– А мне кажется, есть и другое объяснение, – сказала Виола. – Это как картины, на которых один слой краски положен на другой. Я недавно читала интересную статью, как эти картины просвечивают рентгеном и часто находят первоначальный замысел автора. Или рукописи, на которых поверх одного текста идет другой или несколько других, и мы читаем вроде бы оригинал, а настоящий текст лежит несколькими слоями ниже. То есть Нострадамус как бы видит эти слои в постепенном удалении, но при этом ему кажется, что он движется от последнего слоя к первому.

Варшавский посмотрел на часы.

– Не спешите, мы еще попьем чаю, – сказала Виола.

– У вас чай заварной или в пакетиках? – спросил Варшавский.

– Чай травяной, специально для вас подбирала в том же магазине экологически чистых продуктов, где покупала гречневую крупу. Он без кофеина, содержит антиоксиданты.

– А что это такое?

– Ну… это такие вещества, они чего-то там делают, полезное…

– Ключик, – с наигранным упреком произнес Юлиан. – Наш гость подумает, что мы с тобой типичные американские обыватели, которые едят все, что им подсунут в рекламном ролике… Леонард, я вам постараюсь популярно объяснить, что такое антиоксиданты. Я недавно читал статью в научном журнале и спорадически смеялся, так как терминология автора напоминала спич политика для предвыборной компании. Антиоксиданты – это антиокислители, которые, как уверяют врачи, сделают нас счастливее, чем мы есть. Без антиоксидантов в продуктах появляется много так называемых свободных радикалов, которые связаны одной реакционной цепочкой. Задача антиоксидантов – притупить бдительность свободных радикалов и внести разброд в их ряды, и тогда окисление продуктов замедляется. Улавливаете? Ведь это же принцип борьбы за власть, которым, как проверенной микстурой, пользовались и пользуются правители и политиканы во всем мире. То есть говоря совсем приземленным языком – это способ обеспечить себя кошерным продуктом, сведя процесс к искоренению некошерных продуктов. Слово «кошерный» можно заменить словом «лояльный», а продукт – он и есть продукт, его любая толпа выделяет из своих рядов в необходимых количествах, как желудочный сок. Мне кажется, Россия к этому и движется.

– Пути России неисповедимы, но то, что сегодня там происходит, рано или поздно приведет к духовному обновлению, – задумчиво произнес Варшавский, внимательно рассматривая пузатую гжельскую чашку, одну из двух, уцелевших у Виолы после большого лос-анджелеского землетрясения 1994 года.

– А вы можете предсказать будущее России? – спросила Виола.

– Я знаю это будущее. Я его вижу. К сожалению, дорога Российской истории никогда не была и не будет устлана розами. Как говорится: через тернии – к звездам… по живым судьбам, через личные потери, трагедии. Но это единственный путь, понимаете? Он не станет повторением американской, французской или китайской модели. Страшные катастрофы ожидают Россию впереди, но она обретет статус могучей державы. И приход мессии явится венценосным триумфом российской судьбы.

– Мессия появится в России?

– Я не могу дать вам точный ответ на этот вопрос. Одно могу сказать наверняка – он будет евреем из Давидова колена.

– Стало быть вы еврей-христианин? – спросил Юлиан.

– Да. Вас это удивляет?

– Меня не удивляет. Я констатирую факт. Одно время переход в христианство был довольно популярен среди русской интеллигенции. Может быть, вы полукровок, как я?

– Нет, по происхождению я чистых еврейских кровей. А мой дедушка по материнской линии даже был раввином в Польше. Известным цадиком. Но не забывайте, что христианское движение возникло в древних еврейских общинах как вызов ортодоксальной линии, как чистое диссидентство.

– И все же вы в этом смысле ренегат. Дедушка, вероятно, переворачивается в гробу, когда вы креститесь.

– Не переворачивается. Его сожгли немцы.

– Простите… мне не хотелось…

– Ничего… ничего. Я только констатирую факт. Я его совершенно не помню. Мои родители во время войны находились в эвакуации на Урале, работали там на шахте, добывали уголек для родины. Вскоре после войны они попали во Львов. В1957 году в квартире, где мы жили, из-за короткого замыкания случился пожар, мои родители угорели… Я в это время был в пионерском лагере. При пожаре, а еще больше при его тушении, почти все, что находилось в квартире, было уничтожено, если не огнем – так водой. У меня и фотографии дедушки не сохранилось.

– Могла ли ваша детская травма подтолкнуть вас к христианству? – спросила Виола.

– Да… конечно, но не сразу… Я ведь был ребенком и о многом стал задумываться позднее, когда подрос. Но уже в юношеском возрасте я стал интересоваться литературой, в том числе апокрифической – о загробной жизни, о беспомощности человека перед ударами судьбы и о силе духа тех, кто шел путями веры… Я читал Флоренского, слушал религиозные предачи по Би-би-си, которые вел отец Василий Родзянко… И уже тогда я постепенно открывал для себя религию и пытался найти себя в религии…

– Стало быть, ваша вера – результат личной трагедии и, как следствие, результат отсутствия рядом человека с сильной волей, вроде дедушки-раввина, который бы не дал вам уйти с ортодоксального пути? Выпади вам другая карта, вы бы пошли в ешиву и стали, скажем, кантором в синагоге, а не выкрестом.

– Кантором не стал бы. Слух у меня есть, но пою я подобно многим непризнанным тенорам, только когда принимаю душ. А слово «выкрест» мне не нравится. Хотя я слышал в свой адрес и похуже определения. Один ядовитый антисемит, вступив со мной в спор и пытаясь уязвить побольнее, сказал, что я «жид-навыворот». Но ко мне такого рода грязь не пристает. Меня трудно унизить, на мне это обламывается. Я христианин, и точка. Вера не имеет никакого отношения к национальности, она – наднациональный феномен, и в этом ее сила. Она может и должна объединять людей с точки зрения веротерпимости, уважения к чужому мнению, оставаясь при этом хозяином на своей собственной территории. Христиане наиболее терпимы к чужой вере, в отличие, скажем, от агрессивной нетерпимости мусульман. Поймите, когда я называю себя христианином, это не значит, что я отвергаю веру отцов. На самом деле Бог, как бы вы его не назвали – Яхве, Аллахом, Богом-отцом или Абсолютом – является Богом для всех, даже для тех, кто это отрицает. Или не любит упоминать. Это к нему обращено Христово моление о чаше – самое, на мой взгляд, проникновенное и сокровенное обращение сына к отцу – как бы примирение земной юдоли с божественным кредо. И то, что Христос трижды повторяет эти слова: «Авва Отче, мимо пронеси чашу сию…» – тоже неслучайно, он фактически принимает последнее крещение непосредственно от Небесного Царя, Духа Святого и собственной совести… Так что, по большому счету, мы все вышли из Ветхого Завета. Он – как корень старого дерева… дерева, на котором по весне распустились новые листья. – Варшавский помолчал, словно прислушивался к шелесту молодой листвы, удовлетворенно улыбнулся и поднялся, собираясь уходить. – Я был рад с вами познакомиться поближе. Надеюсь, мое общество вас не очень раздражало, а мои догадки, связанные с Нострадамусом, быть может, вызовут у вас интерес к этой необыкновенной личности. А мне пора возвращаться в свою келью. И отдыхайте, отвозить меня не надо. Я пройдусь пешком.

– Не заблудитесь? – спросил Юлиан.

Варшавский снисходительно улыбнулся.

– Я могу с закрытыми глазами дойти до дома. Во-первых, я очень хорошо ориентируюсь и, пока вы меня везли сюда, запомнил дорогу, а во-вторых, у меня есть такой амулет – кусок янтаря из Юрмалы, который мне подарил когда-то один латыш, очень продвинутый человек, высланный большевиками в Сибирь сразу после войны. В этом янтаре можно увидеть двух муравьев – не ясно, сражались они между собой за хлеб насущный или пытались вдвоем выбраться из липкой ловушки. То, что событие могло произойти несколько миллионов лет назад, всегда меня поражало. Два существа, две козявочки, преодолевшие вечность и одновременно остановившие мгновение… Надо было только оказаться в янтарной смоле, и время запечатлело немую сцену, как моментальный снимок, сделанный с выдержкой в миллион лет. Этот амулет – мой биологический маяк. Я всегда держу его дома. Он, по сути, мой оберег, помогает избегать тупики, всякого рода ловушки и посылает мне сигналы, которые я воспринимаю третьим глазом.