Одной из забот, тяготивших Фредци, была боязнь, что его молодая жена узнает о работе на нас. Он все время думал, что она не поймет мотивов, побудивших его поступать таким образом. Я оказался перед тяжелым выбором: оставить вдову в неведении или выплачивать ей пенсию, право на которую имели близкие родственники наших умерших источников. Я послал сотрудника к жене Фредци, и он осторожно объяснил женщине, почему у нас перед ней финансовые обязательства. Казалось, она не была ошеломлена. Хотя Фредди никогда не посвящал супругу в свои тайные дела, она все время что-то чувствовала. Для меня происшедшее было еще одним доказательством того, что женщины зачастую знают о своих благоверных больше, чем те полагают.
В Федеративной республике после “поворота” стало обычным делом клеймить как “изменников родины” и “агентов” всех западных немцев, с которыми мы поддерживали более интенсивные связи. Это огульное осуждение не имеет ничего общего с действительностью, слишком уж различными были формы контактов и их мотивы. Среди наших западногерманских партнеров встречались идеалисты и прагматики, а наряду с ними и такие, которых побуждали сотрудничать с нами чисто материальные интересы. Встречались и чисто политические контакты, называвшиеся на немецком новоязе “back channels” (тайные каналы), которые служили для обмена информацией, а часто и для подготовки переговоров. В ряде случаев такие контакты могли быть интересными и с разведывательной точки зрения. Попадались партнеры, по разным причинам позволявшие нам заглянуть за кулисы, а были и такие, кто сам устанавливал связи с нашей службой.
Например, мы имели доверительные политические контакты с двумя наиболее влиятельными социал-демократическими политиками послевоенного времени — Фрицем Эрлером и Хайнцем Кюном. Эрлер занимал посты председателя фракции СДПГ в бундестаге и заместителя председателя партии, Кюн был премьер-министром земли Северный Рейн-Вестфалия. Оба вышли из левых группировок, стоявших до прихода нацистов к власти и в годы гитлеровского режима в оппозиции к руководству СДПГ. Независимо друг от друга оба сохраняли контакты с соратниками по борьбе, жившими теперь в ГДР. Конечно, им было ясно, что регулярные визиты старых друзей происходили с одобрения некоей официальной инстанции ГДР. Они знали, что такое конспирация, и сознательно использовали этот канал.
Совместный опыт участия в движении Сопротивления и озабоченность ситуацией в мире определили характер контактов. Ни Эрлер, ни Кюн не проявляли сдержанности в критике системы, существовавшей в ГДР. С другой стороны, они с определенным скепсисом наблюдали и за развитием событий на Западе и считали своей моральной обязанностью информировать нас о тех тенденциях во внутренней и внешней политике, которые представлялись им опасными.
Старый друг Эрлера, прочно вовлеченный в нашу разведывательную работу, поддерживал контакт с председателем фракции и знакомил моих сотрудников с проблемами, с которыми сталкивались левые в прошлом социал-демократы, будучи включенными в реформистский партийный истэблишмент. Именно эти проблемы и делали их доступными для контактов с нами.
Председатель СДПГ Курт Шумахер определил Эрлера на должность эксперта партии по военным вопросам. Говорили, что тем самым Шумахер хотел отстранить левых от участия во внутрипартийной дискуссии. Теперь Эрлеру приходилось добиваться хороших отношений с бывшими офицерами гитлеровского вермахта. Для него это было, конечно, не просто, а для нас — очень полезно. Его анализ процессов, происходивших внутри НАТО, или сообщения о планах вашингтонских “ястребов” были для нас очень информативны. Оценка внутриполитической ситуации, которую давал Эрлер, также помогала нам правильно оценивать процессы, происходившие в Западной Германии.
Безвременная смерть Фрица Эрлера оставила чувствительную брешь. Когда начала вырисовываться перспектива размещения в Европе новых ядерных ракет и становилось все труднее правильно оценивать политические намерения Вашингтона, нам очень недоставало его дальновидной оценки ситуации.
Отношения с Эрлером и Кюном ограничивались уровнем политических контактов. Предоставляя нам информацию, оба преследовали политические цели: они хотели противодействовать опасному развитию событий и к тому же оказать на нас влияние в соответствии со своими социал-демократическими воззрениями.
Но далеко не во всех случаях критерии, мотивы и масштаб сотрудничества поддаются столь однозначному определению.
Доказательством тому является дело Винанда. Поначалу мы только через агента использовали социал-демократического политика Карла Винанда. Он был связан деловыми и дружескими отношениями с коммерсантом Хорстом Боссе, который занимался торговлей между Востоком и Западом и был нашим информатором под псевдонимом Егор (Охотник). Винанд очень щедро делился информацией с другом, хотя и знал о его многообразных отношениях с ГДР.
Когда Боссе погиб в автомобильной катастрофе во время одной из своих деловых поездок в ГДР, контакт с Винандом грозил оборваться. Однако на основе наших представлений о личности Винанда установление прямого контакта с ним казалось нам многообещающим шагом. Выполнение этого задания взял на себя один из наших сотрудников — эксперт по экономическим вопросам Альфред Фелькель (псевдоним Крюгер). Он был знаком с Винандом, так как входил в круг знакомых Боссе, и доказал свою профессиональность в других операциях. Как обычно, наш человек выдал себя за сотрудника Совета министров ГДР.
Винанд реагировал заинтересованно. Он получил псевдоним Штрайт (Спорщик). На протяжении 1970 года Фелькелю удалось поставить связь на прочную основу. Оба регулярно встречались, и их сотрудничество было столь обнадеживающим, что мы полностью освободили Фелькеля от других обязанностей. Почти двадцать лет, до “поворота” 1989 года, он оставался гостем Винанда, и это было его главным занятием.
В 1970 году Карл Винанд занимал пост руководителя аппарата социал-демократической фракции СДПГ и считался единственным доверенным лицом Венера. Никто не был так обстоятельно, как он, информирован о закулисных делах СДПГ. Благодаря этому дополнительному источнику у меня была достойная зависти возможность получения информации о различных представлениях, намерениях и позиционной войне внутри руководящей “тройки” СДПГ: Брандт — Венер — Шмидт.
Я не знаю, был ли Герберт Венер в курсе контактов своего ближайшего сотрудника с Фелькелем и не сотрудничал ли Винанд с нами даже по поручению самого “дядюшки” Венера. Так как Винанд пользовался славой человека, в высшей степени движимого материальной заинтересованностью, мы рискнули принять во внимание и возможность прямой вербовки. Тогда стало известно, что объект вербовки не только ценил хорошие сделки, но и питал большую страсть к охоте. Вместо того чтобы потребовать подписи под заявлением-обязательством — что мы и без того редко делали в такого рода случаях, — мы решили через Фелькеля пригласить Винанда вместе со мной поохотиться на муфлонов, так как этих редких диких овец в его коллекции трофеев еще не было.
Карл Винанд не отклонил предложения, но избегал конкретной договоренности. Поэтому я с ним так никогда и не встретился. Он был осторожным человеком. Только один раз он прибыл для беседы на один из наших берлинских объектов, а в остальных случаях Фелькель встречался с ним за границей.
Вследствие ряда скандалов Винанду пришлось оставить все свои посты в Бонне, но его по-прежнему ценили как советника ведущих социал-демократов, и он сохранял тесные отношения со многими из них, в особенности с Гербертом Венером и Гельмутом Шмидтом. После ареста Гийома нас очень беспокоила возможность раскрытия связи Винанда. Мы не хотели дать повод к свержению еще одного канцлера. Поэтому было решено временно заморозить контакты.
Неохотно я дал “добро” на поездку Фелькеля на озеро Гарда к Винанду, который хотел по-прежнему поддерживать контакты. Позже Фелькель сообщил, что Винанд в долгом доверительном разговоре заявил о своей политической близости к нам.
