Такой пожилой муж, который к тому же не вызывает у нее ничего, кроме благодарности, не может удовлетворять. Да он и не муж еще… А в Турции тоже растут тополя, только какие-то низкие, приплюснутые, словно небо на них давит сильнее.

Если это все? Эта мысль обдает ее холодом. Это все… Не может быть этого! Аня едет к морю и смотрит вдаль. Но и здесь то же: толпы туристов, преимущественно русских… Шум, суета… Она следит за теплоходами, проплывающими вдалеке…

– Почему в моей жизни так мало смысла?

– Потому что в жизни вообще нет смысла…

Аня оглянулась. Позади уже успел расположиться парень с мольбертом.

– Вы тоже русский?

– Мы здесь все русские. Хотя я азербайджанец, а ты…

– Я тоже. А-зер-бай-джянка…

Он рисует море. И теплоходы вдали. И то, что он делает, красиво. Красивее, чем на самом деле. Его зовут Эдик. Может, и не Эдик, но он так говорит. Это не очень высокий, крепкий парень, у него мускулистые руки и красивые черные глаза.

Аня садится рядом и следит за его кистью.

– Нравится?

– Красиво.

– Ты тоже очень красивая. Хочешь, напишу твой портрет?

– Нет.

– А в обнаженном виде?

– Тоже нет.

– Ты замужем?

– Тоже нет.

– Не выходи за турка. Они все животные.

– Я знаю.

Хорошо эмигранту или плохо в чужой стране, он все равно будет ругать местных жителей.

– Здесь жарко, – говорит Аня, глядя прямо на солнце.

Они идут в кафе и пьют холодную колу.

– И кока-кола слаще, чем у нас, –  говорит Аня.

Эдик берет ее руку и подносит ладонь к губам. 

– Ты – моя сахарная девочка.

– Нет, – смеется Аня. –  Не сахарная. И не твоя.

С ним легко. Может, потому что они говорят на родном языке. Может, потому что он молод. Его глаза сияют и рассыпают черные искры. 

– Ты давно здесь? – спрашивает Аня, удивляясь тому, что никогда не встречала его на побережье.

– Я так… случайно.

Действительно, все в жизни случается. Он провожает ее к автобусной остановке.

– Мы еще увидимся?

– Может, – она пожимает плечами.

И он выпускает ее руку. Но она продолжает думать о нем… Не о нем, а просто о том, что человек должен быть красив. На красивого человека приятно смотреть, и за красоту многое прощаешь. А Орхан ужасно некрасив, стар… и совсем ее не привлекает. И если она останется с ним, в ее жизни не будет никакой красоты. Так, может, отдаться хоть Эдику, если это «последний русский» в ее жизни… Хотя он… совсем не русский, если разобраться. 

Если она останется с турком, она сойдет с ума от тоски…

Если она останется с ним…

Эдик радуется ее появлению. Оставляет картину, обнимает ее и прижимает к себе. Она чувствует силу его рук и молодую упругость тела.

– Думал, ты не придешь больше.

– Мне тоскливо. Я хочу изменить что-то. Не хочу быть лавочницей. Я врач.

– Ты врач?

– Стоматолог.

– Здесь не так легко найти работу, – он разводит руками. – Но я помогу тебе, если только смогу.

Аня улыбается.

– Не надо. Я буду стараться сама.

– Можешь пожить у меня пока, – предлагает вдруг он. – Я один живу. Цокольный этаж, но дешево. Пойдем сейчас ко мне…

– Сейчас?

– Я покажу тебе, где это находится, чтобы ты потом нашла…

Он говорит это просто, и Аня про себя поражается тому, с какой легкостью можно изменить свою жизнь – одним махом. Они уходят вместе с побережья, берут такси до его квартиры. Идут длинным коридором и спускаются в цоколь. Сумрачно и сыро.

– Здесь рисовать нельзя, – говорит Эдик. – Мрачновато.

Квартира двухкомнатная, с большой кухней, но без плиты. Странно бывают устроены дома в Турции. Аня оборачивается и оказывается прямо в объятиях Эдика.

– Моя сладкая девочка.., – шепчет он. – Я так хочу тебя…

– И я тебя хочу.

Ей кажется, что и она его хочет. Может, и не его, но молодого, красивого парня. Не Орхана – точно.

Эдик нежен, но она теряется под градом его ласк, сжимается в комок, словно пытаясь от них закрыться. Защититься. Спастись.

Где она? С кем? Зачем? Эдик уходит в душ и снова возвращается к ней. Еще более разгоряченный…

– Я домой пойду, – она поднимается с постели.

– Домой?.. Хорошо. Но я тебя жду.

Она возвращается в Лалели в полной растерянности. Зачем уходить от Орхана, если с Эдиком ей ничуть не лучше? Нет никакой разницы между старостью одного и молодостью другого, между уродством и красотой. А между богатством и бедностью – есть разница….

К тому же она чувствует себя странно. Чувствует себя так, словно что-то мешает ей ходить, какая-то ноющая боль, которой никогда не было после Орхана.

Она снова принимает душ, но раздражение не проходит. Потом она забывает об этом, складывает вещи в сумку, ищет деньги. Какие-то деньги – на первое время. Потом боль снова напоминает о себе. И снова она думает о том, что это странно…

Наконец, уходит из дома, сунув ключ под коврик, словно отлучилась совсем ненадолго. И чувствует, что ей не жаль оставлять Орхана, но и не радостно уходить.

Зато Эдик снова рад ей и снова тащит в постель. Она принимает его ласки и не чувствует ничего, кроме боли.

– Мне больно, – признается, наконец, отстраняясь от его горячего тела.

– Почему?

– Не знаю. Никогда такого не было.

– Может, ты больна чем-то?

– Не знаю. Я же не была ни с кем, кроме тебя…

Он снова ее целует. И Аня удивляется тому, что он совсем не испугался ее возможной болезни.

– Я уезжаю послезавтра. До конца месяца я заплатил за квартиру – можешь жить спокойно. И я оставлю тебе телефон хозяина, чтобы ты могла потом с ним договориться и остаться здесь.

– А куда ты уезжаешь?

– В Москву…

Это хорошо, что он уезжает. Но в то же время… совсем одна… в Турции. Без единого знакомого. Это не очень здорово.

И снова боль отвлекает ее, сбивает с мысли.

– А здесь есть больница, ты не знаешь? – спрашивает она на всякий случай.

– В турецкой тебя не примут. Здесь полно русских блядей, их не принимают. А в русской – дороже. И там очередь, наверное, на год вперед.

– Эдик?

– Что?

«Может, это из-за него? – думает Аня. – Но он бы не вел себя так беспечно в таком случае».

После этого художник теряет к ней интерес, а она – к нему.

Становится больно ходить в туалет, она перестает есть и лежит, сцепив зубы, одна в сыром полуподвале.

Ждет, пока пройдет.

 7.  ТАТИЛИЯ

         В итоге она заняла-таки эту очередь. Не на год вперед, а всего на неделю. Отдала последние деньги за прием у русского врача. Русский врач покачала головой.

– Конечно, это не СПИД…

– А мой парень мог не знать, что он болен?

– Не думаю, что он не знал. Он турок?

– Да.

Стыдно сказать, что она нашла в Турции какого-то кавказца и подцепила от него какую-то венерическую болезнь. Стоило ли для этого уезжать в Турцию? Потом Аня выслушивает медицинскую лекцию о том, что трахаться надо в презервативах и не доверять – никому. Тем более – туркам. Легче от этого не становится.

Конечно, это излечимо. Но после курса терапии – неизвестно, сможет ли она иметь детей. Да и вообще… нужны ли ей будут дети?

Турция – очень красивая страна. Не зря туристы всего мира приезжают сюда любоваться Босфором и развлекаться в Татилии. Аня не знает, что будет есть завтра, кроме розовых капсул, выданных ей в аптеке, но идет в турецкий Диснейленд, Татилию, чтобы почувствовать свою причастность к красотам мира и жизни богатых туристов. Садится на скамью и закрывает глаза. Она – богатая туристка, приехавшая сюда провести отпуск. Она молода. Свободна. Счастлива. Обеспечена. Абсолютно здорова. Она – не она. 

Зачем лечиться? Зачем жить? Ради чего? Может, лучше броситься вниз головой с какой-нибудь карусели? На билет в последний путь денег еще хватит…  

Вся жизнь пошла куда-то не туда. Неужели прав был Герасимов, когда говорил, что они должны быть вместе, а иначе – все будет неправильно. Интересно, что же стало с ним самим в таком случае? Аня открыла глаза и взглянула сквозь толпу туристов в свое прошлое.