Не очень шикарно, но вполне… вполне. Сашка совершенно не чувствовал риска и ничуть не беспокоился о своей жизни. Хотя рисковал, конечно. И пострелять пришлось. Получилось это глупо. В принципе, убийство и не могло получиться по-другому. Сашка сопровождал фуру до места перегрузки, и посреди трассы тормознули какие-то головорезы. Ночь была, и они просто перекрыли дорогу: Робин-Гуды какого-то местного села.

Сашка вышел.  

– Ребята, не пылите. Поделиться нам нечем.

– Неужели?!

Бородатый алкоголик выхватил нож. А Сашка – пистолет.

– Давайте, пока живы! – кивнул им на широкую трассу.

– Вот стволом и поделишься!

Сашка подумал о груженной фуре и не стал медлить.

Потом Гром кивнул.

– Нормально. Правильно занулил. Эти в розыске – сто процентов, ментам меньше работы будет. А нам лишние свидетели – лишние. 

Гром всегда четко рассуждает. Поэтому «компания грузоперевозок» «Транссервис» и стоит прочно. Выстояла два года – до Сашки, и пять лет – при нем. И оборотов пока не сбавляет.

– Не всегда же будет такой беспредел, – сомневается Сашка.

– Пока всю оборонку не разворуют – будет, – утешает Гром. – Думаешь, уже ничего не осталось?

– А власть если поменяется?

– Власть? – Гром усмехается. – Где ты власть в нашей стране видел?

Гром смеется. Это хороший знак. Даже очень. Бывает, они зависают вместе в ночных клубах и борделях. Тогда течение времени кажется еще легче и приятнее.

– А не куришь ты чего? – спрашивает Гром, дымя толстой сигарой.

– Моей девушке не нравится, когда я курю.

– Девушке? У тебя девушка есть? Ты не дури, Гера. Девки нам лишние!

Так он рассуждает. Есть полезные вещи и люди, а есть – лишние. Оружие, водка, сигареты, кокаин – полезные, а свидетели, родственники, девушки – лишние, потому что мешают человеку быть свободным. Ясно, что Гром прав. За эти годы он еще шире сделался в плечах и еще тяжелее стали казаться его кулаки. А Сашка – высокий, крепкий, но все-таки по-прежнему «очкарик».

Так и протекает жизнь. Не давит особо. Не рвет нервы. Не изматывает.

 4. ОРХАН

Ане в это время – в тысячу раз тяжелее, не из-за Герасимова, а из-за того, что время идет прямо по ней так, что хрустят позвонки. Она живет – за чертой бедности: на бабушкину пенсию, студенческую стипендию и пособие за погибших родителей. Но этого недостаточно, чтобы выжить.

Аня учится не блестяще, хотя старается изо всех сил. Часто голова кружится от голода, и желудок сводит спазмами, но учиться нужно – чтобы добиться чего-то лучшего. Стать врачом, сделать карьеру… что-то в этом духе.

На курсе есть мальчишки, но они ее не интересуют. Иногда она вспоминает Герасимова и грустит… ни о чем. Не о нем, а так просто.

Она бредила медициной с детства, но занятия утомляют и совсем ей не интересны. Хочется чего-то совершенно другого, но она не знает, чего именно. Сокурсницы побогаче тусят в ночных клубах, но Аню и туда не тянет. На выходные она приезжает домой, к бабушке. И чувствует, что и дома ей неуютно и печально.

Однажды встретила маму Герасимова, та обняла ее и поцеловала, как родную. 

– Как ты, Анечка?

– Все хорошо, теть Валь. А Саша?

– Даже не наведывается к нам. Только сообщения Костику присылает.

– Костик в каком уже?

– В седьмом. Оболтус страшный, с Сашей не сравнить.

Интересно стало, как там живет Сашка в столице, и как вообще живет столица в такое нелегкое время, но уехала в институт – и интерес выветрился. Снова пришлось барахтаться изо всех сил, чтобы не утонуть, не уступить жестокой стихии.

Когда человек оказывается один на один с тем временем, в которое ему довелось жить, он всегда чувствует себя беспомощным. Развал СССР, разгосударствление, смены валюты и ее неизбежная инфляция, – все это выпало на Анины студенческие годы. Она застала повышенную стипендию в размере пятнадцать гривень, за которые нельзя было вообще ничего купить. Жизнь девочки не была даже существованием, даже борьбой за выживание, была только надеждой.

Бабушка помогала, чем могла. Но ее пенсия – не намного больше студенческой стипендии.

 Аня подрабатывала, мыла полы в магазинах и сидела с детьми бизнесменов. Но заработанные деньги таяли. Даже на еду не хватало. И на занятиях сознание мутилось от усталости и голода.

Не раз хотела бросить учебу, но жаль было собственных стараний. Иначе – пришлось бы вечно сидеть с чужими детьми и мыть чужие квартиры. Не осталось бы даже надежды.

Соседкам по общежитию помогают родители, а у Ани – нет родителей, ей некому помочь. 

– Да, тебе надо пробиваться самой, – говорит Ленка, жуя кусок батона с маслом. – Булку хочешь?

– Нет.

Аня не может заставить себя взять чужого – ни копейки, ни кусочка.

– Так ты с голоду помрешь чего доброго, – предупреждает спокойно Ленка. – Замуж тебя надо выдать, подруга. Чтоб заботился о тебе кто-то. Не пацан какой-то, а солидный мужик.

Аня пожимает плечами. Мысль стать чьей-то содержанкой совсем не пугает ее, но и не прельщает особо.

– У моей матери знакомый один есть. Один… чурка какой-то, короче. Торгаш.

– «Солидный» торгаш? – сомневается Аня.

– А чего? Тоже неплохой вариант. Моя мать вместе с ним дубленки возила.

– Челнок что ли?

– Не челнок! – Ленка со знанием дела мотает головой. – Это же его товар, он не челнокует. Свое продает.

И еще с минуту, продолжая жевать, спокойно разглядывает Аню.

– Ты красивая – сгодишься.

Ленка завидует. У нее самой толстая задница и прыщавое лицо. И волосы выкрашены в сине-черный цвет, так ей кажется – экстравагантно. Но зато ей не нужно думать, где взять кусок хлеба с маслом. Он сам идет ей в рот.

Так, окончив третий курс, Аня познакомилась с Орханом. Орхану – пятьдесят два года, и он турок. Невысокий, полный, лысый, резкий, с грубыми, мясистыми чертами лица. У него большой нос, толстые губы, короткие волосатые руки. Но он не злой человек. И в Ане он души не чает.

Жена его умерла в сорок лет от какой-то женской болезни. Он остался один, без детей, и чтобы чем-то заняться – зачелноковал. На самом деле – он лавочник, малообразованный, но ловкий малый. Он и русский язык схватил как-то быстро, поверхностно, но для него – вполне достаточно. У него смешной акцент. И Ане с ним смешно.

В сексе он не очень требователен. Его удовлетворяет уже то, что Аня молода, красива и согласна быть с ним. Девочка кажется ему несказанным подарком небес. К тому же он видит, что Аня скромна и довольствуется малым. А Аня довольна и тем, что Орхан – не обидит. Накормит-напоит. И даже Ленке конфет купит. За то, что познакомила.

Он часто уезжает в Турцию. Потом возвращается с товаром для местных бутиков. У Ани теперь тоже хорошая дубленка, такую в местных магазинах не достать. И бабушке Аня привозит немного денег. И бабушка рада за Аню. И Аня рада за себя, хотя и не признается никому, сколько лет ее знакомому. Говорит она с Орханом мало, просто целует его в толстые губы и благодарит за его доброту.

И учеба пошла лучше. Аня без труда справилась и с практикой, и с выпускными экзаменами. А потом Орхан решил забрать ее с собой. Оформили все документы. Работать на Родине, не получая никакой зарплаты, не имело смысла.

– Я уеду, бабушка. Орхан оставляет свои дела здесь на помощника, – говорит Аня и смотрит в окно – на высокие тополя.

Бабушка молчит. Конечно, не хочет, чтобы Аня ехала так далеко, но никогда не скажет об этом.

– Мне там будет лучше, – снова говорит Аня. – А здесь…

– Ты вернешься?

– В гости приезжать буду…

– В гости…

Бабушка отворачивается, скрывая слезы.

– Не выдумывай! – отрезает Аня. – Чего рыдать? Ты молодая еще. Шестьдесят шесть – не возраст вообще. Потом заберу тебя – еще и замуж там выдам. Да?

– Да, – плачет бабушка. – Да, Анечка. Только бы тебе было хорошо. Пиши мне. Пиши, моя деточка…

– Буду писать, буду…