Сразу же после XX съезда стала явственно ощущаться озабоченность Ульбрихта последствиями разоблачений. Он имел все основания опасаться угрозы для властных структур, которую нес в себе демонтаж великого идеала. ГДР не смогла уклониться от некоторых последствий этих событий: 88 заключенных, осужденных советскими военными трибуналами, были помилованы, а еще 698 досрочно освобождены. Летом того же года последовала амнистия для других 19 тысяч заключенных. В СЕПГ были пересмотрены дела Франца Далема, Антона Аккермана, Ханса Ендрецки и отменены наложенные на них партийные взыскания, хотя никто из них не вернулся в политбюро.
Следуя за дискуссией по основным вопросам экономической политики, развернувшейся в Советском Союзе, руководство ГДР также отыскало в своих запасниках планы реформ. Для партийных и государственных функционеров были организованы семинары, на которых шел живой обмен мнениями и, более того, сталкивались различные точки зрения. Предметом дискуссий в среде интеллигенции стали концепции демократизации, выдвигавшиеся югославскими, венгерскими, польскими, немецкими и итальянскими марксистами. Благодаря этим открытым обсуждениям и предложениям, нацеленным на обеспечение большей демократии и расширение самоуправления, верхушка СЕПГ увидела, что ведущая роль партии да и вся система власти оказались под угрозой. Потому менее чем через два месяца после III партконференции последовало решение политбюро, отвергавшее какую бы то ни было “дискуссию об ошибках”. Скромные ростки демократизации внутри СЕПГ были ликвидированы со ссылкой на то, что в ГДР не существовало культа личности и нарушений внутрипартийной демократии или социалистической законности. “Никакой дискуссии об ошибках”, “не давать аргументов противнику”, “преодолевать недостатки, двигаясь вперед” — так или наподобие этого звучали лозунги, с помощью которых была остановлена всякая публичная дискуссия.
В 1956 году могло показаться, что холодная война обрела самостоятельную динамику, как в свое время Тридцатилетняя война. Вместе с тем тогда открылась и возможность добиться подвижек в застывших фронтах. Извлеченное из наследия Ленина понятие “мирное сосуществование” вошло в моду. “Горячая” война перестала считаться неизбежной, но холодная не прерывалась ни на день.
Как ни разочаровывали меня политические ограничения, практиковавшиеся руководством СЕПГ, я не мог отмахнуться от того обстоятельства, что ослабление социалистической системы стало бы серьезной угрозой статус-кво в Европе. Истоки далеко не каждого оппозиционного выступления в ГДР следовало искать в самой стране. Действовавшие на территории ГДР западногерманские организации, за которыми стояли западные спецслужбы, усилили свою активность. За некоторыми из них было установлено наблюдение контрразведывательных подразделений министерства госбезопасности, подключившихся и к телефонным проводам Восточного бюро СДПГ. Моя служба внедрила туда несколько источников.
Восточное бюро СДПГ, существовавшее до 1966 года, с помощью курьеров засылало в ГДР пропагандистские материалы и вербовало людей, обладавших закрытой информацией. Часто это делалось с непростительным дилетантизмом, о котором еще и сегодня многие из тех, кто входил в круг этих лиц, не могут вспоминать без гнева. В ГДР за сбор информации и шпионаж были осуждены как минимум 800 завербованных. В Федеративной республике Восточное бюро занималось слежкой за группами и организациями, отнесенными к числу прокоммунистических, засылало в них своих агентов и передавало свою информацию в Ведомство по охране конституции.
Организации вроде Восточного бюро представляли для американских служб как нельзя лучшее дополнение их собственной агентурной сети, а политическая подоплека деятельности этих организаций характеризовалась почти неизбежной параллелью с психологической войной, которой в США придавалось большое значение в рамках борьбы против коммунизма.
Однажды на рассвете в конце апреля 1956 года наша прислуга разбудила меня словами: “Министр ждет вас у садовых ворот”. Достаточно было выглянуть из окна спальни, чтобы еще сильнее осознать необычность визита: старенький “фольксваген”, стоявший на улице, столь же мало подходил Волльвеберу, сколь и ранний час посещения. Обычно Волльвебер ездил с эскортом на большом советском лимузине “ЗиМ”. Я двинулся к входной двери, положив на всякий случай в карман заряженный служебный пистолет. При небольшом расстоянии от Западного Берлина и открытой границы надо было быть готовым ко всему. Но у дверей действительно стоял толстенький Эрнст Волльвебер с неизменным огрызком сигары в зубах. Поднятый с постели телефонным звонком, он сел в оказавшуюся под рукой машину одного из сотрудников.
Сломя голову мы понеслись по безлюдным улицам в сторону аэропорта Шенефельд. Миновав Альт-Глинике, когда до аэропорта оставалось около километра, мы наткнулись на небольшую группу людей, наполовину состоявшую из советских солдат. Казалось, что они собирались копать канаву на краю кладбища. На деле они копали туннель — ставший с тех пор знаменитым американский шпионский туннель. Теперь-то Волльвебер объяснил мне, что ЦРУ вместе с СИС — английской разведкой — подключилось к кабелям всех телефонных линий, идущих вдоль шоссе на юг ГДР. При этом, несомненно, особое внимание уделялось кабельному каналу, проложенному к советской штаб-квартире в Вюнсдорфе.
Тем временем работавшие разрезали часть туннельных труб и открыли тяжелую металлическую дверь, которая вела в расположенную под улицей просторную камеру усилителя. После проверки наличия мин и взрывных зарядов в почве мы получили разрешение осмотреть устройство. В камере усилителя, обставленной весьма уютно, наше внимание привлекло настоящее чудо техники. Все кабели — а их насчитывалось несколько сотен — были отделены друг от друга, соединялись с усилителями, а затем вели в здание, находившееся примерно в 500 метрах от границы. Оно было построено специально для подведения кабеля и замаскировано под метеостанцию. По туннелю мы ощупью добрались до той подземной точки, где американский шутник установил за мотком колючей проволоки маленький картонный щит с надписью: “Здесь начинается американский сектор”.
Много лет спустя Джордж Блейк, знаменитый тайный агент КГБ в британской спецслужбе, рассказал мне о причинах строительства туннеля. Тогда Блейк служил в Западном Берлине, и благодаря ему советская разведка с самого начала была в курсе предприятия. По отношению к нам КГБ, как всегда, проявлял величайшую сдержанность. Министерству госбезопасности лишь как-то раз дали понять, что было бы кстати взять под наблюдение строительство непонятного объекта поблизости от аэропорта Шенефельд. Результатом этого наблюдения и было то, что произошло ранним утром в апреле 1956 года.
После своего сенсационного побега из английской тюрьмы, куда он попал в результате разоблачения и последовавшего затем осуждения, Джордж Блейк не раз приезжал в ГДР. Здесь он встречался со своей престарелой матерью, которая жила в Голландии. Мы несколько раз виделись с ним и подружились. Захватывающей была история жизни Блейка, которую он рассказывал, — о том, как он, сын богатого банкира из Каира и голландской аристократки, стал офицером английского военно-морского флота и сотрудником секретной службы, как он оказался в конфликте с собственной совестью, когда союзники по второй мировой войне начали превращаться во врагов СССР, и поэтому, попав в плен в 1950 году во время войны в Корее, начал по собственной инициативе искать контакты с КГБ.
Подобно Блейку, и Ким Филби, самый знаменитый советский разведчик в британских. спецслужбах, после своего разоблачения и бегства из Англии жил в Москве. Разведчиков, женатых на русских женщинах, связывала дружба. Филби стал для меня вторым после Блейка англичанином, который по убеждению работал против своей родины, в пользу Советского Союза, потому что верил: в этой стране начинается созидание нового, лучшего мира.
Как Блейк, так и Филби не могли закрыть глаза на советскую действительность, и их взгляд на обетованную страну становился с годами все более трезвым. В разговорах со мной они часто обменивались критическими замечаниями, но сохраняли веру в возможность изменения советской системы. Для меня оба они были крупными и трагическими фигурами разведки.
