— Приветствую Вас, асса Анна.

— Здравствуй, Берни, ты тоже здесь?

— А как же, я за кучера. Асса Тадиринг, еще не скоро, придется подождать.

— Берни, мальчик мой, а может, мы ассу Анну довезем, чтоб зря не стоять, — хочет сделать мне любезность Тадиринг.

— Нет, нет…. Спасибо, конечно, но я пройдусь, — не хватало мне еще разъезжать по Каравачу в экипаже с эмблемой полковника, это правда, не карета с родовым гербом для торжественных выездов, но мне его отметин на дверцах достаточно.

— Асса Тадиринг, позвольте девушке дать Вам один совет.

— Я весь внимание.

— Если у Вас в Караваче много знакомых дам, то наверняка найдутся не только знающие, но и отзывчивые, которые из уважения к Вам сделают доброе дело.

— Безусловно, а что Вы имеете в виду?

— Просто подумайте, с кем бы могла поговорить Кайте о некоторых чисто женских делах. И съездите с ней как бы в гости, подарки подарками, но сейчас ей это важнее.

— Асса Анна, все–таки я в Вас не ошибся, Вы не по годам мудры. — А ведь невелика премудрость, ну до чего ж мужики недогадливые. Откланиваюсь, и беру курс к трактиру Джурга, на сегодня хватит.

Не успела я пройти квартала, как рядом со мной притормаживает некая повозка.

— Асса, мой хозяин настоятельно советует Вам сесть у нему.

И кто–то изнутри распахивает дверцу.

— Что за наглость!? На каких основаниях твой хозяин смеет мне советовать!?

— На совершенно законных. — Слышу я голос Одрика.

— К трактиру Джурга. — Командую я кучеру и сажусь в экипаж.

— Радость моя, ты приобрел транспортное средство?

— Пока нанял, сейчас помотаться придется, даже моими ногами никак не успеть. Вон еще сколько! — Одрик развернул длинный список, некоторые пункты были вычеркнуты, но большинство оставалось.

— А здесь как оказался?

— Каравач не настолько большой город, чтоб не обойти, а тем более не объехать его за день целиком.

— Но здесь такое столпотворение, что быстрее было в объезд, чем стоять в пробке…. Ты все еще не забыл? Ты хотел ее увидеть? — отворачивается, вздыхает.

— Какая разница! Разве я могу чего–нибудь хотеть? Теперь уже поздно, я должен делать то, что положено.

— А вдруг здесь был бы полковник? Ты не боишься?

— Чего! Что же мне из–за него по Каравачу не ходить? Пусть он сидит у себя в кабинете, а я прятаться не собираюсь.

— И он наверняка видит, что происходит в усадьбе напротив.

— И что? Пусть смотрит, раз больше заняться нечем. А не нравиться, пусть съезжает! Лично меня там все устраивает, я ни от чего отказываться не намерен. И хватит об этом, все! Я сказал!

— Ладно, хватит, так хватит.

На какое–то время наступает тишина. Мне становится обидно, что из–за какой–то трактирщицы моя личная жизнь летит шур–фургу под хвост. Что же в ней такого? Я ее правда не видела, может она действительно какая–то необыкновенная. А может я слишком требовательная? Не снизить ли мне планку? Не быть ли мне снисходительнее к моим мужчинам, не простить ли мне полковника, к примеру? Или попробовать заняться собственным женишком, так сказать, на законных основаниях. Он, конечно, для меня молод, но этот недостаток быстро проходит. Вдруг мне удастся сделать из него человека! Он и смотрится очень прилично, и надеюсь, не поставит государственные интересы выше собственных. Я наверно слишком пристально его рассматриваю, Одрик это чувствует. Что–то достает из–за пазухи, поднимает на меня свои бархатные глаза и протягивает мне цветок. Цветок из стекла, венчик белых лепестков и синяя сердцевинка, в лепестках узнаю те самые, что на озере положила ему под голову девочка, только поменьше.

— Это озерные?

— Да, болотные искорки….Если не нравится, выброси в окно, рассыплется на мелкие осколки.

— Не говори ерунды!

Я догадываюсь, что он не обо мне вздыхал, когда эту прелесть делал, но…, в том–то и дело, что тысячу раз НО!

— Это просто очаровательно. Я тебе уже сколько твержу, что ты свой талант в землю зарываешь, а ты меня не слушаешь.

— Здесь и фонарик есть…. — Я вижу в синем стекле плетение, но я магические фонарики делаю по–другому.

— А как загорается?

— Очень просто надо согреть, подышать. Смотри… — Одрик подносит головку цветка к приоткрытому рту, касается синего сердечка губами….

Какие губки, особенно нижняя…. фонарик загорается… От горячего дыхания губа сохнет, ему приходится совершенно машинально её облизывать. Мне как кинжал загнали под ребро, я беспредельным усилием не позволяю себе не напроситься на поцелуй, на лбу выступает холодная испарина. Да никто бы на моем месте этого не выдержал! Гормоны, блин!

— Приехали! — кричит кучер.

— Трактир Джурга.

Слава Пресветлой! Я несу какую–то околесицу, что не буду ему мешать, что у него еще столько дел. Но просто так выскочить не могу. Провожу рукой по пшеничным волосам, чмокаю в лоб и опрометью бросаюсь в трактир. На скорости близкой к сверхзвуковой проношусь мимо Джурга, он, бедный, аж весь рот раскрыл, вихрем взлетаю по лестнице, врываюсь в свой люкс и кидаюсь на опостылевшую трехспальную кровать.

Рыдаю…, у меня обыкновенная бабья истерика. Такого я за собой не припоминаю, то ли гормоны у этого тела шалят, то ли каравачский воздух так на меня действует. Нет, с пустой кроватью надо что–то делать, а то со мной что–нибудь нехорошее может случиться. В Злых камнях я так не страдала, но и подходящих мужчин там рядом не было…

Проревелась, подремала, гляжу, а обед я почти пропустила, это уж совсем никуда не годится. Встаю, умываюсь и спускаюсь вниз, любовь любовью, а обед по расписанию.

Утром в день богини Афари Одрик проснулся рано и сразу пришел в ужас от того, сколько ему еще нужно доделать, чтобы свадьба Лотти прошла на высоте. Рядом на кровати лежал список дел на сегодня, а помимо списка надо еще какое–нибудь доброе дело сделать, и желательно было бы сходить в храм. Одрик просмотрел список, сосчитал не вычеркнутые пункты и решил, что подготовка свадьбы — это и будет его доброе дело, потому как если этим займется Рор, то свадьба в лучшем случае пройдет в какой–нибудь пивнушке, а в худшем — в борделе. А в храм зайти и почтить богиню, скорее всего будет некогда, ну да Афари милостива — она простит.

На общем совете свадьбу решили провести в загородной усадьбе купленной Одриком для любимой сестренки. Все в усадьбе устраивалось по ее мечтам и желаниям, но во всех бумагах, счетах и чеках все–таки стояло имя сейна Одиринга аль Бакери. Жить в доме пока нельзя, он будет еще долго перестраиваться, даже скорее строиться заново, но гномы обещали все закончить к осенним дням богов. А вот отмечать и отдавать дань прочим традициям будут на огромной поляне перед домом, там есть место и где шатры поставить, и где за столами посидеть, и где потанцевать.

Добрые дела, добрые дела… это какие? Это не злые! Значит, убивать сегодня никого не будем, и язык свой постараюсь держать на привязи. Чего бы такого придумать, чтобы и не сильно напрягаться и традицию соблюсти? Размышляя подобным образом, спускаюсь вниз на завтрак. Пока я думаю чего бы мне такого покушать, аппетита что–то нет, ко мне подходит Джург.

— Асса Анна там мальчишка пришел. Я пока вас не было его кормил, а сейчас вы здесь, так его кормить? Если кормить, то доплатите, он сам маленький, а ест много.

— Джург, я за него, конечно, доплачу, а ты приведи–ка его сюда.

Через пару минут передо мной сидит и наворачивает молочную кашу, заедая ее хлебом с толстым слоем масла, мой маленький шпион. За те дни, что я его не видела, он немного отъелся и уже не походит на ходячий скелет, сальные свалявшиеся волосы неопределенного цвета, отросли еще сильнее, а одежда стала еще грязнее. Вот и оно доброе дело само пришло.

Я продолжаю рассматривать мальчишку, что–то в моем взгляде его настораживает, а может просто каша кончилась…

— Ты еще чего–нибудь есть будешь? — Пацан смотрит на меня еще более подозрительно.

— А чего еще что–нибудь дадут?