Такой, знаешь ли, добрый дедушка Лю с бровями и железными пальцами, как в гонконгских боевиках. Экзотика экзотикой, но людям нравятся привычные типажи.

– Тогда здоровенный должен быть черным.

– Вот это уже перебор. Тем более, что уже было. Пусть лучше будет еврей. Еврей и китаец – это свежо. Вот такая схема. Теперь гони свою идею!

Ломийо де Ама изобразил на лице мучительное раздумье.

– Знаешь, я хотел поставить тебе условие писать строго в тех рамках, которые ты сам определишь, но теперь я сильно сомневаюсь, что мою тему возможно в них загнать. Боюсь, тебе не справиться.

– Нет такой темы, которую нельзя было бы загнать в любые рамки! – самоуверенно заявил я. – Все дело в умении трактовать. Ты что, не веришь в мои силы? Давай тему и увидишь, как и куда я ее загоню.

– О’кей, – согласился он. – Значит, условие остается в силе. А идея как раз о трактовании. Я много думал о том, что, в принципе, из любого литературного текста можно извлечь что угодно. Например, можно объявить сакральной книгой сказку про Красную Шапочку.

– Ну, это не то чтобы очень новая мысль. В чем гениальность твоей темы?

– Я не говорил – гениальная, я сказал – очень хорошая. Известно, что ни одна сказка не возникает на пустом месте. Ей всегда предшествует какая-то легенда, а легенда, в свою очередь, уходит корнями в глубокую древность, когда излагаемые в ней события были реальными. За века смысл реальной истории искажался настолько, что зачастую менялся на ровно противоположный. Идея же моя такова: взять общеизвестную литературную сказку и придумать ей родословную.

– И какую сказку ты предлагаешь выбрать?

– Думаю, что лучше всего подойдет «Пиноккио». Она самая загадочная.

– Ты шутишь!

– Что, сдаешься?

– Я никогда не сдаюсь! Хотя сейчас мне этого хочется, как никогда, – признался я, почесав макушку. – Ладно, я попробую что-нибудь измыслить. В конце концов, ничто так не стимулирует изобретательность, как вынужденные ограничения. Но ты не думай, что уйдешь от ответственности.

– В каком смысле?

– Я тебе отомщу.

– Каким образом?

– Опишу тебя в книге.

– Не очень-то страшно. Валяй! Да, и вот еще что. Роман должен начинаться со слова «город», а заканчиваться словом «жизни».

– А это еще почему?

– Когда я думал, что буду писать сам, погадал на «Баудолино»[3].