Совершенно очевидно, что, по его мнению, последствия попыток дестабилизации в ГДР, предпринимавшихся социал-демократами, заходили слишком далеко, и этот опытный политик опасался, что в министерстве обороны слишком уж кокетничали с идеей применения бундесвера на германо-германской границе.
При ретроспективном взгляде пример Магдебурга ясно показывает, что уже тогда подвигло видного деятеля СДПГ Венера, обогащенного опытом коммунистического прошлого, “разгласить тайну”. Это было стремление сделать все от него зависящее, чтобы с немецкой земли никогда больше не началась война. В своих позднейших секретных политических посланиях он гораздо яснее дал понять, что опасается, как бы правоконсервативные политики Федеративной республики, но прежде всего “ястребы” в ЦРУ и администрации США не ввергли мир в атомную катастрофу. Казалось, он уже в ту пору искал надежного партнера для проведения политики мира на Востоке.
Объяснение поведения Венера я нашел в записках о его прошлом, которые он доверил группе ведущих социал-демократов. Эта исповедь была нам известна и стала для меня своего рода прологом к операции “Вотан”. Необычный документ представлял собой смесь из открытого изложения темных пунктов биографии и субъективных оправданий. Тот, кто читал его, зная жизненный путь Венера, сталкивался с попыткой откупиться на обе стороны от грехов своего прошлого.
Сначала Венер пытался добиться политической реабилитации и признания на Западе как якобы воинствующий антикоммунист, даже и в это время не упуская возможности осторожно сигнализировать восточной стороне, что он вовсе не ренегат и предатель, которым мы его считали. Добившись признания в Федеративной республике как ведущий социал-демократ, Венер был особенно заинтересован в реабилитации бывшими товарищами и в конце концов в личной дружбе с Эрихом Хонеккером. Этот путь подготовили наши ранние контакты, за которыми Ульбрихт и Мильке еще подозрительно наблюдали.
Сигнал о Магдебурге был доказательством противоречивости восточной политики Венера. Публично предрекая крах коммунистической системы, он втайне старался воспрепятствовать дестабилизации в социалистическом лагере. В его контактах с нами просматривается определенная линия с 1956 до 1980 года, когда прозвучал призыв последовательно выступить против польской оппозиции во главе с “Солидарностью”, даже если это и означало бы применение насилия.
Такая раздвоенность в поведении была характерна и для Курта Фивега, который установил контакт с Венером. Фивегу грозили санкции за уклонистские воззрения в сельскохозяйственной политике, и к тому же над ним тяготела внебрачная связь. В марте 1957 года он очертя голову бежал в Федеративную республику, но там не явился к властям, а искал защиты у Герберта Венера. У нас объявили тревогу первой степени. Старый коммунист Фивег был не только значительной политической величиной. Противник мог использовать в пропагандистских целях смену им позиций. Как функционер, посвященный в тайны, он знал о многочисленных связях на Западе, о которых наш аппарат получал от него сведения.
Выступление подготовленного перебежчика, находящее большой отклик в средствах массовой информации, могло тогда стать для обеих сторон оружием в пропагандистской войне. Я получил задание вернуть Фивега в ГДР. Способы возвращения дезертировавших функционеров и сотрудников разведки были тогда не особенно деликатны, но для меня насилие никогда не являлось разумным решением, так как оно приносило больше вреда. Я сделал ставку на “связь с Вотаном” — с не Бог весть каким оптимизмом, но в слабой надежде, что Венер, руководствуясь собственными интересами, сможет помочь нам.
Вместе с женой Фивега, оставшейся в ГДР, я набросал письмо, которое было затем передано Ханшем. По первой реакции Венера я понял, что и он ломал голову над нашей проблемой. Через Ханша он дал нам понять, что с Фивегом обращались неумно и несправедливо. Он уже предостерегал Фивега от общения с представителями британской и американской спецслужб, которые были заинтересованы в беседах с ним. Самым неожиданным образом Венер проявил готовность побудить перебежчика к возвращению, если мы гарантируем ему безнаказанность. После того как тогдашний министр госбезопасности Эрнст Волльвебер дал мне такие заверения, я дал указание сообщить Венеру, что его подопечному нечего опасаться в ГДР. Казалось, Венер поверил этой гарантии, хотя он, разумеется, знал о неумолимости аппарата власти в таких случаях. В гамбургской квартире Венера наши представители обсудили дальнейшую процедуру с его доверенным Петером Блахштайном.
19 октября 1957 г. Фивег добровольно возвратился в ГДР. Несмотря на данное ему обещание и вопреки моему протесту, он был арестован и 1 октября 1959 г. осужден, а на свободу вышел только 17 декабря 1964 г. И все же обман не повлиял на связь с Вотаном.
Тем, кто в 1957 году допрашивал Фивега в министерстве госбезопасности, он рассказал нечто удивительное. Хотя у Венера имеются возражения против государственного строя ГДР, хотя он осуждает отсутствие какого бы то ни было парламентского контроля в республике, он считает ее социалистическим государством. Он, по словам Фивега, по-прежнему придерживается принципов марксизма-ленинизма и рассматривает свержение капитализма в Восточной Германии как положительный импульс для развития всей Германии. Первым условием взаимопонимания между СЕПГ и СДПГ является устранение обоюдного недоверия. Эти показания Фивега, которые следовало понимать как послание Венера, не попали на письменный стол Волльвебера, так как к тому времени было уже подготовлено его устранение.
Поведение Венера в данном случае, вероятнее всего, следует интерпретировать с учетом того, что Фивег был ему необходим как посланник для передачи его предложения о взаимопонимании. Вместе с тем Венер опасался, что, попав в жернова западногерманских и американских спецслужб, Фивег мог выдать все, что знал, в том числе и о его, Венера, контактах с Ханшем. Следовательно, с точки зрения Венера, надежнее было оставить Фивега в ГДР. Кроме того, казалось, что он хотел таким образом доказать нам неосновательность нашего недоверия к себе.
Столь же ошеломляющим было его поведение и в другом случае. Проходя мимо одного влиятельного депутата бундестага, который сотрудничал с нами, Венер пробормотал: “Будь осторожен, над тобой затягивается сеть!” Наши немедленные розыски показали, что источник попал под наблюдение Федерального ведомства по охране конституции. Мы сумели вовремя защитить его.
Но, тем не менее, у меня долго сохранялось недоверие к ренегату в обличье Януса. Я спрашивал себя: какой же Венер был настоящим? Был ли это человек, который лишил влияния левые силы в СДПГ, отринул с принятием Годесбергской программы социалистическое наследие социал-демократов и в своей речи в бундестаге, произнесенной 30 июня 1960 г., толкнул партию на согласие с вооружением и безоговорочной интеграцией в западный военный союз? И сделал он это без согласования с ведущими социал-демократами, например с Вилли Брандтом, о чем мы знали от нашего источника Фредди. Или же Герберт Венер, предлагавший нам свои услуги в качестве надежного партнера, просто колебался между системами?
Мы довольно рано поняли, что Венер превратился в самого могущественного политика в СДПГ и оказывает решающее воздействие на политику Западной Германии по отношению к Востоку. В соответствии с этим прилагались большие усилия, чтобы, независимо от контактов с Венером, держать его под контролем. Уже в начале 50-х годов мы завербовали одного из его немногих друзей и политически доверенное лицо журналиста Отто В. (псевдоним Вангер). При нашей поддержке он издавал в Бонне пресс-бюллетень. Вангер работал на нас по политическим мотивам. К тому же его сердце принадлежало молодой журналистке из ГДР, близкой к моей службе. Я не знаю, чувствовал ли Венер, что его друг работал на разведку ГДР.
В своих отчетах Вангер также представлял Венера человеком с двумя лицами — воинствующего антикоммуниста на публике и вдумчивого человека в доверительной беседе, исходившего из общих интересов двух германских государств, обеспокоенного сохранением мира и стабильности в ГДР.
