Стиснула зубы. Плакать – бестолку. Сейчас ей нужно вернуться домой так, чтобы не напугать бабушку. Значит, нужно торопиться, пока не рассвело, пока она еще спит.

Аня зашагала в сторону своего района. Провинциальная глухая ночь обволакивала какой-то слизью, еще больше пачкая ее тело. Она, собрав насилу мысли, стала думать о том, что, в самом деле, может забеременеть от придурка Морозова, что тогда придется просить у кого-то денег на аборт. А просить – не у кого. Что все это может помешать ей поступить в институт и учиться. И среди всех мыслей уже не было ни одной о Сашке...

Она вернулась в три утра. Открыла дверь своим ключом и проскользнула в ванную, не включая свет.

Вода в кране холодная. Аня натирается мылом и плачет. Гадкая эта жизнь.

– Анечка, ты вернулась?

– Да, бабушка…

Потом замачивает платье и тоже трет. Пятна крови и грязи стираются, расползаются и исчезают. И ночь тоже стирается – стиральным порошком.

– Водички тебе нагреть?

– Не надо. Я чуть-чуть.  

Аня ложится в постель. Лежит до утра без сна. Встречает одна первый рассвет своей взрослой жизни.

Утром встала – посмотрела на чистое платье. Чистое, как ничего и не было. Понять бы теперь – беременна или нет. Холодный пот прошибает Аню, когда она думает об этом. Нет! Не может быть такого! Хотя почему не может?

Бабушка уже звонит своей племяннице, которая живет в Донецке, чтобы та встретила Аню и приютила на время вступительных экзаменов. А Аня смотрит в книжки и не может ни о чем думать, кроме одного: а что если?

Наконец, поехала в институт. Не тошнит, не рвет, но голова кружится, как на карусели. Аня тянет билет и чувствует, что вот-вот упадет в обморок…

Сдала все-таки. Сдала, и начались месячные. И потом узнала, что поступила – на свой стоматологический факультет. И в общежитии нашлась для нее койка. И есть Бог на свете!

Аня целует бабушку в обе щеки. Берет полупустую дорожную сумку, идет к двери. Потом возвращается и снова целует.

– Я каждую неделю буду приезжать…

– Да, Анечка.

Бабушка плачет, словно прощается с Аней на всю жизнь.

– А Саша как? – спрашивает у Ани.

– Не знаю.

– Поступил?

– Не знаю. У меня своя жизнь. Без Сашки.

Теперь уж точно – своя. Аня знает, что она сильная и справится, что бы ни случилось. Она все сможет перенести.

Попрощалась с родным городом, чтобы никогда в него не возвращаться. Навалились студенческие будни.

Сначала все вспоминалось с новой болью и никак не оставляло Аню. И секс казался самым гадким занятием на свете. Потом – притупилось. Она справится. Она сильная. Если смогла пережить слизь ночной черноты, сможет и дальше – без особых эмоций.

Так думает Аня – с высоты своих семнадцати лет и всего случившегося. Ей кажется, что эмоциями легко управлять, а подавлять их – еще легче. Не жалеет, что ушла в ту ночь от Герасимова. Уверена, что ее жизнь без Герасимова – будет целиком и полностью ЕЕ жизнью, в которой она сама добьется всего, чего захочет, самостоятельно.

Она не приезжает на выходные. Тяжело возвращаться домой, словно на место преступления. На новом месте должно начаться что-то лучшее. Но лучшее медлит. И медлит. И медлит.

Для лучшего – не самое подходящее время…

 3. ГЕРА

Герасимов не только поступил с легкостью, ему и учиться легко. Ему нравится все: столица, общага, пары, сессии, все предметы без исключения. Он с одинаковым интересом изучает программирование и философию. Он физик и лирик в одном лице. И любая работа ему нравится: он чинит компы и мобильные телефоны, подключает юзеров к Сети и разгружает фуры на овощных базах. Он ест все, что съедобно, пьет все, что горит, не отталкивает ни одну девушку, которая его хочет, но сам – не хочет ничего. Живет и чувствует себя бесплотным, бестелым, полым изнутри, аморфным снаружи. Его жизнь – без всякого стержня. Сам он – флюгер. А в память о том, что закончилось для него вместе с детством, он может сделать только одно – не курить.

Так живет Сашка в столице и не чувствует ни шика, ни легкости столичной жизни. Живет так же, как жил в своей глухой провинции, и занимается тем же, чем занимался дома, только получает за это больше денег. Но смысл для него остался где-то в прошлом, далеко. А на самом деле – уехал его смысл в Донецк и живет там своей собственной жизнью.

Не то чтобы он скучал или грустил ежеминутно, но в восемнадцать лет что-то было уже потеряно – безвозвратно. Что-то померкло.

И ему, и Ане выпало учиться не в самое легкое время: в период после перестройки, в период инфляции, миллионов купонов, мизерной стипендии, хлебных очередей и разгула преступности. И в это время Сашка умудрялся держаться на плаву совершенно самостоятельно. Время словно шло мимо него и не задевало за живое. Уже со второго курса его знакомый, Жорик, работавший охранником в солидной конторе, порекомендовал его системным администратором.

– А чем контора занимается? – поинтересовался Сашка безразлично.

– А хрен их знает, – так же безразлично ответил  приятель. – Поставками чего-то куда-то. Как все сейчас. Но они – в шоколаде, эти пацаны.

И Сашка стал работать на эту фирму – подключил и отладил Интернет, внутреннюю сеть, электронную почту. А поставками чего и куда занимаются ребята, так и не понял. Исчезают по очереди. Появляются. Иногда вообще офис пустует. Но новые люди не приходят. Никаких вакансий нет.

Только когда Сашка получил деньги за выполненную работу и решил уходить, его вызвал к себе шеф – молодой парень, лет тридцати, Андрей Громов. Для ребят – Гром, просто.

Просто Гром прищурился и кивнул в сторону необъятного кресла. 

– Падай, Гера.

Сашка тогда удивился, что он «Гера». Но то, о чем заговорил Гром, удивило еще больше. 

– Значит, ноги делаешь? – спросил тот хмуро.

Сашка заерзал в кресле.

– Так я ведь все сделал. Отладил. Все работает. Мы ж так договаривались.

Гром отмахнулся.

– Брось херню городить. До твоих железок мне дела нет. Ты же не со стороны чел какой-то прибился. Жорик сказал, ты пацан путевый. Че теперь спрыгиваешь? Жить надоело?

– То есть?

– А то и есть, что ты тут все разнюхал и дальше понесешь.

– Да меня не касается это! – оправдался Сашка. – Я свою работу делаю.

– Тормоз ты что ли, Гера? Не может быть «твоей» работы в моей фирме! Бизнес наш раскусил, ну?

– Раскусил, что двойное дно.

Гром кивнул.

– Вот и дальше тебе с нами работать. И нигде больше. Усек? Жорик сказал, что ты снайперил в детстве?

– В детстве…

– Вечное детство хочешь? – ухмыльнулся Гром и тут же успокоил перепуганного Сашку. – Шучу. Но может пригодиться, сам понимаешь. Поставки оружия, тем более, за рубеж  –  дело рисковое.

– Влип, –  констатировал Сашка невесело.

– Брось! – снова оборвал Гром. –  Поздно штаны обделывать. Вошел – как по маслу, так и дальше будет. Главное – хорошо просчитывать маршруты. И платить на переправах. Сам видишь, что в стране делается. Все тянут, кто что может. А мы – транспортная фирма, не больше. Просто транспортируем куски оборонного комплекса бывшего Союза.

С тех пор обязанности Сашки переменились. Он отвлекся от компьютерной техники и более тесно соприкоснулся с техникой иного рода. Изучил все в деталях и в действии. Выезжал с Громом на место и проверял партии товара, контролировал погрузку и отслеживал маршруты транспортировок. Однажды даже сам летал в Варшаву – встречать товар и передавать заказчику. Пожалуй, Сашка очень хорошо справлялся. Гром стал доверять ему – все, вплоть до собственной жизни.

Испугавшись только сначала, потом Сашка стал относиться ко всему очень спокойно. Он просто делал свое дело – молча, без эмоций, без лишних движений. Однажды Гром все решил за него, и с годами Сашка убеждался, что это было правильное решение, которое он никогда не принял бы самостоятельно – не хватило бы духу. К окончанию вуза он имел несколько квартир в столице, черную новехонькую «бэху», швейцарский счет с небольшой суммой зеленых денег, шмотки с лейблами европейских фирм и абсолютно пустое и незамутненное никакими сомнениями сознание.